Иванов Вячеслав Иванович [28.02.1866-16.06.1949]
Иванов Вячеслав Иванович
[16(28).2.1866, Москва — 16.7.1949, Рим]
— поэт, драматург, теоретик символизма, филолог и переводчик.
Отец, Иван Тихонович,— землемер, позднее — мелкий служащий Контрольной палаты, скончался в 1871. Мать, Александра Дмитриевна (урожденная Преображенская) — дочь сенатского чиновника и внучка сельского священника. Она с детства привила сыну патриархальную веру в Бога и любовь к поэзии. С 7 лет мальчика стали обучать иностранным языкам и российской словесности, а по утрам вместе с матерью он с удовольствием читал акафисты и тексты Евангелия. В 1-й московской гимназии (1875-84), которую Иванов закончил с золотой медалью, продолжали формироваться его характер и гуманитарные склонности. 12-летним гимназистом он по собственной инициативе начинает заниматься древнегреческим языком. Впоследствии он свободно будет владеть многими европейскими языками, в т.ч. немецким, французским и итальянским. Через 2 года он внезапно осознал себя «крайним атеистом». «То мое вольнодумство,— вспоминал позднее Иванов,— обошлось мне самому недешево: его последствиями были тяготевшее надо мною в течение нескольких лет пессимистическое уныние, страстное вожделение смерти, воспеваемой мною и в тогдашних стихах, и, наконец, детская попытка отравления доставшимися мне от отца ядовитыми красками в семнадцатилетнем возрасте. Примечательно, что моя любовь ко Христу и мечты о Нем не угасли, а даже разгорелись в пору моего безбожия. <...> Страсть к Достоевскому питала это мистическое влечение, котрое я искал примирить с философским отрицанием религии» (Автобиографическое письмо В.Иванова С.А.Венгрову // Иванова Л. Воспоминания. С.309).
В 1884 Иванов поступает на историко-филологический факультет Московского университета. 2 года он учится под руководством историка П.Г.Виноградова. Затем по его рекомендации для продолжения образования Иванов вместе с молодой женой, сестрой своего друга Дарьей Михайловной Дмитриевской, уезжает в Берлин (1886). Переезд за границу (до 1905 Иванов приезжал в Россию только на короткое время) совпал у него с новым мировоззренческим кризисом. С одной стороны, его влекло к активной подпольной работе, а с другой — он перестает видеть в ней какой-либо этический и содержательный смысл. В Берлине в течение последующих 5 лет он занимается экономико-юридическими аспектами римской истории под руководством знаменитого историка античности Т.Моммзена. После окончания курса (1891) Иванов начинает готовить диссертацию о римских откупах.
В это время он живет в Париже, а затем в Лондоне.
С 1892 с женой и дочерью Александрой поселяется сперва в Риме, а затем во Флоренции, где изучает памятники античной культуры. Годы пребывания за границей пробудили обостренный интерес к России. «Как только я очутился за рубежом,— вспоминал Иванов,— забродили во мне искания мистические, и пробудились потребности осознать Россию в ее идее. Я принялся изучать Вл. Соловьева и Хомякова» (СС. Т.2. С.18).
С начала 1890-х Иванов увлекается изучением Ницше, который, по его словам, становится «властителем наших дум и ковачом грядущего» (Иванов Вяч. По звездам. СПб., 1909. С.3-4). Ницше открыл для Иванова феномен Диониса как вневременное начало духа, как силу, «разрешающую от уз индивидуаций». По справедливым словам С.С.Аверинцева, И. «прочел Ницше глазами русского интеллигента. Сверхчеловеческое — уже не индивидуальное, но по необходимости вселенское и даже религиозное» (Аверинцев С.С. Вячеслав Иванов // Иванов Вяч. Стихотворения и поэмы. Л., 1978. С.16). Однако увлечение немецким философом вскоре превращается у него во внутренний спор, в котором культу ницшеанского антихристианства и волюнтаризма Иванов противопоставляет вечные христианские ценности. В статье «Ницше и Дионис» (Весы. 1904. №5) трагическую силу Ницше он усматривает в том, что философ «не уверовал в бога, которого сам открыл миру. Он понял дионисийское начало как эстетическое и жизнь — как "эстетический феномен". Но то начало,— подчеркивает Иванов,— прежде всего, начало религиозное...»
Летом 1893 в Риме он знакомится с Лидией Дмитриевной Зиновьевой-Аннибал, происходящей из аристократической сербско-русской семьи (ее брат А.Д.Зиновьев в 1903-11 был губернатором Петербурга), что приводит его в 1895 к окончательному разрыву с дочерью и женой. Вспоминая об этом знакомстве, Иванов писал: «Друг через друга нашли мы — каждый себя и более, чем только себя: я бы сказал, мы обрели Бога» (Автобиографическое письмо В.Иванова С.А.Венгерову // Иванова Л. Воспоминания. С.315).
