Адамович Георгий Викторович [19.04.1892-21.11.1972]
Адамович Георгий Викторович
[7(19).4.1892, Москва - 21.11.1972, Ницца]
— поэт, эссеист, литературный критик, переводчик.
Отец, поляк по происхождению, руководил (в чине генерал-майора) крупным военным госпиталем в Москве. Сестра — хореограф Татьяна Викторовна Адамович (в замужестве Высоцкая), до своего переезда в 1918 в Варшаву, где открыла балетную школу, была близко знакома с А.А.Ахматовой, М.А.Кузминым, Н.С.Гумилевым (последний посвятил ей сборник «Колчан»), оставила интересные мемуары (Wysocka Т. Wspomnienia. Warczawa, 1862). Учился во 2-й московской гимназии, затем в 1-й классической в Петербурге, куда семья, испытывая материальные стеснения, была вынуждена переехать после смерти отца. В 1910 поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета (окончил в 1917).
Еще будучи гимназистом, начинает серьезно интересоваться литературой, особенно увлекается французской и русской поэзией.
В университетские годы сближается с акмеистами. В 1913 получает приглашение участвовать в собраниях первого «Цеха поэтов» и вскоре становится членом его внутреннего круга, куда, среди прочих, входили А.Ахматова, О.Э.Мандельштам, Г.В.Иванов. В этот период его стихи впервые появляются в петроградской печати. В 1915 опубликовал стихи «Балтийский ветер» (Голос жизни. №12), «Элегия» (альм. «Зеленый цветок»), «Оставленная» (Огонек. №17), «Вот все, что помню: мосты и камни...» (Новый журнал для всех. №6), «Так беспощаден вечный договор...» с посвящением Ахматовой (Новый журнал для всех. №8), а также рассказы «Веселые кони» (Голос жизни. №8), «Свет на лестнице» (Огонек. №40). Позже печатал стихи и рассказы в «Северных записках», «Биржевых ведомостях», «Аполлоне», участвовал в альм, и сб. «Вечер "Триремы" V...» (Пг., 1916), «Тринадцать поэтов» (Пг., 1917), «Свирель» (Пг.; Томск, 1917), «Весенний салон поэтов» (М., 1918) и др.
В янв. 1916 в издательстве «Гиперборей» выходит первый поэтический сборник Адамовича «Облака», включавший 25 стихотворений. Рецензенты дружно отметили безупречный вкус автора, сказавшийся, однако, не столько в оригинальном творчестве, сколько в умелом следовании избранным образцам (отмечалось влияние Блока, Анненского, Кузмина, Ахматовой, Вердена). В.Ф.Ходасевич находил вообще преждевременным давать оценку его стихам: «Говорить о г.Адамовиче значило бы пока говорить о его учителях, что не входит в нашу задачу» (Утро России. 1916. 5 марта). В обзоре новых книг поэтов акмеистического круга Гумилев определяет его как «поэта во многом не установившегося», в чьих стихах иногда проглядывает «своеобразие мышления, которое может вырасти в особый стиль и даже мировоззрение» (Аполлон. 1916. №1). Позднее сам автор рассматривал эти стихи только как первые шаги на пути к обретению индивидуальной манеры, что в целом отвечало сдержанно-выжидательной позиции, занятой критикой. Примечательно, что Адамович, широко включая во все свои последующие сборники и подборки стихи предыдущих периодов, в т.ч. и самые ранние, ни одного стих, из первой книги никогда не перепечатал. Вместе с тем в «Облаках» угадываются характерные черты и приемы из числа тех, что станут доминирующими в его зрелом творчестве. Уже здесь Адамович экспериментировал с употреблением разговорных и даже подчеркнуто бытовых слов и интонаций. Применением намеренно «непоэтических» образов и снижающих прозаизмов («лохмотья мокрой парусины», «облезлый вокзал», «поломанные георгины» — «Так тихо поезд подошел...») он подчас близко напоминает Ин.Анненского. Сближает «Облака» с последующими сб. и значительный удельный вес литературных и мифологических реминисценций, что определяет собой своеобразный «диалогический» характер этих стихов, их обращенность на широкий культурный контекст.
