AZ-libr.ру

       [14.3.1950, г.Бежецк Калининской (ныне Тверской) обл.]
       — поэт.
       По отцовской и материнской линии родом из крестьян Тверской губ. Родители рано разошлись, поэтому отца не помнит; воспитывался матерью и отчимом. Детство провел в деревне Высочек Бежецкого района. Первые представления о мироустройстве почерпнул от глубоко религиозной бабушки, которая заронила в детскую душу ощущение, что Бог видит всё. Поэт вспомнит ее не раз в стихах: «Полосы снега метельного / Ветер проносит по льду. / Над занесенными елями / Первую вижу звезду. / ...Бабушка часто в раздумий / Учит, чтоб я уповал: / Люди, что жили, не умерли — / На небе век их настал. / ...Есть ли там снежные россыпи? / Песни поют ли? О чем? / Разве с такими вопросами / Справишься детским умом...» («Далекое»).
       Учился в с.Градницы в школе, располагавшейся в бывшем барском доме Гумилевых, перевезенном в 1930-х из Слепнева. Впоследствии бежецкая земля и фигура Н.С.Гумилева, порожденного ею, будет питать не одно стихотворение Иванова: «Нет на земле могилы Гумилева, / Но есть могила матери его — / Здесь можно постоять и поклониться / И матери, и сыну, и земле... / ...Нет на земле могилы Гумилева. / Себе он это явно напророчил: / Его стихотворенье "Завещание" / Прочтите — он могилы не хотел» («В Бежецке»). Стих. «Слепнёво», в котором присутствуют образы посещавшей село А.Ахматовой и ее «доблестного мужа», вошло в первый сборник Иванова «На высоком холме» (1981). К бежецкой земле Иванов сохранил привязанность навсегда и в 2003 выпустил книгу «Знаменитые и известные бежечане. От Алексея Аракчеева до Алексея Смирнова».
       В отроческом возрасте Иванов вместе с семьей переехал в г.Кандалакшу Мурманской обл. Там, на побережье Белого моря, родились первые поэтические опыты, и в 1967 в газете «Кандалакшский коммунист» опубликованы его первые стихи. Окончив Московский политехникум, Иванов отслужил в армии, поступил в Универстет дружбы народов им. Патриса Лумумбы, откуда перешел в Литературный институт им. А.М.Горького, который окончил в 1977. Работал редактором в издательствах «Современник», «Художественная литература» (заведующий редакцией современной литературы), «Вече» (заместитель главного редактора).
       С 1999 — секретарь правления Союза Писателей России.
       Первая серьезная публикация — поэтическая подборка в журнале «Москва» (1975, №11). Представляя поэта, В.Соколов писал: «Стихи Геннадия Иванова искренни по интонации и чувству, молодой автор экономен в слове, его поэзия стремится к краткости и точности».
       Заметна в этой подборке и склонность Иванова к философичности: «На влажном солнце я плещу / Свечусь, ласкаю птичью стаю, / И к берегу я, как к плечу / Доверчивому припадаю...» / Играй, волна, играй и пой, / Пока душа веселью верит, / Не ходят тучи над тобой, / И не разбил тебя прибой / О тот же берег» («Песня утренней волны»).
       Первый сборник стихотворений Иванова «На высоком холме» вышел в 1981 в издательстве «Современник». Рекомендуя его к изданию, В.И.Казанцев отмечал в рецензии «свежесть поэтического содержания <...> В стихах Г.Иванова по-своему отозвалась судьба калининской деревни, где прошло его детство, и мурманский север, где он несколько лет жил и откуда уходил в плавание матросом в Арктику» (Архив автора).
       Иванов опирается на традиции Н.Рубцова, В.Соколова, А.Жигулина: «Когда погас на горизонте свет / И от миров повеяло кочевьем, /Я все глядел на уходящий след / При светекормового освещенья. / И думал я, что жизнь,как этот след, / Недолго вьется, мчится и играет, / Что чуть подальше — и его уж нет, / И онв волнах бесследно исчезает. / Но всё хотелось на него смотреть... / Работал винт, потокводы толкая, / И несся след - исчезнуть, умереть, / И смысл, и очертания теряя» («Когдапогас на горизонте свет...»).
       Ю.Болдырев так характеризовал сборник «На высоком холме»: «Стихотворец обрел голос поэта... Характер, личность прорезались. Биографические детали — уже не мелочи быта; в них то мерцает, то внятно говорит и сказывается судьба» (Болдырев Ю.— с.172-176). «Укрупнение смыслов» можновидеть в мудрой народной простоте, казалось бы, самого романтического из сюжетов:«Смеялась и пела, смеялась и пела — / Стирать и готовить и шить не умела. / Но это досрока, потом то и дело / Стирала, готовила,шила — и пела. / И счастья другого вовек нехотела!» («Счастливая»).