В 1896 Иванов официально разводится с первой женой, но бракоразводный процесс Л.Д.Зиновьевой-Аннибал из-за требований супруга оставить ему всех трех детей (будущих пасынков и падчерицы Иванова) затянулся до 1899. В ожидании юридического расторжения брака Л.Д.Зиновьева-Аннибал и Иванов, скрывая свою связь, вынуждены были скитаться по Италии, Франции, Англии и Швейцарии.
В начале 1899 они были обвенчаны в греческой православной церкви в Ливорно. В апр. 1896, находясь в Париже, Иванов узнает о кончине матери. На следующее утро в православной церкви Парижа он заказывает обедню и панихиду. «В ту пору,— пишет О.Дешарт,— он уже вернулся не только к вере, но и к вере в личного Бога, но от церкви он был еще весьма далек» (СС. Т.1. С.37). Вскоре от Л.Д.Зиновьевой-Аннибал у него рождается дочь Лидия («Лидия маленькая», 26.4.1896-9.7.1985), а затем появляется и вторая дочь — Елена, скончавшаяся через полтора месяца.
Летом 1900 Иванов вместе с Л.Д.Зиновьевой-Аннибал посещает в Петербурге философа В.С.Соловьева (первое знакомство при содействии Д.М.Дмитриевской состоялось 9 окт. 1895) благодарным учеником которого Иванов оставался всю свою жизнь. После встречи с философом, скончавшимся 31 июля этого же года, Иванов и Л.Д.Зиновьева-Аннибал совершают паломничество в Киево-Печерскую лавру, где и причащаются впервые за многие годы. Это событие знаменовало для Иванов окончательный отход от «языческого гуманизма» и начало подлинного воцерковления. За полтора месяца до своей смерти В.С.Соловьев одобрил и название первой книги стихов Иванов «Кормчие звезды».
В 1895 Иванов заканчивает работу над диссертацией, написанной на латинском языке, «Об обществах откупщиков в Риме» (СПб., 1910). В дальнейшем все его жизненные интересы сосредоточиваются на религиозно-исторической и эстетической проблематике, на понимании истории мировой культуры и движения истории как религиозно-мифологического феномена. Он работает в Афинах, посещает Египет и Палестину. В начале XX в. Иванов вместе с женой обосновывается в Женеве, где изучает санскрит. Ранние стихотворные публикации Иванова в русских журналах (Космополис. 1898. №11; Вестник Европы. 1898. №9; 1899. №6) остались практически незамеченными.
Первый сборник стихотворений «Кормчие звезды» вышел за счет средств автора в Петербурге в 1903. Критика устанавливает за Иванов репутацию «Тредиаковского наших дней». Одновременно Иванов продолжает разрабатывать свои философско-религиозные исследования, связанные с античностью. Весной 1903 в Русской высшей школе общественных наук в Париже Иванов читает курс лекций об античном дионисийстве (Эллинская религия страдающего бога // Новый путь. 1904. № 1-3, 5, 8-9; Религия Диониса // Вопросы жизни. 1905. №6-7). Здесь же на курсах Иванов знакомится с В.Я.Брюсовым, с которым надолго завязываются дружеские отношения (см. их переписку 1903-23 гг. // ЛН. Т.85. С.428-545).
Летом 1904 Иванов с женой гостят в кругу московских символистов, где Иванов быстро приобретает заслуженный авторитет. В Москве он знакомится с А.Белым, К.Д.Бальмонтом, Ю.К.Балтрушайтисом, а в Петербурге с Д.С.Мережковским, 3.Н.Гиппиус и А.А.Блоком. Одновременно он начинает сотрудничать в ведущем ж. русских символистов «Весы», надеясь сделать это издание рупором нового религиозного теургического искусства. Однако его расчеты не оправдались, что, видимо, и побудило его по возвращении в Россию выбрать местом жительства не Москву, а Петербург, в котором активно разворачивалась литературно-общественная деятельность четы Мережковских.
В 1904 написана трагедия «Тантал», а в Москве выходит вторая книга лирики Иванова — «Прозрачность», с воодушевлением встреченная символистами. Блок в рецензии на книгу (Новый путь. 1904. №6) писал: «Поэзия Вяч.Иванова может быть названа "ученой" и "философской" поэзией. По крайней мере — за исключением немногих чисто лирических и прозрачных, как горный хрусталь, стихотворений (например, "Лилия") — больше всего останавливают внимание те, на которых лежит печать глубокого проникновения в стиль античной Греции. <...> Почти все стихи сделаны с тонким вкусом, с приемами, еще не примененными в нашей литературе». Характеризуя вторую книгу стихов Иванова, С.С.Аверинцев отмечает: «Иногда Иванов достигает новой, недоступной ему прежде тонкости; иногда он приходит к досадной красивости. И все же он остается прежде всего самим собой — "каменным" поэтом. Он включает в сборник целый цикл стихотворений о драгоценных камнях — алмазе, рубине, аметисте и т.д. Он снова сравнивает живую трепетную зелень с застывшим смарагдом <...>. Он с еще большей неумолимостью чеканит по-античному сжатые афоризмы для выражения "вечных" истин...» (Аверинцев С.С. Вячеслав Иванов // Иванов Вяч. Стихотворения и поэмы. Л., 1978. С.42).
