Тряпкин Николай Иванович [19.12.1918-21.02.1999]
Тряпкин Николай Иванович
[19.12.1918, дер. Саблино Тверской губ.— 21.2.1999, Москва]
— поэт.
Родился в семье крестьянина-столяра; в 1930 семья перебралась в подмосковное
с.Лотошино. Там Тряпкин окончил школу и в 1939 поступил в Московский
историко-архивный институт. Начавшаяся война резко переменила ход его жизни; не
попав на фронт по состоянию здоровья, Тряпкин в числе эвакуированных
оказывается в маленькой деревне под Соль-вычегодском, где, работая в должности
счетовода, впервые всерьез обращается к поэзии.
Природа и история Русского Севера способствовали пробуждению таланта Тряпкина,
дали богатую пищу чувству и воображению. С той поры связь поэта с землей, с
деревенским укладом, с обжитым уютом избы, подворья, околицы неизменно крепнет,
и даже переезд впоследствии поэта в Москву не ослабляет ее.
Осенью 1943 Тряпкин вернулся домой к родителям. Общественный подъем
послевоенного «восстановительного» периода он переживал как «праздник своей
поэтической молодости», что отразилось в его стих. «Жизнь» (1945),
«Воскресенье», «Август зашумел» (1946). В 1945 произошла встреча с
П.Г.Антокольским, который одобрил первые опыты Тряпкина и содействовал их
публикации в журнал «Октябрь» (1946. №11). Очень благожелательно отнесся к
начинающему поэту Ф.И.Панферов, тогдашний редактор «Октября», о чем
впоследствии не раз с благодарностью вспоминал Тряпкин («Стихи о Федоре
Панферове», 1979).
Тряпкин умеет поэтически обживать разные эпохи, ладить с ними; даже во временах
нелегких различать светлые тона, звонкие и бодрые звуки. Так отозвалось в его
стихах первое послевоенное десятилетие, так создается у него «Грачей, ручьев и
проводов / Предпосевная лирика», где находят свое место не только картины
полевых работ, сельского быта, но и язык колхозных отчетов, газетных сводок —
те самые «районные будни», о которых вскоре заговорила очерковая проза. При
этом Тряпкин заметно умерял нередкую в поэзии тех лет «мегафонную» громкость
стиха, вносил в мажорные темы человечески-теплые ноты.
Открыв для себя в 1940-е Север, край «старика Зимогора», Тряпкин глубоко
прочувствовал его красоту, точно передал ее потемневшие от древности, от
лесного сумрака, от печного дыма краски в цикле «Пижма» (1946). Отсюда ряд
образов, лирических сюжетов расходится по другим стихам, обогащаясь там новыми
подробностями и оттенками («Песнь о зимнем очаге», «Желание», «Лесные
загривки...»). В подобных вещах многое восходит к творчеству Н.Клюева, у
которого Тряпкин учился видеть коренную Северную Русь, учился говорить о ней
крепко вязанным, многоцветным словом. И позже оставался близок Тряпкину «тот
скрытник из Олонца», который лег, «замшелый, как валун, у колеи железного
Егорья» — так иносказательно назван Клюев в стих. «Предание» (1973).
С 1953 выходят поэтические сборники Тряпкина — «Первая борозда» (1953), «Белая
ночь» (1956), «Распевы» (1958). В последней книге особенно явственно выступило
важнейшее свойство стиха Тряпкин — напевность. Она не столько воспроизводит
готовые песенно-музыкальные формы фольклора (хотя и в этом Тряпкин искусен,
зная, впрочем, меру), сколько прямо выражает напевный склад души и речи поэта.
В этом свойстве Тряпкин наследует вместе с М.Исаковским, А.Прокофьевым
«песенную долю» русского слова, как народного, так и литературного. Песенные
голоса, различные по тембру, интонациям, пронизывают творчество Тряпкина — то
задушевные, протяжные («Летела гагара...», 1955; «Свет ты мой робкий,
таинственный свет!..», 1969), то бойкие, удалые («Как сегодня над степью
донецкой...», 1966).
С песенным словом хорошо уживается у Тряпкина и сказовая, также народная в
основе своей речь — в «забубённом сказе» о Степане («Степан», 1966), в таких
стихах, как «Песнь о хождении в край Палестинский» (1959, 1973). Со временем
Тряпкин начинает тяготеть к сближению своего лирического повествования с
литературной традицией поэтического рассказа в том его варианте, который широко
представлен у Тряпкин Твардовского. Об этом свидетельствует большой двухчастный
цикл «Из семейной хроники» (1982).
