AZ-libr.ру

       [19.12.1918, дер. Саблино Тверской губ.— 21.2.1999, Москва]
       — поэт.
       Родился в семье крестьянина-столяра; в 1930 семья перебралась в подмосковное с.Лотошино. Там Тряпкин окончил школу и в 1939 поступил в Московский историко-архивный институт. Начавшаяся война резко переменила ход его жизни; не попав на фронт по состоянию здоровья, Тряпкин в числе эвакуированных оказывается в маленькой деревне под Соль-вычегодском, где, работая в должности счетовода, впервые всерьез обращается к поэзии.
       Природа и история Русского Севера способствовали пробуждению таланта Тряпкина, дали богатую пищу чувству и воображению. С той поры связь поэта с землей, с деревенским укладом, с обжитым уютом избы, подворья, околицы неизменно крепнет, и даже переезд впоследствии поэта в Москву не ослабляет ее.
       Осенью 1943 Тряпкин вернулся домой к родителям. Общественный подъем послевоенного «восстановительного» периода он переживал как «праздник своей поэтической молодости», что отразилось в его стих. «Жизнь» (1945), «Воскресенье», «Август зашумел» (1946). В 1945 произошла встреча с П.Г.Антокольским, который одобрил первые опыты Тряпкина и содействовал их публикации в журнал «Октябрь» (1946. №11). Очень благожелательно отнесся к начинающему поэту Ф.И.Панферов, тогдашний редактор «Октября», о чем впоследствии не раз с благодарностью вспоминал Тряпкин («Стихи о Федоре Панферове», 1979).
       Тряпкин умеет поэтически обживать разные эпохи, ладить с ними; даже во временах нелегких различать светлые тона, звонкие и бодрые звуки. Так отозвалось в его стихах первое послевоенное десятилетие, так создается у него «Грачей, ручьев и проводов / Предпосевная лирика», где находят свое место не только картины полевых работ, сельского быта, но и язык колхозных отчетов, газетных сводок — те самые «районные будни», о которых вскоре заговорила очерковая проза. При этом Тряпкин заметно умерял нередкую в поэзии тех лет «мегафонную» громкость стиха, вносил в мажорные темы человечески-теплые ноты.
       Открыв для себя в 1940-е Север, край «старика Зимогора», Тряпкин глубоко прочувствовал его красоту, точно передал ее потемневшие от древности, от лесного сумрака, от печного дыма краски в цикле «Пижма» (1946). Отсюда ряд образов, лирических сюжетов расходится по другим стихам, обогащаясь там новыми подробностями и оттенками («Песнь о зимнем очаге», «Желание», «Лесные загривки...»). В подобных вещах многое восходит к творчеству Н.Клюева, у которого Тряпкин учился видеть коренную Северную Русь, учился говорить о ней крепко вязанным, многоцветным словом. И позже оставался близок Тряпкину «тот скрытник из Олонца», который лег, «замшелый, как валун, у колеи железного Егорья» — так иносказательно назван Клюев в стих. «Предание» (1973).
       С 1953 выходят поэтические сборники Тряпкина — «Первая борозда» (1953), «Белая ночь» (1956), «Распевы» (1958). В последней книге особенно явственно выступило важнейшее свойство стиха Тряпкин — напевность. Она не столько воспроизводит готовые песенно-музыкальные формы фольклора (хотя и в этом Тряпкин искусен, зная, впрочем, меру), сколько прямо выражает напевный склад души и речи поэта. В этом свойстве Тряпкин наследует вместе с М.Исаковским, А.Прокофьевым «песенную долю» русского слова, как народного, так и литературного. Песенные голоса, различные по тембру, интонациям, пронизывают творчество Тряпкина — то задушевные, протяжные («Летела гагара...», 1955; «Свет ты мой робкий, таинственный свет!..», 1969), то бойкие, удалые («Как сегодня над степью донецкой...», 1966).
