AZ-libr.ру

       [14(26).9.1886, Москва - 14.12.1954, пос. Болшево Московской обл.]
       — прозаик, поэт, философ, богослов, искусствовед, этнограф.
       Родился в семье купца первой гильдии, торговца тканями, принадлежал к старинному калужскому купеческому роду. Учился в 4-й Московской мужской гимназии, ушел из шестого класса (1903), увлекшись «честнейшим и бестолковейшим народничеством» (В своем углу. С.297).
       В 1903 познакомился с Н.Н.Гусевым, секретарем толстовского издательства «Посредник».
       С 1904 — сотрудник этого издательства, автор журнала «Свободное воспитание» (1907-13) (с 1907 — секретарь редакции); «Маяк» (1909-13), «Весы» (1909), «Русская мысль», «Известия археологического общества изучения русского Севера» (1913), «Известия общества изучения Олонецкой губ.» (1913); альм. «Труды и дни» (1913); газета «Новая земля» (1910,1912) (постоянный ведущий рубрики «Что читать?»), «Русские ведомости» (1910-13) и ряда других печатных изданий.
       С 1910 по 1914 — студент (слушатель) Московского Археологического института (тема выпускной работы — иконография св.Софии) и одновременно — участник символистского поэтического кружка «Сер-дарда» (с 1908), ритмологического кружка Андрея Белого (с 1910), кружка Эллиса по изучению Бодлера. С 1906 по 1917 совершил ряд поездок по Русскому Северу, старообрядческим местам Заволжья и Калужской губ. Поездки Дурылина вписываются в общую традицию интеллигентских «духовных путешествий» и интереса к расколу, их цель — поиск «Града Незримого».
       В 1913 в символистском издательстве «Мусагет» Дурылин опубликовал книгу «Рихард Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства», в которой впервые использовал образ «незримого града Китежа» как подлинного основания русской духовной культуры. В этом же, 1913, в книгоиздательстве «Путь» выходит книга «Церковь Невидимого Града. Сказание о граде-Китеже». На различии между «Градом Незримым» и миром видимым основывается и важное для творчества молодого Дурылин различение между «цветником» европейской культуры и «лугом» народного мифомышления (Луг и цветник. О поэзии Сергея Соловьева // Труды и дни: альм. Вып.1. 1913.): если даже исчезнет «цветник» России, то не исчезнет «луг» Руси. В период Первой мировой войны эта тема получила еще одну, идеологическую интерпретацию: «феноменализму» России будет противопоставлен «экклезиологизм» Руси: «Русь же радовалась, что Бог не до конца забыл ее» (Начальник тишины // Богословский вестник. 1916. №7-8. С.422).
       С середины 1910-х Дурылин вошел в «Кружок ищущих христианского просвещения», руководимый М.А.Новоселовым. Летом 1916 в «Богословском вестнике» отца Павла Флоренского была опубликована работа Дурылина «Начальник тишины», в которой впервые звучит тема Оптиной пустыни как реального воплощении «Града Незримого» — и «ласки Церкви» («жалости») как формы присутствия Бога в мире, невозможной в старообрядческом учении о Невидимом Граде: раскольнический Китеж — Царство Божие ушло под воду не столько из-за Батыя, сколько из-за оскудения благодати на земле. Именно поэтому оно незримо — недоступно для взгляда грешника. Этот эсхатологический мотив четко прослеживается в работах Дурылина начала 1910-х: «Став невидимым, Китеж-град святых и праведных не стал недоступным. Путь в невидимый град есть. Всякий волен в него идти, но одни в него входят, другие — не войдут никогда» (Р.Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства. М., 1913). Смысл Оптиной пустыни для Дурылина в том, что она зрима, в снятии, всегда индивидуальном и личном и —одновременно — универсальном, общечеловеческого греха, к которому (снятию) «льнут и бабы, и Киреевские» (Начальник тишины. С.440).
       С 1915 Дурылин — личный знакомый и корреспондент (в 1918-19) оптинского старца Анатолия (Потапова).
       Осенью 1912 Дурылин стал секретарем Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева, остался им вплоть до его закрытия (последнее известное заседание общества — 3 июня 1918), и лучшие его статьи и исследования этого периода представляют собой опубликованные тексты докладов в МРФО и в «новоселовском» кружке, а также работы, связанные с изучением принципов поэтики и ритмом стиха (влияние А.Белого): «Судьба Лермонтова» (1914); «Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика» (1916); «Россия и Лермонтов. К изучению религиозных истоков русской поэзии» (1916. № 2-3); О религиозном творчестве Н.С.Лескова (1916, опубликованная часть доклада 1913 на заседании МРФО). В круг интересов Дурылина с второй половины 1910 входят темы Н.С.Лескова (незаконченное и неопубликованное исследование «Н.С.Лесков. Личность, творчество, религия. Ч.I. Личность. Ч.II. Творчество» (1914— 17), К.Н.Леонтьева («Монастырь и старец в жизни К.Леонтьева», 1916), «Писатель-послушник» (о К.Н.Леонтьеве) (1916, работы не опубликованы) и В.В.Розанова, чьим другом и конфидентом Дурылин был вплоть до смерти В.В.Розанова в Сергиевом Посаде 5 февр. 1919 (с 1918 по 1920 Дурылин вместе с о. П.Флоренским работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины в Троице-Сергиевой лавре).