В 1904 написаны статьи «Поэт и чернь», «Ницше и Дионис», «Копье Афины», «Новые маски».
В июле 1905 Ивановы окончательно переезжают в Россию, сняв в Петербурге квартиру на Таврической улице, на последнем этаже в башне углового дома. С начала осени «башенные» среды Ивановв становятся одним из наиболее известных литературных салонов российской столицы. В «становище» (так называли Мережковские квартиру Ивановых) шла, по словам Белого, «яркая, но сумасшедшая жизнь». Практически в ней перебывал весь цвет литературно-богемного, артистически-художественного и интеллектуального Петербурга. Ночная жизнь ивановских «сред» привлекала к себе как убеленных сединами старцев, так и разнообразную молодежь. На «симпозионе» Иванова, по воспоминаниям бессменного председателя «сред» Н.А.Бердяева, «происходили самые утонченные беседы на темы литературные, философские, мистические, оккультные, религиозные <...> В.Иванов был незаменимым учителем поэзии <...> виртуозом в овладении душами людей. Его пронизывающий змеиный взгляд на многих, особенно на женщин, действовал неотразимо» (Бердяев Н.А. Самопознание. Л., 1991. С.154-155). Здесь можно было встретить А.Блока, Ф.Сологуба, В.Розанова, 3.Гиппиус, Д.Мережковского, К.Сомова, Л.Бакста, М.Добужинского, Вс.Мейерхольда, В.Комиссаржевскую, М.Горького, А.Луначарского, В.Эрна, С.Франка, Л.Шестова, Г.Чулкова, С.Городецкого, Н.Гумилева, М.Волошина, В.Хлебникова, О.Мандельштама, М.Цветаеву, А.Ахматову и др.
На «башне» 19 апр. 1910 состоялась в постановке Вс.Мейерхольда премьера драмы Кальдерона «Поклонение кресту» в пер. К.Бальмонта. Особая культурно-герменевтическая атмосфера двусмысленности и утонченного эротизма «башни» и внешнего мира разительно между собой расходились. «Когда я вспоминаю «среды»,— писал Н.А.Бердяев,— меня поражает контраст. На "башне" велись утонченные разговоры самой одаренной элиты, а внизу бушевала революция. Это были два разобщенных мира. <...> Однажды, когда "среда" была особенно переполнена, был произведен обыск, произведший сенсацию <...> Но в общем культурная элита на "башне" была изолирована. "Мистический анархизм", существовавший короткое время, нисколько не приближал к социальному движению того времени» (Там же. С.155-156). Собрания на «башне» были прекращены осенью 1909, когда заседания «Поэтической академии», преобразованной в «Общество ревнителей худож. слова», были перенесены в редакцию «Аполлона».
В 1907 выходит третий поэтический сборник Иванова «Эрос». Откликаясь на него, В.Брюсов писал: «В 34 стихотворениях, образующих "Эрос", Вяч.Иванов вновь предстает перед нами поэтом, не знающим запрета в своем искусстве, властно, как маг, повелевающим всеми тайнами русского стиха и русского слова. <...> Вяч.Иванов принадлежит к числу художников, достигших всех вершин искусства <...> Поэзия Вяч.Иванова — новый этап в истории русской литературы, открывающий пути в далекое будущее...» (Весы. 1907. №2).
17 окт. 1907 в Загорье, в дальнем поместье Могилевской губ., от скарлатины скоропостижно умирает на руках Иванова его жена, его «Диотима», любить которую поэт продолжал всю свою жизнь. Внезапная смерть близкой женщины потрясла Иванов и вместе с тем явилась поворотным моментом в его творчестве и духовных исканиях. Последующий, через два с половиной года, брак с падчерицей В.К.Шварсалон, очень похожей на мать, смягчил, но не заслонил живой памяти о Лидии Зиновьевой-Аннибал. Своеобразным итогом жизни на «башне» явились два тома стихов «Cor ardens» (лат. «Пламенеющее сердце»), последовательно появившихся в 1911 и 1912, а также примыкающая к ним книжка стихов «Нежная тайна» (СПб., 1912) — дань любви у «милой могилы» Лидии к ее дочери Вере. Книги «Cor ardens» получили высокую оценку у критиков. Тот же Брюсов, внимательно следивший за творчеством Иванова, писал: «Если "Кормчие звезды" были крепким фундаментом, рассчитанным на величественное здание, если "Прозрачность" была перистилем, а "Эрос" — великолепной аркой, поставленной перед будущим храмом, то "Cor ardens" являет нам уже часть этого храма <...> Христианская мистика проникает все восприятие Вяч.Иванова, и, нигде не выставляя ее напоказ, он действительно создает религиозную поэзию, в лучшем смысле этого слова...» (Русская мысль. 1911. №7).
