Дурылин Сергей Николаевич [26.09.1886-14.12.1954]
Дурылин Сергей Николаевич (псевдоним Р.Артем, Библиофил, М.Васильев,
И.Комиссаров, Н.Кутанов, В.Никитин, Д.Николаев, С.Николаев, Д.Николаев-Дурылин,
С.Северный, Н.Сергеев, М.Раевский, С.Раевский)
[14(26).9.1886, Москва - 14.12.1954, пос. Болшево Московской обл.]
— прозаик, поэт, философ, богослов, искусствовед, этнограф.
Родился в семье купца первой гильдии, торговца тканями, принадлежал к
старинному калужскому купеческому роду. Учился в 4-й Московской мужской
гимназии, ушел из шестого класса (1903), увлекшись «честнейшим и бестолковейшим
народничеством» (В своем углу. С.297).
В 1903 познакомился с Н.Н.Гусевым, секретарем толстовского издательства
«Посредник».
С 1904 — сотрудник этого издательства, автор журнала «Свободное воспитание»
(1907-13) (с 1907 — секретарь редакции); «Маяк» (1909-13), «Весы» (1909),
«Русская мысль», «Известия археологического общества изучения русского Севера»
(1913), «Известия общества изучения Олонецкой губ.» (1913); альм. «Труды и дни»
(1913); газета «Новая земля» (1910,1912) (постоянный ведущий рубрики «Что
читать?»), «Русские ведомости» (1910-13) и ряда других печатных изданий.
С 1910 по 1914 — студент (слушатель) Московского Археологического института
(тема выпускной работы — иконография св.Софии) и одновременно — участник
символистского поэтического кружка «Сер-дарда» (с 1908), ритмологического
кружка Андрея Белого (с 1910), кружка Эллиса по изучению Бодлера. С 1906 по
1917 совершил ряд поездок по Русскому Северу, старообрядческим местам Заволжья
и Калужской губ. Поездки Дурылина вписываются в общую традицию интеллигентских
«духовных путешествий» и интереса к расколу, их цель — поиск «Града Незримого».
В 1913 в символистском издательстве «Мусагет» Дурылин опубликовал книгу «Рихард
Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства», в которой впервые
использовал образ «незримого града Китежа» как подлинного основания русской
духовной культуры. В этом же, 1913, в книгоиздательстве «Путь» выходит книга
«Церковь Невидимого Града. Сказание о граде-Китеже». На различии между «Градом
Незримым» и миром видимым основывается и важное для творчества молодого Дурылин
различение между «цветником» европейской культуры и «лугом» народного
мифомышления (Луг и цветник. О поэзии Сергея Соловьева // Труды и дни: альм.
Вып.1. 1913.): если даже исчезнет «цветник» России, то не исчезнет «луг» Руси.
В период Первой мировой войны эта тема получила еще одну, идеологическую
интерпретацию: «феноменализму» России будет противопоставлен «экклезиологизм»
Руси: «Русь же радовалась, что Бог не до конца забыл ее» (Начальник тишины //
Богословский вестник. 1916. №7-8. С.422).
С середины 1910-х Дурылин вошел в «Кружок ищущих христианского просвещения»,
руководимый М.А.Новоселовым. Летом 1916 в «Богословском вестнике» отца Павла
Флоренского была опубликована работа Дурылина «Начальник тишины», в которой
впервые звучит тема Оптиной пустыни как реального воплощении «Града Незримого»
— и «ласки Церкви» («жалости») как формы присутствия Бога в мире, невозможной в
старообрядческом учении о Невидимом Граде: раскольнический Китеж — Царство
Божие ушло под воду не столько из-за Батыя, сколько из-за оскудения благодати
на земле. Именно поэтому оно незримо — недоступно для взгляда грешника. Этот
эсхатологический мотив четко прослеживается в работах Дурылина начала 1910-х:
«Став невидимым, Китеж-град святых и праведных не стал недоступным. Путь в
невидимый град есть. Всякий волен в него идти, но одни в него входят, другие —
не войдут никогда» (Р.Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства. М.,
1913). Смысл Оптиной пустыни для Дурылина в том, что она зрима, в снятии,
всегда индивидуальном и личном и —одновременно — универсальном,
общечеловеческого греха, к которому (снятию) «льнут и бабы, и Киреевские»
(Начальник тишины. С.440).
