AZ-libr.ру

       [2.6.1933, Кострома]
       — поэт.
       В 1951 учился в Одесском высшем мореходном училище, в 1952-54 — в Военном инстиуте иностранных языков (Москва), после службы в армии работал на Красноярской железной дороге, в многотиражной газеты Западно-Сибирского завода.
       1956-62 — учеба (очно и заочно) на филологическом факультете МГУ, который не окончил, уйдя с 5 курса. После недолгой работы в редакции журнале «Литературная Грузия» учительствовал в с.Никола Костромской обл., выпустив свой класс в 1973. Плотничал в той же и Кировской обл., «мужиковствовал» много лет в карельской д. Пелус-озеро, на кладбище которой построил в 1988-90 часовню. Леонович удостоен экологической премии «Водлозерье». «Это — высшая моя награда» (письмо Леоновича автору). Трудовые «университеты» Леоновича предопределили жизненность художественных поисков, глубокую укорененность его творчества в народной почве.
       Первые журнальные публикации стихов Леоновича относятся к 1962 (Алтай. №4; Молодая гвардия. №6), первый сборник «Во имя» выходит в Москве (1971). Его стихи любила Л.К.Чуковская, их знали и писали о них поэты Б.Слуцкий, А.Межиров, Н.Панченко, Д.Самойлов, Е.Евтушенко, Т.Бек, критики И.Дедков, С.Чупринин, И.Роднянская, С.Соложенкина, А.Турков, Г.Маргвелашвили и др. Своими «родственниками» по литературному цеху Леонович считает А.Жигулина, Б.Чичибабина, Ф.Искандера, О.Чухонцева. Им он посвящает стихотворение, запечатлевает в портретном жанре, как и В.Шаламова, Дм.Голубкова, В.Львова, С.Дрофенко, Б.Окуджаву, И.Дедкова, лауреатом премии которого Леонович является. Значительную роль в духовном становлении Леонович сыграл А.Т.Твардовский. С ним молодой поэт сблизился в 1964, когда, не имея пристанища, зимовал в Подмосковье, на Красной Пахре, где находилась дача Твардовского. Леонович присутствовал и на последнем дне рождения умирающего писателя.
       Ему Леонович посвятил большое стихотворение-воспоминание, истолковывая сложную, трагическую судьбу Твардовского как руководителя журнале «Новый мир». В изображении Леоновича герой стихотворения— «последний рыцарь государства, и мученик, и фантазер»,— пророк «свободы», что «рвется изнутри». Близко по пафосу цитированному и стихотворение Леоновича «Тависуплеба» (свобода — по-грузински) — о трагическом выборе Галактиона Табидзе, искупившего самоубийством стыд приспособленчества многих «мастеров культуры» в советские годы. В своих стихах и публицистике Леонович всегда отстаивает духовную и творческую независимость писателя. Леонович много переводит из грузинских поэтов (Г.Табидзе, О.Челидзе, О.Чиладзе, Ш.Нишнианидзе, И.Абашидзе М.Квливидзе и др.), отсюда прочные связи с Грузией, постоянная грузинская тема в стихах Леоновича.
       В СП СССР Леонович был принят в 1974, но в конце 1990-х вышел из него, сторонясь столичных «тусовок и самолюбий» (письмо Леоновича автору). Теперь Леонович живет в родной Костроме, однако выпускает в Москве совместно с друзьями литературно-художественного альманаха «Предлог». Леонович также составитель (вместе с Б.Шенталинским) сборник «возвращенной» литературы «За что? Проза, поэзия, документы» (М., 1999), автор предисловия к этой публикации наследия репрессированных писателей России.
       В 1980-е Леонович удалось выпустить только один сборник оригинальных стихов. Зато в период перестройки его печатают многие столичные журналы и альманахи Леонович — постоянный автор «Литературной Грузии» и «Дружбы народов», «Знамени» и «Нового мира». Этапной, свидетельству щей о творческой зрелости и самобытности Леоновича-поэта, следует считать его книгу стихов «Хозяин и гость», вышедшую двумя изданиями (1997, 2000). Книга эта демонстрирует осознанную опору поэта на русскую историю и культуру, что было заявлено и ранее, в предыдущих сборниках Леоновича принадлежат глубокие стихи о Баратынском (это его кумир среди классиков), Батюшкове, Пушкине, художнике А.Иванове, композиторе Мусоргском. «А был Модест Петрович / Учитель первый мой, / Его я крови крович, / Ближайший и прямой».