       Второй сборник «Любовью живы» (1986) поэт начинал со строгих вопросов к себе и сомнений: «Эта ночь — не пора ли итогов? / Нет, еще не пора, не пора. / Еще мало я вынес уроков, / Начал жизнь понимать лишь вчера. / Только-только пришли испытанья, / Есть о чем говорить не спеша. / Только-только чужие страданья / Ощутила своими душа» («Эта ночь — не пора ли итогов...»). Отсюда и самоирония: «Мы пьем вино в старинном ресторане, / Который прежде назывался "Яр", / Мой друг времен сопоставляет грани / Под грохот электрических гитар... / ...Но вдруг мы оба странно замолчали / И засмеялись с грустью пополам: / Ведь мы с тобой никем еще не стали, / И Пушкина-то толком не читали, / А всё туда же — "Яр", цыганей нам...» («Студенты»). Сквозная тема этой книги — размышления о верности избранного пути, о праве называться поэтом («В нас ни огня священного, ни яда, / Во всем у нас какая-то прохлада...» — «Другу-поэту»), о сути поэзии («Поэзия принадлежит земле — / Полям и рощам, ветру и прибою, / Глазам девичьим, женской доброте, / Первопроходцам, мудрецам, влюбленным... / Поэзия принадлежит земле...» — «Поэзия принадлежит земле...»). Эту рефлексию уравновешивает по-народному мудрое отношение к жизни: «Жизнь прекрасна, удивительна, / Упоительна подчас. / Но летит она стремительно / И легко минует нас. / Умоляюще, зависимо / Ловим блеск ее волны. / ...Поперек ложимся жизни мы. / Как на речке валуны» («Жизнь прекрасна, удивительна...»).
       В сборнике Иванова «Утро памяти» (1988), «Красный вечер» (1991), «Берега» (1991) заметно расширился диапазон тем, личные, лирические мотивы обогатились более масштабными размышлениями, на которых настаивала сама жизнь. В эпоху перестроечной кампании, начавшейся с переоценки великого прошлого Российского государства, И. обращается к фигурам, составившим славу и крепость России,— стихи «Сергий Радонежский» («Безбожество будет разбито»,— / напутствовал князя монах. / Безбожество будет разбито / И проклято будет в веках...»), «Раздумья М.В.Ломоносова» («Добро в круговой обороне, / А пошлость — опять на коне. / И снова ты, как посторонний, / В своей необъятной стране...»), «Судьба — суд Бога...» и др. В этот ряд вписывается и обращение к классике: «Читаю „Бесов"... Верхо-венский, / Ставрогин, Шатов... / Боже мой, / На них какой-то мрак вселенский, / И души их налиты тьмой. / ... Ах, публика передовая, / Ну почему всегда ты там, / Где ложь и наглость? Как слепая, / За ними ходишь по пятам» («Читая "Бесов"»). Появляется и совершенно неожиданная для «тихого лирика» — а Иванов с полным основанием можно отнести к этому поэтическому направлению — гражданская тема: «Русланову слушает старый солдат, / И вольно в душе, как в долине. / Да, он консерватор, и он ретроград, / Но был в сорок пятом в Берлине. / И песня как ветер летит сквозь года / Из дали поверженной прусской — / Русланова пела в рейхстаге тогда / С великою удалью русской. / Шумите, витии, не знавшие бед, / В герои себя возводите. / Не знали ни бед, ни великих побед, / Что вам остается — шумите» («Ветеран»).
       Перестроечная смута породила горькие наблюдения поэта. В интервью газете «Литературная Россия» (Девятый вал прошел... 1996. №8. 23 февр.) И. высказал свой взгляд на происходящее: «Я тут слушал одного современного мыслителя: он считает, что мы переживаем конвульсии умирающей эпохи... Но... красота ведь не только в природе, красота есть и в трагедии... Бог посылает страдания... чтобы православные одумались. Что в сущности и происходит. И мне кажется, что русские поэты будут здесь не посторонние».
       В творчестве Иванов вопросы веры и безверия, прежде всего как личные вопросы, становятся все насущнее: «Окропи меня, батюшка, грешника, / Намоленной водою святой — / Разных бесов большого приспешника. / Окропи меня, батюшка, грешника, / И спасительных Тайн удостой...» («Окропи меня, батюшка, грешника...»). Своеобразие этой тематики в сборнике «Долгий день» (1999) отметил С.Казначеев: «Герой Геннадия Иванова, принимая веру предков, признает, что церковные обряды для него пока что знакомы и понятны не вполне». По его мысли, требовать от литератора строжайшего соблюдения всех церковных предписаний можно, но не это главное в вопросе веры, главное — чтобы его творчество находилось в согласии с евангельскими принципами: "...Я знаю, что не отмолить стихами / Грехов, но все тревожусь о стихах. / А надо просыпаться с петухами, / Читать каноны, думать о грехах... / И так, наверно, будет до могилы, / Хоть это мучает сознание мое. / Прости меня, Господь, и дай мне силы / Творить во имя светлое Твое" ("Я не могу как следует поститься..." — Л.К.)» (Казначеев.— С.74).
       Искреннее религиозное чувство поэта проявляется и в благодарности Творцу: «Эта жертвенность листьев — как знак примирения... / Вот и я примиряюсь то с тем, то с другим, / И все чаще в устах моих благодарение, / Что подлунный наш мир еще Богом храним» («Примирение»), и в осознании окружающего мира как нового Вавилонского столпотворения: «Куда бегут все эти "мерседесы", / Все эти дорогие катафалки? / Они везут покойников духовных — / А я живой, а я иду пешком... / Конечно, все не так прямолинейно, / И все не так, наверно, безнадежно, / Но все-таки никак я не поверю, / Что вот они Россию и спасут. / Монах спасет Россию и священник, / Спасут Россию воин и крестьянин, / Спасут Россию тихие молитвы / И громкие орудия спасут» («Куда бегут все эти мерседесы...»).
       Иванов — лауреат премии «Литературной России» 1990 и 1991, премии им. Ф.И.Тютчева (2002). Живет в Москве.

Литература и другие источники информации