Воронов Юрий Петрович [13.01.1929-05.02.1993]
Воронов Юрий Петрович
[13.1.1929, Ленинград — 5.2.1993, Москва]
— поэт, журналист.
Отец — профсоюзный работник, в годы Великой Отечественной войны служил в
Кронштадте, затем преподавал в Ленинградской профсоюзной школе, мать —
бухгалтер. Во время блокады шестиклассник В. становится бойцом
аварийно-восстановительной службы. Это значило, что по сигналу воздушной
тревоги или артиллерийского налета, когда 4 снаряда в минуту врезались в стены
и улицы города, нужно было не спускаться в бомбоубежище, а, наоборот, вставать
навстречу смерти, чтобы попытаться спасти кого-то из уцелевших под развалинами.
2 года спустя газета «Ленинская смена» опубликует заметку «Забывая об
опасности...», рядом с которой на снимке ее герой — раненый, засыпанный
осколками стекла черноглазый мальчик — будущий поэт блокады. А 25 нояб. 1941
семью самого Воронова постигло горе — «черный всплеск» взметнулся над его
домом. Мать и бабушку откопали сразу — живыми, а 3-летнего брата и
полуторамесячную сестренку — только на 5-й день уже мертвыми. На всю жизнь с
ним останется этот «долг» — не успел покормить голодного малыша: «Эту бомбу
метнули с неба / Из-за туч / Среди бела дня. / Я спешил из булочной / с хлебом.
/ Не успел. / Ты прости меня». Вместе с отцом, добравшимся из Кронштадта,
раскапывали завал руками, т.к. аварийную бригаду на третий день «отозвали» —
надежды уже не было. Хоронили тоже вдвоем: «Я забыть / никогда не смогу / скрип
саней / на январском снегу... / Будто все это / было вчера... / В белой
простыне — / брат и сестра...»
Шел 85-й день блокады, а потом были остальные. Но не только голод, ранения,
дистрофия — был досрочный прием в комсомол (1942), была работа в молодежных
бытовых отрядах (они оказывали помощь ослабевшим), была медаль «За оборону
Ленинграда» (1943); «Нам в сорок третьем / выдали медали / и только в сорок
пятом — паспорта». А еще («музы не молчали») — были занятия в литературной
студии при Ленинградском отделении СП (1943-48) под руководством
Вс.Рождественского, были стихи, были выступления по знаменитому блокадному
радио.
В 1947 Воронов поступает на отделение журналистики филологического факультета
Ленинградского университета, где сразу становится признанным лидером молодежи —
в учебных аудиториях, в научном обществе, в первых студенческих стройотрядах.
С марта 1952 (диплом будет вручен только в июне) Воронов начинает работать
заведующим отделом студенческой молодежи в газете «Смена», затем —
ответственным секретарем газеты. Его избирают секретарем Ленинградского обкома
ВЛКСМ. Начинается стремительное и заслуженное восхождение Воронова по ступеням
журналистской и партийной карьеры: заместитель редактора «Комсомольской правды»
уже в Москве (1954-59), с 1959 член правления Союза журналистов, главный
редактор «Комсомольской правды» (1959-65), с 1965 — ответственный секретарь
газеты «Правда». Все это обрывается на первый взгляд неожиданно.
21 июля 1965 «Комсомольская правда», которую редактировал Воронов, опубликовала
очерк «В рейсе и после» — о вопиющих беззакониях, в т.ч. и стоивших молодых
человеческих жизней, на знаменитой тогда китобойной флотилии «Слава».
«Комсомольская правда» отважилась выступить против генерал-директора флотилии,
которого восхваляли на всех уровнях, называли «маяком» и который не только
выдавал липовые показатели, но и создал собственное «царство в государстве»,
где царил полный произвол. В итоге директор был снят со своей должности. Но эта
мера далась дорогой ценой — на газету и ее редактора обрушились
высокопоставленные защитники — состоялось заседание секретариата ЦК КПСС, на
котором была сделана попытка выгородить генерал-директора (см. об этом:
В.Ганюшкин. Народ не безмолвствует, когда говорят люди // Новое время. 1988.