С 1915 Дурылин — личный знакомый и корреспондент (в 1918-19) оптинского старца
Анатолия (Потапова).
Осенью 1912 Дурылин стал секретарем Московского религиозно-философского
общества памяти Владимира Соловьева, остался им вплоть до его закрытия
(последнее известное заседание общества — 3 июня 1918), и лучшие его статьи и
исследования этого периода представляют собой опубликованные тексты докладов в
МРФО и в «новоселовском» кружке, а также работы, связанные с изучением
принципов поэтики и ритмом стиха (влияние А.Белого): «Судьба Лермонтова»
(1914); «Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика» (1916); «Россия и
Лермонтов. К изучению религиозных истоков русской поэзии» (1916. № 2-3); О
религиозном творчестве Н.С.Лескова (1916, опубликованная часть доклада 1913 на
заседании МРФО). В круг интересов Дурылина с второй половины 1910 входят темы
Н.С.Лескова (незаконченное и неопубликованное исследование «Н.С.Лесков.
Личность, творчество, религия. Ч.I. Личность. Ч.II. Творчество» (1914— 17),
К.Н.Леонтьева («Монастырь и старец в жизни К.Леонтьева», 1916),
«Писатель-послушник» (о К.Н.Леонтьеве) (1916, работы не опубликованы) и
В.В.Розанова, чьим другом и конфидентом Дурылин был вплоть до смерти
В.В.Розанова в Сергиевом Посаде 5 февр. 1919 (с 1918 по 1920 Дурылин вместе с
о. П.Флоренским работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины в
Троице-Сергиевой лавре).
Эсхатологические ощущения конца 1910-х — «Апокалипсис в русской литературе»
(лето 1917) и «Апокалипсис и Россия (Памяти о. Иосифа Фуделя)» (1918, готовился
к выходу в 1918 в неосуществленной серии «Духовная Русь»),— несомненно,
связанные с розановскими влияниями («Апокалипсис нашего времени») еще более
обострились в связи со смертью Розанова в марте 1919 и с церковными процессами
по изъятию церковных ценностей, сопряженными с осквернением святынь («Русь,
которую я любил, умерла» — записал Дурылин в дневнике по поводу вскрытия мощей
преподобного Сергия Радонежского).
В марте 1920 Дурылин был рукоположен во иереи (целибат) отцом Феодором
(Поздеевским), служил сначала в храме Николы в Клениках на Маросейке (где
сослужил с отцом Алексием Мечевым), а в 1921 перешел настоятелем в Боголюбскую
часовню у Варварских ворот Китайгородской стены.
20 июня 1922 был арестован и затем выслан в Челябинск, где до 1924 заведовал
археологическим отделом Челябинского музея (сведения о снятии Дурылина
священнического сана документально не подтверждаются).
В 1924 вернулся в Москву, работал внештатным сотрудником ГАХН по
«социологическому отделению» и домашним учителем в Москве и Мураново; в 1927
выслан в Томск, в 1930 переехал в Киржач; в 1933 вернулся в Москву и снова был
арестован. Освобожден благодаря вмешательству своей духовной дочери,
впоследствии жены Ирины Комиссаровой (гражданский брак с которой
зарегистрирован в 1933).
На годы ссылок приходится расцвет творческого таланта Дурылина. Известны его
работы о В.М.Гаршине («Репин и Гаршин (из истории русской живописи и
литературы)», 1926), Ф.И.Тютчеве («Тютчев в музыке», 1928); Ф.М.Достоевском
(«Об одном символе у Достоевского» (1928), русско-немецких культурных связях
первой половины XIX столетия («Русские писатели у Гете в Веймаре», [1932]),
К.Н.Леонтьеве (1935), однако большая часть его наследия периода ссылок, в том
числе практически все прозаические произведения и духовные стихи, не
опубликована.