       С песенным словом хорошо уживается у Тряпкина и сказовая, также народная в основе своей речь — в «забубённом сказе» о Степане («Степан», 1966), в таких стихах, как «Песнь о хождении в край Палестинский» (1959, 1973). Со временем Тряпкин начинает тяготеть к сближению своего лирического повествования с литературной традицией поэтического рассказа в том его варианте, который широко представлен у Тряпкин Твардовского. Об этом свидетельствует большой двухчастный цикл «Из семейной хроники» (1982).
       Еще в «Пижме» обнаружилась способность Тряпкина связывать в цельных образах отдаленные эпохи, понятия, чувства. С «дремучей давностью» сплетается день нынешний, легендарные фигуры соседствуют с родней поэта, мифологические существа столь же осязаемы, как и обитатели леса, как домашние животные. И естественно укладывается в стихе Тряпкина слово старое книжное («скрижали») с народным говорным («перинницы-молодухи»), с местным северным («кимарит маргасик»), с новым словом советского обихода. Недаром чужое, казалось бы, здесь слово «колхозный», подчиняясь общей цельности, принимает вид и значение, не противоречащие «дремучему наречью»: колхозный календарь выглядит тут как языческие святцы, которые «читает Домовой» «на лепных печах, ровесницах Кащея». Тряпкину дороги устои, возле которых, как вокруг оси мирозданья, время неторопливо вращается, а не пробегает суетно и бесследно; ему дорог нерушимый быт, где «Сам Христос не спорит с новизной» и «где прадед Святогор в скрижалях не стареет».
       От предка, поклоняющегося силам природы, почти сливающегося с нею, поэт идет к нам через «забытые вехи, заглохшие дали давно прожитого». В стихотворении, которое начинается приведенными строками (1965), дан превосходный образ легендарно-исторической памяти народа: «Из новых колосьев, из древней печали / Завяжется слово» — и воскресают все звенья прошлого: от «славной древности моей», от Гришки Отрепьева и Степана Разина до той горькой поры, когда «не Рюрик бил по скулам, а свой же Кузька-обормот» («За пылью ханского набега.. .», 1965), до «Ваньки-однолишника», до последней войны.
       Иногда в исторический порядок событий и судеб у Тряпкина может ворваться какая-то своевольная стихия — тогда смешиваются «века и даты», поэт становится «жильцом Бог весть каких времен», словно погружается в доисторическое существование. И там, в первозданной тьме «незримого колодца», встречаются подпочвенные токи времен, там зарождается поэзия и является на свет в «новорожденном» слове (как точно сказано В.Кожиновым в предисл. к «Избранному» Т., 1980): «Воспрянул дух, воскрес поэт / Из тяжких дрем, из мертвой грязи» («Рождение», 1958) — в этом прорыве к бытию действуют и воля поэта к творчеству, и напор народной жизни, ищущей себе выражения. Выразителем последней и осознает себя Тряпкин; связь с нею он декларирует неоднократно. Остро обыгрывая расхожую формулу демократического происхождения, он заявляет: «Нет, я не вышел из народа. / О, чернокостная порода! / Из твоего крутого рода / Я никуда не выходил» («Нет, я не вышел из народа...», 1982). В этом русле создается Тряпкиным своеобразная поэтическая «философия общего дела», проистекающая из нравственных идеалов народа, из традиций русской мысли и литературы, что почти программно сказалось в стихотворении 1966: «Кто с нами за вешние плуги? / Кто с нами? Кто с нами да к ясному солнцу? / Кто с нами? /<...>/ Кто с нами за вольную песню? / Кто с нами? / Кто с нами за русское слово? / Кто с нами?» Все стих, отвечает на этот веселый, широкий клич многоголосым отзывом — «Мы с вами!», в котором звучит общинная сила, общинная вера в добро. С наибольшей цельностью и экспрессией такое жизнечувствование передано в стихотворении «Листья дубовые!..» (1971), где все пронизано свежестью ясной осени, привольем и вместе с тем налито зрелой силой, «густой, медяной», не боящейся ненастий и «нежити упорной».

Литература и другие источники информации