AZ-libr.ру

       [16(28)7.1887, Саратов — 18.3.1938, Москва, Бутырская тюрьма]
       — поэт, прозаик.
       Родился в семье приказчика мануфактурной лавки, лето в детские годы проводил у деда в с. Галахове Аткарского у. Саратовской губ.
       С 1896 по 1900 учится в начальной школе, после чего поступает в городскую 4-классную школу, из которой, не доучившись год (за неимением средств), уходит и определяется приказчиком в лавку, где служит отец, затем учится в школе бухгалтеров.
       В 1913 уезжает в Петербург, где устраивается на работу в железнодорожную контору.
       Первые публикации стихов в «Саратовском листке» и «Саратовском вестнике» (1911).
       С 1913 печатается в петербургских журналах «Заветы», «Ежемесячный журнал», «Современник», «Вестник Европы» и других. Стихи этого периода следуют традиции поэтов-самоучек, суриковцев. Основной их пейзажный фон — «чахлое поле», «тощие земли», среди которых затерялись села со своими «старыми» избами и терпящими «вековую нужду» лачугами. Основной лирический герой этой «горевой» музы — бедный крестьянин, в эмоциональном запасе которого преимущественно два мотива: жалобы на нужду и надежды на то, что «Будем мы богатыми, / Будем мы счастливыми. / С теремами-хатами, / С женами красивыми!» («Ждут», 1914).
       Вместе с тем поэт способен созерцать и красоту родного крестьянского края с его «шорохами и звонами» «зреющих во сне» колосьев, любоваться сноровистостью и слаженностью крестьянского труда, когда, например, «солома пляшет, / Горы золота растут» («Молотьба», 1914). Нередко также в стихах Орешина хмурый вид бедного деревенского края озаряется заходящим над ним солнцем либо месяцем: «Тихо в сумраке ночном / С края и до края. / Над распаханным бугром / Зорька золотая» («Ночь», 1914). Весной 1916 Орешин призывается в действующую армию и принимает участие в боях на Западном фронте, удостаиваясь за храбрость двух Георгиевских крестов.
       Во время революций 1917 Орешин в Петербурге и активно выступает со стихами в эсеровских газетах «Дело народа», «Знамя труда», «Земля и воля», а также в большевистской газете «Голос трудового крестьянства», литературным отделом которой он заведует с дек. 1917 по июнь 1919. В литературном альманахе «Скифы» (сб. 2, 1918, фактически 1917) печатаются 2 его стихотворения «Дулейка» и «Дед-краснобай» (1917) в последнем развивается крестьянофильская мысль об утопическом мужицком царстве. Здесь же, в статье «Поэты и революция», Р.В.Иванов-Разумник, определяя место Орешина в кругу прочих новокрестьянских поэтов, писал: «Если у Клюева революция духовная, социальная, политическая сплетены в один космический вихрь, если у Есенина глубоко и исконно переплетены в вихре революция духовная и политическая, то Орешин захвачен лишь одной стороной этого вихря — революцией социальной. Но в этом круге вихря — переживания его искренни, переживания его подлинны, и настолько же искренне и подлинно его творчество» (Скифы. Сб. 2. С.3).
       В своих лучших произведениях революционной тематики Орешину удается выступить не столько лириком (как Есенин) или пророком (как Клюев), сколько певцом неповторимых примет деревенской действительности. В его стихах передается искренность и простодушие крестьянских разговоров, здесь вполне ощутимы также и взбудораженная днями хмельной свободы «ржаная кручь», и облегченный вздох пахаря, у которого «ветры вольные шумят / Над рубахой потной» («На пашне», 1917). Орешину удается запечатлеть выразительные образы представителей народа с их надеждой на какую-то новую жизнь крестьянства («Пастух» и «Деревенский учитель», 1918). Немалое место в поэзии Орешина революционных лет занимает тема народного мятежа, бунта (поэмы «Я, Господи», «Крестный путь», 1917), а также апокалипсиса, вызванного картинами жестокости, разорения и страдания (поэмы «Волчья жизнь», «Душа на кресте», «Без отца», 1917).