       Эсхатологические ощущения конца 1910-х — «Апокалипсис в русской литературе» (лето 1917) и «Апокалипсис и Россия (Памяти о. Иосифа Фуделя)» (1918, готовился к выходу в 1918 в неосуществленной серии «Духовная Русь»),— несомненно, связанные с розановскими влияниями («Апокалипсис нашего времени») еще более обострились в связи со смертью Розанова в марте 1919 и с церковными процессами по изъятию церковных ценностей, сопряженными с осквернением святынь («Русь, которую я любил, умерла» — записал Дурылин в дневнике по поводу вскрытия мощей преподобного Сергия Радонежского).
       В марте 1920 Дурылин был рукоположен во иереи (целибат) отцом Феодором (Поздеевским), служил сначала в храме Николы в Клениках на Маросейке (где сослужил с отцом Алексием Мечевым), а в 1921 перешел настоятелем в Боголюбскую часовню у Варварских ворот Китайгородской стены.
       20 июня 1922 был арестован и затем выслан в Челябинск, где до 1924 заведовал археологическим отделом Челябинского музея (сведения о снятии Дурылина священнического сана документально не подтверждаются).
       В 1924 вернулся в Москву, работал внештатным сотрудником ГАХН по «социологическому отделению» и домашним учителем в Москве и Мураново; в 1927 выслан в Томск, в 1930 переехал в Киржач; в 1933 вернулся в Москву и снова был арестован. Освобожден благодаря вмешательству своей духовной дочери, впоследствии жены Ирины Комиссаровой (гражданский брак с которой зарегистрирован в 1933).
       На годы ссылок приходится расцвет творческого таланта Дурылина. Известны его работы о В.М.Гаршине («Репин и Гаршин (из истории русской живописи и литературы)», 1926), Ф.И.Тютчеве («Тютчев в музыке», 1928); Ф.М.Достоевском («Об одном символе у Достоевского» (1928), русско-немецких культурных связях первой половины XIX столетия («Русские писатели у Гете в Веймаре», [1932]), К.Н.Леонтьеве (1935), однако большая часть его наследия периода ссылок, в том числе практически все прозаические произведения и духовные стихи, не опубликована.
       В последний, болшевский (1936-54) период своей жизни Дурылин стал известен как искусствовед и литературовед (с 1938 — сотрудник ИМЛИ, с 1944 — доктор филологических наук, с 1945 — профессор, заведующий кафедрой Истории русского театра ГИТИСа), автор многочисленных работ по истории литературы и театра (наиболее известные: «"Герой нашего времени" М.Ю.Лермонтова» (1940); «Русские писатели в Отечественной войне 1812 года» (1943); «Нестеров-портретист» (1948), «Врубель и Лермонтов» (1948), «А.Н.Островский. Очерк жизни и творчества» (1949), «М.Н.Ермолова (1893-1928). Очерк жизни и творчества» (1953), «М.К.Заньковецкая» (1954, вышла в 1955 на украинском яз.)). Однако сфера его подлинных интересов не ограничивалась официально признанным. Именно в Болшеве Дурылин обрабатывал и систематизировал свои исследования о Н.С.Лескове, К.Н.Леонтьеве, В.В.Розанове, ранних славянофилах; богословские труды, прозаические сочинения, стихи разных лет.
       Ранние прозаические и поэтические опыты появляются в печати начиная с 1902 (первое опубликованное стихотворение — «Памяти В.А.Жуковского» в газете «Московские ведомости»). Первый законченный прозаический цикл Дурылина — «Рассказы Сергея Раевского» (1914-21): «Крестная» (1914), «В начале» (1914), «Жалостник» (1915-17), «По пути» (1915), «Мышья беготня» (1917) «Троицын день (памяти Н. С. Лескова)» (1917), «Бабушкин день» (1917), «Дединька» (1917) «Гришкин бес» (1918, расширенный вариант — «Три беса. Старинный триптих (из семейных преданий)» (1918-19), «Тлен» (1918-19), «Розы» (1921) (все — архив Мемориального Дома-музея С.Н.Дурылина в Болшеве). Свет увидел только один из рассказов цикла — «Жалостник» (Русская мысль. 1917. №3). К этому циклу логически и хронологически примыкают рассказы «Грех земле» (1918-19), «Сладость ангелов» (1922) «Крысы» (1925), «Сирень» (1925), повести, романы и «хроники» периода челябинской и томской ссылок и кратких промежутков между ними: «Хивинка (рассказ казачки)» (1923), «Сударь-кот» (1924, повесть вызвала лестнейшие оценки М. В. Нестерова (письмо от 18 авг. 1939) и П.П.Перцова (письмо от 20 нояб. 1940) и «Колокола (хроника)» (1928), а идейно — духовные стихи 1920-х; наибольшего внимания заслуживает поэтический цикл «Венец лета» (часть первая «Сливное дерево» — лето, часть вторая — «Покрой покровом» — окт., и часть третья — «Косьма и Демьян» - нояб. 1924).