В последний, болшевский (1936-54) период своей жизни Дурылин стал известен как
искусствовед и литературовед (с 1938 — сотрудник ИМЛИ, с 1944 — доктор
филологических наук, с 1945 — профессор, заведующий кафедрой Истории русского
театра ГИТИСа), автор многочисленных работ по истории литературы и театра
(наиболее известные: «"Герой нашего времени" М.Ю.Лермонтова» (1940); «Русские
писатели в Отечественной войне 1812 года» (1943); «Нестеров-портретист» (1948),
«Врубель и Лермонтов» (1948), «А.Н.Островский. Очерк жизни и творчества»
(1949), «М.Н.Ермолова (1893-1928). Очерк жизни и творчества» (1953),
«М.К.Заньковецкая» (1954, вышла в 1955 на украинском яз.)). Однако сфера его
подлинных интересов не ограничивалась официально признанным. Именно в Болшеве
Дурылин обрабатывал и систематизировал свои исследования о Н.С.Лескове,
К.Н.Леонтьеве, В.В.Розанове, ранних славянофилах; богословские труды,
прозаические сочинения, стихи разных лет.
Ранние прозаические и поэтические опыты появляются в печати начиная с 1902
(первое опубликованное стихотворение — «Памяти В.А.Жуковского» в газете
«Московские ведомости»). Первый законченный прозаический цикл Дурылина —
«Рассказы Сергея Раевского» (1914-21): «Крестная» (1914), «В начале» (1914),
«Жалостник» (1915-17), «По пути» (1915), «Мышья беготня» (1917) «Троицын день
(памяти Н. С. Лескова)» (1917), «Бабушкин день» (1917), «Дединька» (1917)
«Гришкин бес» (1918, расширенный вариант — «Три беса. Старинный триптих (из
семейных преданий)» (1918-19), «Тлен» (1918-19), «Розы» (1921) (все — архив
Мемориального Дома-музея С.Н.Дурылина в Болшеве). Свет увидел только один из
рассказов цикла — «Жалостник» (Русская мысль. 1917. №3). К этому циклу
логически и хронологически примыкают рассказы «Грех земле» (1918-19), «Сладость
ангелов» (1922) «Крысы» (1925), «Сирень» (1925), повести, романы и «хроники»
периода челябинской и томской ссылок и кратких промежутков между ними: «Хивинка
(рассказ казачки)» (1923), «Сударь-кот» (1924, повесть вызвала лестнейшие
оценки М. В. Нестерова (письмо от 18 авг. 1939) и П.П.Перцова (письмо от 20
нояб. 1940) и «Колокола (хроника)» (1928), а идейно — духовные стихи 1920-х;
наибольшего внимания заслуживает поэтический цикл «Венец лета» (часть первая
«Сливное дерево» — лето, часть вторая — «Покрой покровом» — окт., и часть
третья — «Косьма и Демьян» - нояб. 1924).
Значительное влияние на формирование мировоззрения Дурылина оказали идеи и
личность Л.Н.Толстого (Дурылин познакомился с Л.Н.Толстым во время поездки в
Ясную Поляну в 1909) и св. Франциска Ассизского. Для дурылинской прозы
характерно стилевое и идейное влияние Н.С.Лескова, К.Н.Леонтьева и поздних
романов Достоевского («Подросток» и «Братья Карамазовы»). Действие большинства
повестей и рассказов происходит в провинциальном монастыре или усадьбе. Видимое
отсутствие сюжета продиктовано символическим содержанием прозы — плоскость
действия разворачивается не в сфере «видимого бытия», а в сфере «незримого»,
«умопостигаемого»: области «брани духовной» бесов и ангелов за душу
человеческую.
Прозаическая форма для Дурылина есть способ выражения философских и
богословских по преимуществу тем; порой — логическое их продолжение: так,
рассказ «Сладость ангелов» написан в тот же день, что и богословская статья «Об
ангелах» и фактически представляет собой «перевод» сложных богословских
конструкций на языках художественного слова. Дурылин стремился сделать более
простыми и ясными «трудные» философию и богословие (см. об этом: «Троицкие
записки». Дневник 1918-19), перевести язык «цветника» на язык «луга».