В 1916-17 Адамович вместе с Г.Ивановым возглавляет 2-й «Цех поэтов», объединивший представителей постакмеистической молодежи. После 1919 входил в руководящее ядро 3-го «Цеха», активно печатался в его альм. В этот период Адамович впервые обращается к критическому жанру: 3-й альманах «Цеха поэтов» почти наполовину составлен из его статей и рецензий. Одновременно в издательстве «Всемирная литература» он начал свою карьеру переводчика (Ш.Бодлер, Ж.-М. Эредиа и др.). Совместно с Гумилевым и Г.Ивановым осуществил перевод «Орлеанской девственницы» Вольтера, опубликованный названным издательством в 1924 под ред. М.Л.Лозинского.
Стихи 1916-22 вошли во второй сборник Адамовича «Чистилище» (1922). Как и в «Облаках», здесь преобладают настроения одиночества и тоски, с той существенной разницей, что за мн. из собранных здесь 47 стих, стоит реальный опыт его «первого изгнания»: ранней весной 1919, в самые тяжелые времена «военного коммунизма», Адамович был вынужден уехать в Моворжев (близ Пскова); где в течение почти 2 лет работал учителем в местной школе. Образ пустынного, занесенного снегом края будет определять впредь тональность многих его стихов в России: «Господи! И умирая, / Через полвека, едва ль / Этого мертвого края, / Этого мерзлого рая / Я позабуду печаль...» («Холодно. Низкие кручи...»).
Многие стихи сборника были построены на сложном переплетении мотивов, часто цитатного характера. Адамович «обращается» (преимущественно в форме аллюзий и парафраз) к Блоку, Анненскому, Лермонтову и другим. Для использования этого приема Адамович характерна размытость границ между «своим» и «чужим» текстом, вплоть до их взаимного «освещения». Поводом для лирических импровизаций, уводящих его, как ранее «Облака», в мир романтических грез, становятся образы Р.Вагнера и Г.Ибсена, «Слова о полку Игореве», события французской революции и российской истории. Отвлеченной экзотике «Облаков» здесь соответствуют Елена Прекрасная и мадам Дю Барри, ждущий Изольду Тристан, Наполеон при Ватерлоо, дуэль Пушкина, князь Игорь, император Павел I... Эти и другие романтические образы и мотивы вращаются вокруг уже знакомых по первому сборнику личных тем смерти и судьбы. Но если в «Облаках» Адамович еще не обрел собственного поэтического лица, тематически и стилистически следуя в русле чужих поэтик, то в «Чистилище», вопреки намеренной стереотипности ситуаций и условностям неоромантической топики, его голос определенно индивидуален и отчетлив.
В стихотворении «Нет ты не говори: поэзия — мечта...», написанном в 1919 в Новоржеве, Адамович впервые выразил свое понимание сущности и природы поэтического творчества. Опираясь на высказывание Рильке о подлинной цене поэзии, он весь долгий и многотрудный жизненный путь рассматривает только как предуготовление к тому, чтобы в самом конце его «Пять-шесть произнести как бы случайных строк, / Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный, / Растерянно шептал на казнь приговоренный, / И чтобы музыкой глухой они прошли / По странам и морям тоскующей земли». Впервые опубликованное в первом сб. «Цеха поэтов» (Дракон. Пг., 1921) и неизменно включаемое во все последующие сборники и антологии, оно стало если не поэтическим манифестом, то своего рода лирическим исповеданием Адамовича.