       В «Хозяине и госте» акцентированно звучат мотивы связи сегодняшней России с древней ее прародительницей — «святой Русью». Так, в стихотворении «Диалог» (диалог между поэтом и Богом) автор уподобляется средневековому летописцу: «Книгу доблестных житий / Перепиши набело: / Много важных забытий / Исторических произошло. / Перепиши ничейныя. / Ложныя, отреченныя, / Синодальным крестом / Придавленныя / Чудеса и предания — / Слышишь стон? — / Сложишь в стол». И в других случаях Леонович вводит древнерусский язык в современная речь, давая, например, голос «лесному народу»: «Предкам верен материнским, / Что поделать — весь я тут, / токмо образом звериньским / ти живяху — и живут», Леонович как бы взял на себя миссию реставратора по существу утраченной христианско-деревенской культуры, вслед за высоко ценимым им Н.Клюевым («Бесспорный и самый полномочный представитель уходящей великой крестьянской культуры»,— утверждает он в послесловии к сборнику «Хозяин и гость» (2000). Леонович пишет о разрушенных часовнях и соборах, об их защитниках и хранителях, о мучениках веры. Таков стихотворный рассказ «Памяти отца Феодосия Чулкова, священника Николо-Вознесенской церкви» на Вохме. Предыдущая деревянная церковь сгорела «со звоном», о чем сообщает В.Даль в своем словаре, в статье «Звон». «А колокол, что уцелел в огне, / Поверчен вновь, да с колокольней вместе»... Как трагический эпиграф к этим и др. подобным стихам звучит возглас автора: «Надолго ли в отечестве моем / Колокола и песни отзвучали?» Ведь последствия искоренения христианской веры и культуры кажутся необратимыми: «развеян пепел родословных книг», колокол затоплен, уж много лет «в подушке торфяной». Село не помнит про Феодосия, что был «крестьянской памяти хранитель», живет лишь «поденною нуждою», «враждой кровавой сердце огру-бя». И все же поэт слышит по весне «гул подземный» невидимого, но живого колокола, замечает, что «здесь на отдых облака садятся», ведет с ним разговор, исполненный символической значимости.
       Нередки в новых книгах Леоновича картины обнищавшей крестьянской России, спившейся от отчаянья, колоритные фигуры, ее представляющие. Таков Олеша Чулков с его «кряхтеньем-оханьем: дак ой... дак — оох!» «Так дышит мой народ»,— с грустью констатирует поэт. В стихотворении «Устами младенца» изображена северная изба: не топлено, «ребятенок полутора-двух на соломенной голой подстилке», пьяные родители. «Что тут, право? Такой кавардак! / И мальчишка зареван. Однако / Он кричит — по-карельски, никак? — / Ох, по-русски совсем: - ИДИНАККУЙ!» Л. искусно пользуется языковым натурализмом в оригинальном жанре стихотворной «записи», когда слово дается как будто случайному народному персонажу, чаще женщине-крестьянке: доярке, ласково разговаривающей с коровами, какой-нибудь Агриппине, бредущей по сугробам «в обхватоцку с козлухой», малограмотной матери, составляющей «писёмушко» в тюрьму своему незадачливому сыну: «Здрастуй Ванюшко мой сынушко бажоный / На два годицка незашто посажоный / Говорят невиноватый ты Ванюшко / Кланяется тебе твоя мамушка». Тем самым Леонович стремится запечатлеть сам строй народной души. «Так в складе русского ума жива поэзия сама». Он настаивает на неизбежности подобного «расширения поэтики»: «Ведь Родина наша стихами дышит как жабрами» (послесл. к сб. «Хозяин и гость», 2000).
       В числе драматических и незабываемых уроков прошлого, осмысляемых в стихах Леоновича,— кровь невинных, что, по мысли автора, тяжко ложится на всех россиян, на новые поколения. Имеются в виду и жертвы «бутырок, лубянок», расстрельных подвалов, полигонов, лагерей, «воистину не вы погибли, а мы. И вся тут простота». Размышления о тяжком историческом пути страны рождают строки, утишающие боль, но не отменяющие презренья к палачам, к «безобразью сброда», до сей поры готового кричать «распни!» Это стихи, близкие по своей эмоциональной ауре картинам любимого поэтом живописца М. Нестерова: «Русая Русь моя, в черный квадрат / Черти заталкивали, стократ — / Полно, тебя ли? / Матовый свет на лице, словно рис. / Не осквернили торжественных риз, / А ведь ногами топтали...»
       С темой будущего соприкасаются у Леоновича представления об очистительной роли искусства, «откровенья Слова», несущего свет божественной истины. «В отечестве своем себя не урони, поэт! И на Руси поэт себя не ронит». Для Леоновича важно освоение «всего наследства родового», в т.ч. включение себя, знающего «имя прадедово», в единую цепь «жребия русского» — трагического, но значительного.

Литература и другие источники информации