Целый ряд литературоведческих статей и докладов «периода странствий» также есть
«мимикрия» философии и богословия под литературоведение и искусствоведение:
«Преп. Сергий Радонежский в творчестве М.В.Нестерова» (1922-26),
«Леонтьев-художник» (статья-доклад в ГАХНе о романе К.Н.Леонтьева «Подлипки»,
1924), «Пейзаж в произведениях Достоевского» (статья-доклад в ГАХНе, 1926),
«Бодлер в русском символизме» (ГАХН, 1926 , «Александр Добролюбов» (ГАХН, 1926
, «Об одном символе у Достоевского» (1928), «Монастырь старца Зосимы. К вопросу
о творческой истории I, II, VI книг "Братьев Карамазовых"» и ряд др.
С 1924 в челябинской ссылке Дурылин начинает вести записи «В своем углу»,
работа над ними продолжалась вплоть до 1941. С этим циклом логически и
хронологически связан другой — «В родном углу», над которым Дурылин трудился
вплоть до самой смерти. Эти эссе ближе всего по стилю и манере письма
роза-новским «Опавшим листьям». Однако существенны и различия. Если для
В.В.Розанова «листья» — это способ фиксации в вечности мгновений настоящего, то
для Дурылина — это фиксация моментов давнего и недавнего прошлого в настоящем
«углу» (розановское название) повседневного, скрытого от посторонних глаз
потаенного — и поэтому подлинного бытия. Отсюда характерное для Дурылин
стремление к формальной отточенности, завершенности, лаконичности каждого
сюжета, тяготение к форме анекдота, байки, былички,— и в то же время к
метафорической связи афоризмов друг с другом, к цельности сюжетных линий: «Не
только снег тает. Все тает. Так, истаяла русская поэзия. Истаяла русская
культура. Истаяла Россия» (Тетрадь IV. Афоризм 8); «Христианство не догорело и
чадит,— как думал Василий Васильевич.— Оно не коптит. Оно тает. От лучей какого
же солнца? О, как страшно! Какого-то. Но тает, тает,— и не оттого, что
"дворники делают весну" в городе.,. Тает и в городе, и в деревне, на холмочках,
на ложбинках, даже в глубоких ложках... Всюду тает... И как задержать это
таянье? Тает. Вот и все» (Афоризм 9). Устойчивый образный ряд потаенного,
теплого, огня («тусклого», «мерцающего», «синего звездного»), дыма, «угла» как
метафорических характеристик подлинного бытия — и публичного, холодного,
плоского, грязи, смерти как характеристик «бывания» проходит сквозь весь текст
«Углов».
С 1993 в Болшеве существует мемориальный Дом-музей С.Н.Дурылина. Здесь же
находится его архив.
Соч.:
Русь прикровенная. М., 2000;
Отец Иосиф Фудель / публ. Н.С.Фуделя, Г.Б.Кремнева, С.В.Фомина // Литературная
учеба. 1996. Кн. 3;
В своем углу: Из старых тетрадей. М., 1991;
У Толстого и о Толстом // Прометей. 1980. Т.12;
Вс.М.Гаршин. Из записок биографа // Звенья. Вып. 5. М.; Л., 1935;
Москва // Встречи с прошлым. Вып. 9. М., 2000;
Две судьбы (Б.Л.Пастернак и С.Н.Дурылин. Переписка) / публ. М.А.Рашковской//
Встречи с прошлым. Вып. 7. М., 1990.
Лит:
Фудель С.И. СС: в 3 т. Т.I. М.: Русский путь, 2001;
Взыскующие града: Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах
и дневниках. М., 1997;
Голлербах Е.А. К незримому граду. Религиозно-философская группа «Путь»
(1910-1919) в поисках новой русской идентичности. СПб., 2000;
Из архива о. Павла Флоренского. Переписка свящ. Павла Флоренского и Михаила
Александровича Новоселова. Томск, 1998;
Вяч. Иванов. Архивные материалы и исследования. М., 1999;
Крашенинникова Е. Храмы и пастыри // Альфа и омега. 1999. №3.
А.И.Резниченко
Оглавление | Все источники