Едва ли не единственный отзыв на эту книгу прозвучал из Парижа. В своем обзоре классического направления в современной русской поэзии К.Мочульский противопоставил ее «чистому парнассизму» Г.Иванова, находя дарование Адамовича «более гибким и динамичным». «Фактура его нервна, угловата, порывиста, он эмоционален и даже патетичен» (Современные записки. 1922. №11. С.379). В самой России новый сборник остался практически незамеченным. Литературный и политический климат в стране изменился. За несколько месяцев до выхода в свет «Чистилища» был казнен Гумилев (посвящение сб. «Памяти Андрея Шенье», возможно, является намеком на его судьбу). Умер Блок. К началу 1923 многие из петроградских литераторов уже выехали за границу. Эпоха, которую В.Вейдле однажды назвал «золотым временем нашего Серебряного века», закончилась.
Весной 1923 Адамович выехал в Ниццу к родным, первоначально рассчитывая через несколько месяцев вернуться в Россию. В августе 1923 поселился в Париже, где начинает сотрудничать в критическом отделе газеты «Звено». В эмиграции поэтическая активность Адамович резко пошла на убыль. Продолжая изредка печатать стихи в различных периодических издания к, он сосредоточивает основные усилия в литературной критике. К концу 1924 Адамович возглавил литературный отдел «Звена», где он вел — под рубрикой «Отклики» и псевдонимом Сизиф — еженедельный обзор новостей культурной жизни и получившие широкую известность далеко за пределами Парижа «Литературные беседы». Именно к «Литературных беседах», в их свободной необязательной форме, позволяющей легко переходить от одного предмета к другому, где особенно важна интонация и общая эмоциональная окрашенность как бы разговорной речи, с повторами, отступлениями и «приблизительностью» цитат, Адамович найдет свой особый стиль и тот неповторимый «тон», который будет отличать его статьи от более традиционных, в академическом духе написанных работ современных критиков (Н.М.Бахтин, К.В.Мочульский, П.М.Бицилли и др.). Литературные противники часто упрекали его в непоследовательности и ловили на противоречиях, однако тонкое чутье критика, оригинальность его суждений и манера, в которой они преподносились, практически всегда обеспечивали его статьям широкий отклик, особенно среди молодых литераторов.
Формально принадлежа к т.н. «среднему поколению» (его литературный дебют состоялся в России, но широкой известности он там не достиг), Адамович вскоре становится главным выразителем интересов «молодых» поэтов, т.е. начавших писать уже в эмиграции и искавших собственных путей. 1925 и последующие годы, названные Ю.Терапиано «героическим периодом в жизни парижской молодой литературы» (Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк, 1953. С. 98), стали эпохой пересмотра и переоценки всего наследия прошлого — символизма, акмеизма, футуризма. В значительной степени эти «ревизии», их характер и направленность, определялись статьями Адамовича или прямо были ими инспирированы.
По мере упрочения его авторитета как критика Адамовича значительно расширяет сферу своей деятельности и круг знакомств. Зимой 1925-26 он сближается с Мережковскими и вскоре становится непременным участником их «Воскресений» («последнего русского литератуного салона»). Знакомство с 3.Н.Гиппиус и Д.С.Мережковским оказало известное влияние на его отказ от участия в дальнейших попытках возродить «Цех поэтов» в Париже, предпринимаемых «экс-акмеистами» с 1923, и способствовало решительному переводу разговора в его статьях о поэзии из плоскости «как» в плоскость «что». (Сравните в заметке, посвященной молодым пражским поэтам: «Наиболее важный вопрос: это о чем они пишут — не как, но что» // Дни. 1928. №1348. 4 марта.)
Самый акмеизм как направление берется им под сомнение. Отход от его принципов ощутим уже в стихах «Чистилища», а материалы 4-го альманаха «Цеха поэтов» (Берлин, 1923) свидетельствуют, что это было тенденцией, общей для трех «петербургских поэтов» — Адамовича, Г.Иванова и Н.А.Оцупа. (Сравнитепозднее утверждение Оцупа о том, что акмеизм «придумал Гумилев, перенося в теорию свои собственные склонности».)