Еще в «Пижме» обнаружилась способность Тряпкина связывать в цельных образах
отдаленные эпохи, понятия, чувства. С «дремучей давностью» сплетается день
нынешний, легендарные фигуры соседствуют с родней поэта, мифологические
существа столь же осязаемы, как и обитатели леса, как домашние животные. И
естественно укладывается в стихе Тряпкина слово старое книжное («скрижали») с
народным говорным («перинницы-молодухи»), с местным северным («кимарит
маргасик»), с новым словом советского обихода. Недаром чужое, казалось бы,
здесь слово «колхозный», подчиняясь общей цельности, принимает вид и значение,
не противоречащие «дремучему наречью»: колхозный календарь выглядит тут как
языческие святцы, которые «читает Домовой» «на лепных печах, ровесницах Кащея».
Тряпкину дороги устои, возле которых, как вокруг оси мирозданья, время
неторопливо вращается, а не пробегает суетно и бесследно; ему дорог нерушимый
быт, где «Сам Христос не спорит с новизной» и «где прадед Святогор в скрижалях
не стареет».
От предка, поклоняющегося силам природы, почти сливающегося с нею, поэт идет к
нам через «забытые вехи, заглохшие дали давно прожитого». В стихотворении,
которое начинается приведенными строками (1965), дан превосходный образ
легендарно-исторической памяти народа: «Из новых колосьев, из древней печали /
Завяжется слово» — и воскресают все звенья прошлого: от «славной древности
моей», от Гришки Отрепьева и Степана Разина до той горькой поры, когда «не
Рюрик бил по скулам, а свой же Кузька-обормот» («За пылью ханского набега.. .»,
1965), до «Ваньки-однолишника», до последней войны.
Иногда в исторический порядок событий и судеб у Тряпкина может ворваться
какая-то своевольная стихия — тогда смешиваются «века и даты», поэт становится
«жильцом Бог весть каких времен», словно погружается в доисторическое
существование. И там, в первозданной тьме «незримого колодца», встречаются
подпочвенные токи времен, там зарождается поэзия и является на свет в
«новорожденном» слове (как точно сказано В.Кожиновым в предисл. к «Избранному»
Т., 1980): «Воспрянул дух, воскрес поэт / Из тяжких дрем, из мертвой грязи»
(«Рождение», 1958) — в этом прорыве к бытию действуют и воля поэта к
творчеству, и напор народной жизни, ищущей себе выражения. Выразителем
последней и осознает себя Тряпкин; связь с нею он декларирует неоднократно.
Остро обыгрывая расхожую формулу демократического происхождения, он заявляет:
«Нет, я не вышел из народа. / О, чернокостная порода! / Из твоего крутого рода
/ Я никуда не выходил» («Нет, я не вышел из народа...», 1982). В этом русле
создается Тряпкиным своеобразная поэтическая «философия общего дела»,
проистекающая из нравственных идеалов народа, из традиций русской мысли и
литературы, что почти программно сказалось в стихотворении 1966: «Кто с нами за
вешние плуги? / Кто с нами? Кто с нами да к ясному солнцу? / Кто с нами?
/<...>/ Кто с нами за вольную песню? / Кто с нами? / Кто с нами за русское
слово? / Кто с нами?» Все стих, отвечает на этот веселый, широкий клич
многоголосым отзывом — «Мы с вами!», в котором звучит общинная сила, общинная
вера в добро. С наибольшей цельностью и экспрессией такое жизнечувствование
передано в стихотворении «Листья дубовые!..» (1971), где все пронизано
свежестью ясной осени, привольем и вместе с тем налито зрелой силой, «густой,
медяной», не боящейся ненастий и «нежити упорной».
Соч.:
Избранная лирика. М., 1970;
Вечерний звон. М., 1975;
Стихотворения. М., 1977;
Избранное. М., 1980;
Избранное. М., 1984;
Подражания Экклезиасту. М., 1989;
Стихотворения. М., 1989;
Уж, видно, тот нам выпал жребий. М., 2000;
Горящий Водолей. М., 2003.
Лит.:
Куняев С. Мои волшебные сказанья: Заметки о творчестве Н.Тряпкина // Москва.
1982. №6;
Котельников В. Перуново древо поэта: О поэзии Н.Тряпкина // Литературная учеба.
1985. №5;
Лебедев Б. «И никогда земле не лги»: Штрихи к портрету Н.Тряпкина //
Литературная газета. 1987. №35. 26 авг.;
Рогощенков И. Цельность сознания и воля к творчеству: О традициях в жизни и
литературе // Москва. 1987. №8;
Поздняев М. Шест равновесия // Литературное обозрение. 1988. №2;
Василевский А. Чувство в своем естестве // Новый мир. 1988. №3;
Куняев С. Неизбывный вертоград // Москва. 1989. №4;
Панченко О. Не изменяя, изменяться // Октябрь. 1990. №7:
Волков Б. Свет ты мой робкий, таинственный свет! // Учительская газета. 1994.
№33. 6 сент.;
Бондаренко В. Отверженный поэт // Наш современник. 2002. №8;
Балан Д. «Тихая», «почвенная», или «славянофильская» поэзия // Литературная
учеба. 2003. №2.
В.А.Котельников
Оглавление | Все источники