№40. С.27-28; А.Сахнин. Но это было только начало // Известия. 1988. 23-24
сент.). Эта попытка не удалась, но с Вороновым «рассчитались»: оказывается, его
назначение на пост ответственного секретаря «Правды» было лишь видимым
повышением — оттуда его было удобнее «направить» на работу заведующим
корреспондентским пунктом этой же газеты в Германию, где его продержали полтора
десятилетия: «Дорога поет, / если к дому дорога, / и плачет, / когда от родного
порога. / И если тебе / эта боль не знакома, / не жил ты вдали и подолгу/ от
дома...»
За эти годы Воронов стал автором многих книг, вошел в СП, был избран членом
правления СП (1976). По возвращении на Родину работал секретарем правления СП,
редактировал «Литературную газету», некоторое время работал заведующим отдела
культуры ЦК КПСС, в 1989 его избрали народным депутатом.
Воронову принадлежит более 200 выступлений в периодике. И все-таки главная
заслуга его перед людьми — стихи. Он начал писать их рано, задолго до того
1950, от которого он официально отсчитывал начало своего творческого пути.
Уже в 1945 в ленинградской газете «Вагоностроитель» от 13 нояб. было напечатано
его стихотворение «Возвращение». Потом он долго, почти 20 лет не публиковал
стихи (исключение — студенческие газеты), утверждая, что «О.Берггольц и
Н.Тихонов уже все сказали».
Лишь 7 мая 1965 появилась первая подборка в «Правде», затем цикл из 12
стихотворений под названием «Блокадные записки» в журнале «Знамя» (1965. №6), а
в 1968 — еще несколько в ленинградском альманах «День поэзии».
Но когда в том же 1968 вышла первая книга стихов Воронова «Блокада», а чуть
позже — «Память», когда блокадные стихи Воронова были собраны воедино — они
буквально обожгли читателей. У Воронова оказался свой ракурс в изображении
ленинградской трагедии. Это не просто еще один дневник или воспоминание.
Поэтическая история ленинградской блокады, над которой Воронов работал 30 лет,
в ее окончательном варианте оказалась неотделимо вписанной в контекст
современности. Пафос ключевых блокадных строк — «Я не напрасно беспокоюсь, /
чтоб не забылась та война: / ведь эта память — наша совесть. / Она, как сила
нам нужна» — обычно связывают только с реакцией на гонку вооружений и
возможность атомной войны. Воронов слышал «молящий крик земли» о спасении от
смертельного атома (и причем не только «военного» — стихотворение «Хиросима»
было написано буквально в преддверии Чернобыля). Он слышал и «отчаянный крик
пораженного пулей оленя» (как В.Астафьев, В.Распутин, В.Высоцкий) или
уничтоженного подонком для возведения в ленинградском дворе персонального
гаража куста сирени. Он еще в блокаду нашел душевные силы пожалеть не только
людей, но и каменного льва, которому «осколком лапу оторвало». Воронов и
позднее все время чувствовал боль своего города от полвека не залеченных ран на
его стенах («Ленинградская осень»), ощущал «укор осыпающихся колоннад»: «В дни
блокады / сохранили город, / неужели не спасем сейчас?»
И все-таки самым главным для Воронова было то, что вместе с забвением памяти о
войне человечество стало утрачивать и представление о цене человеческой жизни
вообще, в т.ч. и о жизни «молодых ребят», как обычно говорил бывший молодежный
лидер. В логическом финале блокадных стихов — «День победы» (1985) есть
ключевые строки: «Но лишь слыша / победный салют, / мы вдруг поняли: / с этой
минуты / ни тебя, ни других / не убьют». Эти строки возникли в разгар Афганской
войны и в то время, когда уже вспыхивали первые зарева серьезных
межнациональных конфликтов: «И о мертвых / далеких и близких, / боль очнулась,
/ ударив в сердца...» Именно поэтому так важна Память — горький опыт истории,
ее урок, предостережение: «Мертвые живых не упрекнут, / если те смеются и
поют... / Но бывает все же: / им венки. / А они сжимают кулаки». Нужен не
формальный ритуал, а живое ощущение того, что это такое: «Отбой. / За нынешний
вечер / девятый», когда «вместо супа — бурда из столярного клея». Потомки
блокадников должны понять, что чувствовали люди, когда «на праздничный салют
пол-Ленинграда не поднялось», когда один за другим умирали самые родные и
близкие.