Характер ранних стихов Адамовича в значительной степени определялся его увлечением символистской поэзией Блока и Анненского, отчасти приглушенным в годы «цеховой» выучки, где главными требованиями были ясность и отчетливость «недвоящегося» фокуса. Теперь, во многом благодаря отношениям с Гиппиус, возобновляется его прежний интерес к периоду русской культуры до 1910. Вслед за Гиппиус Адамович заговорил о «самом главном» в искусстве и литературе и не только ввел это понятие в свои литературно-критические статьи, но и использовал его как оценочный критерий.
С возникновением в начале 1927 под эгидой Мережковских литературного общества «Зеленая лампа» Адамович принимает активное участие в его деятельности. В докладе, прочитанном Адамович на 5-м заседании «Зеленой лампы» в июне 1927, он подверг анализу метафизические и религиозные основания искусства (см. стенограмму заседания в книге: Терапиано Ю. Встречи. 1953. С.65-82). В нояб. 1927 Адамович открывает «цикл чтений и практических занятий по современной русской и современной французской литературам» (в 1927-28 в Париже и Ницце им были прочитаны лекции, посвященные Блоку, Анненскому, Гумилеву, Ахматовой, Мандельштаму, Маяковскому, Белому, Ходасевичу, «Серапионовым братьям» и др.).
К концу 1927 начинает сотрудничать в «Днях» и принимает приглашение возглавить литературно-критический отдел «Последних новостей», самой популярной газетной эмиграции. Его стихи и статьи публикуются в солидных «Современных записках». В конце 1920-х — начале 1930-х Адамович становится одной из наиболее влиятельных фигур в культурной жизни русской диаспоры и ее главным летописцем, отзываясь в своих статьях и обзорах буквально на все — начиная от нового поэтического сборника или последнего заседания «Зеленой лампы» и кончая вопросами назначения искусства и судеб эмиграции.
Среди многочисленных изданий, в которых сотрудничал в этот период Адамович, особое место занимали «Числа» (1930-34), где он вел отдел критики. Этот журнал был задуман Г.Ивановым, Оцупом и Адамович с целью «привлечь к работе все действенно-новое, независимо от литературного возраста сотрудников» и был посвящен исключительно вопросам литературы и искусства. В результате, как писал Адамович по случаю выхода в свет юбилейного 10-го (и оказавшегося последним) сборника, «"Числа" сгруппировали вокруг себя почти всю русскую элиту и широко открыли страницы журнала молодым, тогда еще только начинавшим писателям и поэтам». Адамович печатал в «Числах» рецензии и заметки (некоторые из них подписаны псевдонимом Ю.Сущев) и знаменитые «Комментарии», «оказавшие,— по воспоминаниям Г.Иванова,— такое громадное влияние на целое "незамеченное поколение"» (Новый журнал. 1955. №43. С.296). «Комментарии» построены в виде отдельных, иногда предельно сжатых суждений, оценок, «впечатлений», характеристик. Сугубо личностный и даже пристрастный характер иных высказываний подчеркнут приданием им намеренной незаконченности дневниковых записей, отрывков «из письма» или «из разговора». «Статьи эти — антиподы блестящих газетных фельетонов — написаны для немногих, без оглядки на читателя,— отмечал Г.Иванов.— Порой даже кажется, что они написаны только для самого себя. <...> Разговор, который можно вести только в одиночестве, освещающий самую скрытую суть поэзии — и Адамовича» (Там же). Темы искусства тесно переплетены здесь с темами общего мировоззрения, и «вечных вопросов» поднято в «Комментариях» не меньше, чем собственно «литературных». «Это — вольное философствование о многом, для него самом существенном»,— писал о «Комментариях» И.Чиннов, указывая особо на присущее им — при внешней «отрывочности и порой даже противоречивости» — «органическое и стройное единство» (Новый журнал. 1972. №109. С.136-137). Единство находил в «Комментариях» и Ю.Иваск, подчеркивая, однако, что единство это не в выводах и не в итогах («Адамович ответов не дает и давать их не хочет»), но — «в вопрошаниях, в требованиях, в домогательстве истины» (Мосты. 1968.№ 13-14. С.228, 230).