       В 1918 выходят 2 книги стихотворения Орешина: «Зарево» (в петроградском эсеровском издательстве «Революционный социализм») и «Красная Русь» (в московском издательстве ВЦИК). Сочувственно откликаясь на первую из них, Есенин (они с Орешиным к этому времени уже были друзьями) в рецензии писал, что она наполнена «простыми и теплыми словами» и похожа «на сельское озеро, где отражается и месяц, и церковь, и хаты» («О "Зареве" Орешина», 1918).
       С 1919 по 1922 Орешин в Саратове, где выступает в местной печати со стихами, носящими характер «социального заказа» («пишет плохие коммунистические стихи» — по словам Есенина в письме А.Ширяевцу 26 июня 1920). В Саратове же выходят и новые его сб.: «Дулейка», «Березка» (1920), «Набат», «Мы» (1921).
       С 1922 Орешин в Москве.
       В февр. 1925 он избирается членом правления Всероссийского СП. На протяжении 1920-х выходят 6 значительных книг его стих.: «Радуга», «Алый храм» (обе — 1922), «Ржаное солнце» (1923), «Соломенная плаха» (1925), «Родник» (1927), «Откровенная лира» (1928) (при этом последние 4 обозначены как тома собрание стихотворений). Лучшее в них — тревожные раздумья о судьбе обитателей «полевой России». Земля и «мужик» — две основные темы этой «черноземной», «сермяжной», «ржаной» лиры. Именно разрабатывая их, поэт пишет наиболее страстно, искренне и проникновенно («Благодать», 1923; «Привычка», 1924). Все помыслы Орешина обращены к своей «избяной стороне», и дальнейший путь России он не мыслит без сохранения и даже расширения ее крестьянской, земледельческой основы. Для него уже сейчас «больше чем полмира / Степным запахло армяком» («Солнце в сермяге», 1923). Усилению этой мысли способствует нагнетение эпитета «ржаной» («ржаной перезвон», «ржаное дедовское солнце», «ржаное вымя», «Ржаной Всесветлый исполком», «ржаная ленинская сыть»). Символично в этом же отношении название книги стихов «Соломенная плаха». Радость и мука — неизменный удел крестьянина: «Край родной, соломенная плаха, / Всем на шею вечная петля. / Но люба мне потная рубаха, / Черный хлеб и сивая земля». От этой участи поэт не отделяет и самого себя: «От земли, от пашни и покоса, / От судьбы — куда же я уйду?» («Соломенная плаха», 1923); «Вот она — плечей моих сутулость, / Лес морщин на лбу и на лице» («Песнь осеннего ветра», 1922). Таким он запомнился и современнику: «Помню, жили мы с Орешиным одним летом рядом, в деревне Барвихе под Москвой. Целыми днями сидел он с удочкой на берегу Москвы-реки, всегда молча, всегда угрюмо и всегда один. И лицом своим, лицом типичного "мужика", каким он сохранился на картинах передвижников, изборожденным морщинами, был как-то невесело озабочен. Смотрит часами безмолвно Орешин на ленивое шевеление поплавка, кажется, вот-вот затянет он свою дулейку и поплывут перед глазами картины скудного деревенского бытия, заскрипят колеса переселенца, потянет горьким дымом» (Зелинский К. На рубеже двух эпох. М., 1962. С.179-180).
       С усилением негативного отношения большевистской власти к крестьянству Орешин искренне пытается разглядеть в пропагандируемой «новой» деревне ее некие обещающие будущий «расцвет» черты; он насыщает свои стихи такими «советизмами», как «изба-читальня», «ячейка», «лампочка Ильича» и т.п., с подлинным лирическим волнением восклицает о некоем «обновлении» крестьянского края: «Иные ветры с поля дуют, / Иное шепчут ковыли» («Журавлиная», 1923). Доказывая свою полную благонамеренность, Орешин заявлял: «Я в материнской утробе / Пел Интернационал!» («Под клеветой», 1923). Но вместе с тем он не может предавать проклятию, как того требовала господствующая идеология, вековой уклад национальной жизни. Этим объясняется весьма ощутимый мотив покаяния в стихах Орешина 1920-х: «Простите, гречневые дали, / Что я уступчив и труслив...» («На просторе», 1926). Этот покаянный мотив проходит через все строфы: «Простите, всклоченные крыши...», «Простите, черные мозоли...», «Простите, дымные курганы...», «Простите, мирные дороги...», «Простите, тихие могилы...». Орешин даже осмеливается в отдельных случаях оценивать прошлое выше настоящего, говорить о нынешнем человеческом оскудении: «В полевом, просторном человеке / Отцветает полюбовный плен» («Дорога», 1926).