       Значительное влияние на формирование мировоззрения Дурылина оказали идеи и личность Л.Н.Толстого (Дурылин познакомился с Л.Н.Толстым во время поездки в Ясную Поляну в 1909) и св. Франциска Ассизского. Для дурылинской прозы характерно стилевое и идейное влияние Н.С.Лескова, К.Н.Леонтьева и поздних романов Достоевского («Подросток» и «Братья Карамазовы»). Действие большинства повестей и рассказов происходит в провинциальном монастыре или усадьбе. Видимое отсутствие сюжета продиктовано символическим содержанием прозы — плоскость действия разворачивается не в сфере «видимого бытия», а в сфере «незримого», «умопостигаемого»: области «брани духовной» бесов и ангелов за душу человеческую.
       Прозаическая форма для Дурылина есть способ выражения философских и богословских по преимуществу тем; порой — логическое их продолжение: так, рассказ «Сладость ангелов» написан в тот же день, что и богословская статья «Об ангелах» и фактически представляет собой «перевод» сложных богословских конструкций на языках художественного слова. Дурылин стремился сделать более простыми и ясными «трудные» философию и богословие (см. об этом: «Троицкие записки». Дневник 1918-19), перевести язык «цветника» на язык «луга».
       Целый ряд литературоведческих статей и докладов «периода странствий» также есть «мимикрия» философии и богословия под литературоведение и искусствоведение: «Преп. Сергий Радонежский в творчестве М.В.Нестерова» (1922-26), «Леонтьев-художник» (статья-доклад в ГАХНе о романе К.Н.Леонтьева «Подлипки», 1924), «Пейзаж в произведениях Достоевского» (статья-доклад в ГАХНе, 1926), «Бодлер в русском символизме» (ГАХН, 1926 , «Александр Добролюбов» (ГАХН, 1926 , «Об одном символе у Достоевского» (1928), «Монастырь старца Зосимы. К вопросу о творческой истории I, II, VI книг "Братьев Карамазовых"» и ряд др.
       С 1924 в челябинской ссылке Дурылин начинает вести записи «В своем углу», работа над ними продолжалась вплоть до 1941. С этим циклом логически и хронологически связан другой — «В родном углу», над которым Дурылин трудился вплоть до самой смерти. Эти эссе ближе всего по стилю и манере письма роза-новским «Опавшим листьям». Однако существенны и различия. Если для В.В.Розанова «листья» — это способ фиксации в вечности мгновений настоящего, то для Дурылина — это фиксация моментов давнего и недавнего прошлого в настоящем «углу» (розановское название) повседневного, скрытого от посторонних глаз потаенного — и поэтому подлинного бытия. Отсюда характерное для Дурылин стремление к формальной отточенности, завершенности, лаконичности каждого сюжета, тяготение к форме анекдота, байки, былички,— и в то же время к метафорической связи афоризмов друг с другом, к цельности сюжетных линий: «Не только снег тает. Все тает. Так, истаяла русская поэзия. Истаяла русская культура. Истаяла Россия» (Тетрадь IV. Афоризм 8); «Христианство не догорело и чадит,— как думал Василий Васильевич.— Оно не коптит. Оно тает. От лучей какого же солнца? О, как страшно! Какого-то. Но тает, тает,— и не оттого, что "дворники делают весну" в городе.,. Тает и в городе, и в деревне, на холмочках, на ложбинках, даже в глубоких ложках... Всюду тает... И как задержать это таянье? Тает. Вот и все» (Афоризм 9). Устойчивый образный ряд потаенного, теплого, огня («тусклого», «мерцающего», «синего звездного»), дыма, «угла» как метафорических характеристик подлинного бытия — и публичного, холодного, плоского, грязи, смерти как характеристик «бывания» проходит сквозь весь текст «Углов».
       С 1993 в Болшеве существует мемориальный Дом-музей С.Н.Дурылина. Здесь же находится его архив.

Литература и другие источники информации