О влиянии, которое оказали «Комментарии» на весь довоенный «Монпарнас», т.е. на молодых эмигрантских поэтов и писателей, облюбовавших для своих встреч и собраний некоторые кафе этого парижского бульвара, один из их представителей позднее вспоминал так: «Можно без преувеличения сказать, что очень и очень многие молодые поэты и писатели зарубежья "думали по Адамовичу", воспитывались на нем, проверяли свои мысли и свое мироощущение по "Комментариям"» (Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека. Париж; Нью-Йорк, 1987. С.163). Т.н. «парижская нота» русской поэзии, поэтическое течение, которое начало формироваться со второй половины 1920-х, получила в «Комментариях» Адамовича свой определенный «тон» и свою «идеологию».
В формальном аспекте «парижская нота» (или, в формулировке Иваска, «нота Адамовича»), с ее намеренной приглушенностью тона, некоторой тусклостью красок и общим настороженным отношением к образности, восходит к тем принципам акмеистической поэтики, которые, преимущественно в версии Адамовича, утвердились среди парижских поэтов к середине 1920-х и получили развитие в следующие 15 лет. Основные формальные составляющие будущей «ноты» («логический строй речи, прозаический порядок слов, точность языка, отсутствие метафор, молчаливое недоверие к свободному стиху») отстаивались Адамовичем еще в статье, опубликованной в последнем альм. «Цеха поэтов» в 1923. Обращенность парижских поэтов к т.н. «конечным вопросам» человеческой жизни и судьбы, их стремление искать «последней сути вещей» вели к сознательной тематической суженности этой поэзии, к ее сосредоточенности на нескольких основных темах о «самом главном» — жизнь, смерть, любовь, судьба, родина, одиночество человека, Бог. Своим «метафизическим» аспектом «парижская нота» отчасти была обязана влиянию Гиппиус и «Зеленой лампы», что знаменовало собой возврат к доакмеистическому периоду русской литературы, и в первую очередь к символизму.
В.Марков позже охарактеризовал «парижскую ноту» как «акмеистскую по плоти и символистскую по духу» (Мосты. 1958. №1. с.175). Как своего рода синтез символизмаи акмеизма рассматривал ее и Иваск (Русская мысль. 1960. 21 янв.).
В 1934 А. совместно с М.Л.Кантором начал издавать ежемесячный журнал «Встречи». В отличие от «Чисел» новый журнал был рассчитан на более широкий круг читателей и включал также статьи на общественно-политические, экономические и научные темы. Адамович поместил во «Встречах» несколько рецензий и статей, одна из которых, под названием «Незнакомка», была посвящена изменениям, происходившим как в самой советской литературе, так и в отношении к ней на Западе. А., который прежде старался отмечать все достойное внимания в беллетристике новой России и которого другие критики (например, А.Л.Бем) упрекали в чрезмерном увлечении советской литературой и пренебрежении к эмигрантской, теперь писал: «Советская литература мало-помалу перестает интересовать потому, что мы уже не понимаем, о чем она говорит. Иной мир: века и пространства разделяют нас. Остается только теоретическое влечение, слабеющее при первом же столкновении с реальностью...» (Встречи. 1934. №1. С.17-18). Издание прекратилось через полгода не только из-за проблем с финансированием (журнал оказался убыточным), но и из-за трудностей, испытываемых редакторами с получением добротных литературных материалов (см.: Струве Г. О парижском журнале «Встречи» с приложением переписки двух редакторов // Новый журнал. 1973. №110. С.217-246).
В конце 1935 в берлинском издательстве «Петрополис» под их же совместной редакцией был издан сборнике «Якорь» (на обложке — 1936), ставший первой антологией русской зарубежной поэзии. В него вошли стихи более 70 поэтов, «маститых» и молодых, представлявших различные культурные центры русской эмиграции.