       Новое осмысление происходящего совершается в поэзии Орешин в связи с гибелью Есенина. В 1926 в журнале «Красная новь» публикуется его мемуарный очерк «Мое знакомство с Есениным», а в следующем году — статья «Великий лирик». В поэзии же на это событие Орешина откликается рядом стих. («Сергей Есенин», «Соловей в отставке», «Ответ», «На караул», 1926), в которых прощание с Есениным звучит и прощанием с уходящей крестьянской Россией, и предчувствием неизбежной гибели самих крестьянских поэтов: «И на Руси такой мороз, / Что вся она по швам. / И холодно в снегах берез / Нам, сельским соловьям».
       Во второй половине 1920-х Орешин обращается (значительно позже других новокрестьянских поэтов) к теме гибельного наступления на крестьянскую Россию «железного гостя», технического прогресса: «Как ярый спрут ползет по свету / Слепая мертвенная сталь...» («Сказ деревенского петуха», 1927), чем и обеспечивает себе место в их обреченном ряду. Рапповская критика обвиняет поэта во вредной идеализации природы, крестьянской жизни, а также в шовинизме: «Клычков — представитель мистического россиянства, а Орешин — россиянин реалистический... Когда он говорит о СССР, о советской стране, он вполне определенно величает нас "Советской Русью"» (Бескин О. Певцы кулацкой деревни // Наши позиции. М., 1931).
       В начале 1930-х выходит роман Н.Брыкина «Стальной Мамай», который по обилию включенных в него с разоблачительной целью стихов Орешина (вместе со стихами Н.Клюева) вполне заслуживает определения романа-доноса. Их здесь цитирует — как близкие своим антисоветским убеждениям — замаскировавшийся враг, бывший белый офицер.
       Наравне со стихами выходят в 1920-е также и книги прозы Орешин, посвященные в основном изображению быта нынешней деревни (рассказы и очерки: «В полях», 1924; «Солдатка», 1925; «С гуся вода», 1925; «Палисадник», 1927; повести: «Ничего не было», 1926; «Людишки», 1927; «Жизнь учит», 1928; «Злая жизнь», 1931, автобиографического характера).
       К началу 1930-х, когда положение новокрестьянских поэтов все больше начинает определяться как положение «литературных смертников», Орешин делает попытку выскользнуть из стягивающейся вокруг них петли. Он теперь заявляет не только о решительной неприязни к старой деревне, но и о разрыве с ее певцами, своими недавними единомышленниками. В стихотворении «Моя библиотека» (1928) утверждается, что Русь по праву «распулеметил» Чапаев. Заявляет Орешин также и о своем окончательном повороте к новой, колхозной деревне. В книге «Вторая трава» (1933) пейзажная лирика и тема преобразования деревни по плану коллективизации соединены крайне механически: «Машинным маслом пахнет синь дневная, / И сталью в степь щетинится колхоз!» Вся книга наполнена характерными для «советской» поэзии первых пятилеток штампами: «В покосе соревнуются бригады...», «Кто же может не любить такую / Родину счастливую мою...» и т.п.
       В 1937 выходит последний, принципиально выдержанный в духе «боевого», «оптимистического» времени сборника Орешина «Под счастливым небом», составленный из сокращенных и урезанных более ранних произведений. Однако «счастливое небо», начертанное на обложке книги, не замедлило вскоре обернуться глубоко несчастным небом над головой ее автора: в том же 1937 он был арестован, а в начале

Литература и другие источники информации