У Воронова есть очень хорошие стихи не только о блокаде — о любви и дружбе, о
природе, о творчестве. Они — в ряде сб.: «Улица России» и «Долгое эхо» (оба —
1979), «Весы» (1986), «Избранное» и «Белые ночи» (оба — 1987), в периодических
изд. Но это — просто хорошие стихи. Стихи же «Памяти» и «Блокады» — гражданский
и нравственный подвиг. Они навечно встали рядом с мемориалом на Пискаревском
кладбище, Зеленым поясом Славы, с Монументом героическим защитникам города на
Московском проспекте — там высечены строки Воронова: «О, камни, будьте
стойкими, как люди!»
Во всех откликах на стихотворения Воронова критика обязательно подчеркивала
одно: это — поэзия «без вычурных метафор» и прочих «украшений». Действительно,
существует поэзия металогичная и автологичная. Поэтика Воронова сформировалась
в системе последней. Но, кроме графической точности и строгости, его стихам
присущ огромный внутренний накал, почти невероятная драматическая
напряженность, редкая эмоциональная выразительность. Дыхание, которое
перехватывает от горя, передается прерывистой обрывающейся строкой: «Как стон,
/ как рыданье, / как всхлип». Нравственная сила и мужество защитников города —
экспрессивной меняющейся динамикой ритма. Особенную энергию стиху придают почти
обязательные афористические зачины или концовки: «Строка бывает — как рука, / в
беде протянутая другом»; «Все объяснимо, / кроме лжи, / и лишь она
непоправима»; «Искусство не прячет секретов. / Секреты таит ремесло». Передавая
различные оттенки переживаний и состояний лирического героя, Воронов использует
и разные размеры стиха — от классического русского ямба до верлибра. Он
мастерски выстраивает лирический сюжет — от безукоризненно точно найденной
детали до самого широкого, временами почти космического обобщения. Таково,
например, стихотворение «Баллада о музыке». Оно начинается с нескольких
подчеркнуто прозаических подробностей выступлений знаменитого блокадного
оркестра «под гул канонады» в полутемном зале Филармонии. Трагические реалии
быта: саночки, на которых музыканты везли через заледеневший город валторны и
скрипки, врач, сидящий «на всякий случай», в последнем ряду выступающих,
представители в случае горькой необходимости «возможной замены», ушанки и
пальто на старинном бархате кресел... Но от строки к строке, как и в музыке,
все больше усиливается лирическое crescendo, чтобы в конце обвально обрушиться
на читателя всей силой fortissimo: «И музыка / встала над мраком развалин, /
крушила / безмолвие темных квартир. / И слушал ее ошарашенный мир». А затем —
две строки финала — почти шепотом, как на последнем дыхании: «Вы так бы смогли,
/ если б вы умирали?..»
Стихи Воронова — это не только гражданский подвиг, но и самая высокая поэзия.
Соч.:
Сила жизни: Очерки, статьи, стихи. М., 1966;
Блокада: стихи. Л., 1968. (Переизд. 1973, 1977, 1982, 1985, 1987);
Память. Л., 1971;
Ленинградская высота. Стихи о блокаде: статья // Комсомольская правда. 1984. 24
янв.;
Тревоги мира — наши тревоги: статья // Литературная Россия. 1986. 28 февр.;
Величие духа: статья // Ради жизни на земле: сб. Л., 1986;
Избранное. М., 1987; 1989.
Лит.:
Рождественский Вс. Живое прошлое // Нева. 1969. №5;
Городницкий А. Ода мужеству // Ленинградская правда. 1971. 17 дек.;
Слуцкий 5. Ю.Воронов. «Память» // Новый мир. 1972. №6;
Викулов С. Книга, возвышающая человека // Молодая гвардия. 1974. №6;
Цурикова Г. Нельзя забывать // Нева. 1974. №11;
Ильина М. Присяга на вечность // Ленинградская правда. 1977. 26 авг;
Дементьев В. Раздумья зрелости // Знамя. 1987. №9;
Друнина Ю. Считаться кем-то или кем-то быть? // Литературная газета. 1987. 28
окт.
К.Ф.Бикбулатова
Оглавление | Все источники