Собственные стихи Адамович продолжал печатать нерегулярно и крайне скупо (отдельные публикации в «Новом корабле», «Современных записках» и «Числах»). Его первый в эмиграции поэтический сборник «На Западе» вышел в Париже лишь в 1939, через 17 лет после предыдущего, причем из 48 вошедших сюда стих. 10 были написаны до эмиграции и только 5 датированы 1935-39. Поэтическая «немногословность» Адамович (всего опубликовал около 170 стихотворений, включая переводы) в значительной степени определялась его литературной позицией. «Он не уставал повторять, что поэзия умерла, что надо перестать писать стихи» (Федотов Г.— С. 232) и отвечала общей тенденции поэзии «парижской ноты», «стремящейся — почти до самоуничтожения — сделать свою метафизическую суть, как бы обратно пропорциональной ее воплощению в размерах и образах» (Иванов Г. // Числа. 1931. №5. С.232).
31 авг. 1939 была напечатана последняя его статья довоенного периода. В первых числах сент. Адамович, в возрасте 47 лет, идет волонтером во французскую армию. После капитуляции перебирается в неоккупированную зону и лишь в начале 1946 возвращается в Париж. В 1947 публикует написанную на французском языке книгу воспоминаний «L'Autre Patrie» («Иное отечество»), куда, помимо записей, отразивших опыт военного времени, он включил свои размышления о судьбе христианства, о России и Западе, о коммунизме и «русской душе», о Наполеоне, Гитлере, Сталине, Христе, а также о множестве произведений французской и русской литры, с особым акцентом на популярном тогда во Франции Достоевском. Адресованная французам книга привлекла внимание главным образом российских, а не «иных» соотечественников и вызвала самые разноречивые отклики в эмигрантской прессе. Если Адамович Бахрах объяснял ее своеобразие влиянием мемуаристики А.Жида и даже «Мыслей» Паскаля (Русские новости. 1947. 18 авг.), а Оцуп видел в ней развитие традиций Толстого, Блока и Пушкина (Новоселье. 1948. №37-38. С.130-137), то у Г.Струве парадоксальность некоторых взглядов Адамовича и редкая в русской литературе форма неповествовательной прозы вызвали иные ассоциации. Общий тон книги он определил как «морально-безответственный» и сравнил автора «Иного отечества» с Василием Розановым, «циническим» — в определении Струве — писателем, стоявшим вне вопросов морали (Русская мысль. 1951. 13 июня). Но самую неожиданную и резкую реакцию книга Адамовича вызвала у его давнего друга и соратника по «Цеху поэтов» Г.Иванова. В статье, озаглавленной «Конец Адамовича» (Возрождение. 1950. №11. С.179-186), он выразил протест по поводу «просоветского» характера этих мемуаров и обвинил Адамовича в сотрудничестве с «большевистской» прессой (в 1946 Адамович возобновил рубрику «Литературные заметки» в новосозданных «Русских новостях», где в отношении послевоенной России преобладал «патриотический» тон). Только в 1954 будут восстановлены их прежние дружеские отношения с Г.Ивановым.
В 1949 Адамович оставляет «Русские новости» и начинает печататься в «Новом русском слове» (Нью-Йорк), а с 1956 — в парижской «Русской мысли». Сотрудничество Адамович в этих двух крупнейших газетах послевоенной эмиграции, хотя и нерегулярное, продолжалось до самой его смерти. В 1951, получив приглашение, Адамович уезжает в Манчестер (Англия), где в течение 10 лет читает курс лекций по русской литературе в местном университете. В 1960-х живет в Париже и Ницце, пишет для мюнхенской радиостанции «Свобода» серию очерков, посвященных деятелям русской культуры. Скончался Адамович в Ницце после повторного сердечного приступа в возрасте 79 лет. Незадолго до смерти он совершил поездку в США, где прочитал ряд лекций. Его выступления там имели большой успех и широко освещались в прессе.
Послевоенная продукция Адамович тематически и жанрово многообразна. Центральное место в ней принадлежит двум большим книгам литературно-критических эссе — «Одиночество и свобода» и «Комментарии». В «Одиночестве и свободе» (Нью-Йорк, 1955; 2-е изд. СПб., 1993) Адамович пытается подвести итог целому периоду бытования русской литературы за рубежом. При этом он не ставит своей целью дать сколько-нибудь полный обзор эмигрантской литературы или представить законченные портреты-характеристики ее главных представителей. Это скорее литературный портрет завершившейся эпохи, попытка воссоздать ее духовную и интеллектуальную атмосферу. В «Одиночестве и свободе» нет однозначных оценок и выводов, и сомнений здесь высказано не меньше, чем надежд. И все же основная тональность книги определяется его убежденностью в том, что «понятие творчества в эмиграции искажено не было, духовная энергия на чужой земле не иссякла и когда-нибудь сама собой включится в наше вечное, общее русское дело» (Одиночество и свобода. С. 11). Изданный в 1967 в Вашингтоне сборник «Комментарии» объединил под одной обложкой статьи и эссе, выходившие под этим общим заголовком с 1930 по 1967 в различных периодических изд. («Числа», «Современные записки», «Новоселье», «Опыты», «Новый журнал»). Сюда же Адамович включил 3 статьи — «Наследство Блока», «Поэзия в эмиграции» и «Невозможность поэзии», продолжающие и развивающие темы «Комментариев».
Опубликовал также отдельным изданием «Л.Н.Толстой» (Париж, I960), «Вклад русской эмиграции в мировую культуру» (Париж, 1961; французский и английский переводы — 1962) и сборник «О книгах и авторах: Заметки из литературного дневника» (Париж, 1967), куда вошли некоторые из очерков, написанных для радиостанции «Свобода».
С 1945 по 1971 печатался во «Встрече», «Русском сборнике», «Новоселье», «Опытах», «Новом журнале», «Воздушных путях», «Мостах». Около 30 статей, помещенных Адамовичем в этих периодических изданиях, представляют собой ценный вклад в критическую, мемуарную и философскую литературу русской эмиграции. Послевоенная поэзия Адамовича печаталась в «Опытах», «Гранях», «Новом журнале», различных антологиях эмигрантской поэзии. Четвертый и последний поэтический сборнике Адамовича «Единство» вышел в Нью-Йорке в 1967. Др. публикации этого периода включают редкие у Адамовича примеры повествовательной прозы («Начало повести», 1966, и «Игла на ковре», 1970, обе — в «Новом журнале»), биографию видного политического деятеля эмиграции В.А.Маклакова (Париж, 1959) и перевод «Постороннего» А.Камю (Париж, 1942; перепеч. в сб.: Мастерство перевода. М., 1971. №8).
Соч.:
СС. Т.1-4. [Изд. продолжается]. СПб., 1998-2000.;
Одиночество и свобода: Лит.-критические статьи. 2-е изд. СПб., 1993;
Стихотворения. Томск, 1995; Критическая проза. М., 1996.
Лит.:
Федотов Г.П. О парижской поэзии // Ковчег. Нью-Йорк. 1942;
Федотов Г.П. О парижской поэзии // Вопросы литературы. 1990. №2;
Иваск Ю. О послевоенной эмигрантской поэзии // Новый журнал. 1950. №23;
Ульянов Н. О сути [о кн.: Г.Адамович. «Комментарии». Нью-Йорк, 1967] // Новый журнал. 1967. №89;
Иваск Ю. «Комментарии» и «Единство» Г.Адамовича // Мосты. 1968. №13-14;
Чиннов И. Вспоминая Адамовича // Новый журнал. 1972. №109;
Hagglund R.A. Vision of Unity: Adamowich in Exile. Ann Arbor (Mich.), 1985.
И.И.Долгов
Оглавление | Все источники