В предреволюционные годы Иванов с особой сосредоточенностью размышляет о религиозно-мистической судьбе человечества, России и человеке. В своей лирико-философской поэме «Человек» (1915-19; Париж, 1939), названной писателем «мелопеей», он вновь возвращается к вечным темам своего творчества. Поэма, непростая для понимания, но цельная по своему замыслу и исполнению, явилась новым духовно-художественным достижением Иванова. Священник П.Флоренский даже собирался сделать к ней свой комментарий, но задуманное так и не осуществил. Главную суть мелопеи Иванов выразил в следующих пронизанных языковой архаикой приподнятых строчках: «"Аз есмь" Премудрость в нас творила, / "Еси" — Любовь. Над бездной тьмы / Град Божий Вера озарила. / Надежда шепчет: "Аз — есмы"». В поэме «Младенчество» (1913-18; Пг., 1918), написанной не без полемики с блоковским «Возмездием», поэт через житейскую мудрость вновь возвращается к блаженным годам своего детства, овеянного романтическим чувством «первобытного рая». До своего окончательного отъезда за границу (1924) Иванов еще раз возвращается к поэзии и драматургии. Стихотворный цикл «Песни смутного времени» (1918) отразил неприятие Иванова внерелигиозного характера русской революции.
В 1919 он издает трагедию «Прометей», а в 1923 заканчивает музыкальную трагикомедию «Любовь — мираж?».
В первое десятилетие нового века Иванов принимает активное участие в работе Петербургского религиозно-философского общества, сотрудничает в журнале «Весы», «Золотое руно», «Труды и дни», «Русская мысль» и др.
В 1910-12 преподает историю древнегреческой литературы на Высших женских историко-литературных курсах Н.П.Раева, сменив на этом месте ушедшего из жизни И.Ф.Анненского. Весной 1912 Ивановы уезжают во Францию и поселяются на берегу Женевского озера в городке Невсель около Эвиана, где летом этого года появляется на свет сын Иванова — Димитрий. В конце осени Ивановы переезжают в Рим. В последних числах авг. 1913 они возвращаются с годовалым сыном в Россию и поселяются в Москве. Здесь Иванов сближается с кругом лиц, группировавшихся вокруг издательства «Путь»: В.Ф.Эрном, П.А.Флоренским, С.Н.Булгаковым, М.О.Гершензоном, завязывает отношения с композиторами А.Н.Скрябиным и А.Т.Гречаниновым; близко общается с Г.А.Рачинским, Е.Н.Трубецким, Н.А.Бердяевым, Э.К.Метнером, Ф.А.Степуном и др. В это же время он много работает над переводами Алкея, Сафо (1914), Петрарки (1915). Касаясь переводческой деятельности Иванова, С.Маковский писал: «Из поэтов после Эсхила, которого он всего перевел, он ставил на недосягаемую высоту, конечно, Гете. <...> Но и тут, может быть, самое примечательное в нем — это то, что ни эллинизм, ни гетеанство не затмевают его русскости <...> Сопряжение <...> книжных "руссицизмов" с мифологическим содержанием кажется Вячеславу Иванову вполне естественным, он убежден (как и заявляет в предисловии к "Нежной тайне"), что "античное предание насущно нужно России и славянству, ибо стихийно им родственно"» (Маковский С. Вячеслав Иванов в России // Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993. С.120-121).
Едва ли не большую славу Иванов не как поэту, а как одному из главных теоретиков русского религиозного символизма, принесли сборники его разнообразных статей по вопросам религии, философии, эстетики и культуры: «По звездам» (1909), «Борозды и межи» (1916), «Родное и вселенское» (1917); сюда же примыкает и «Переписка из двух углов» (1921). Философские и эстетические размышления Иванова определялись, с одной стороны, христианством, а с другой — великой эллинской мудростью. Уже в 1905 Иванов определяет духовный кризис европейской культуры как «кризис индивидуализма», которому должна противостоять религиозная, «органическая эпоха» будущего, возрожденная прежде всего в лице России. Функцию религиозного обновления человечества, по представлению Иванов, берет на себя христианство. Если в работах 1903-07 дио-нисийские и христианские символы переплетаются равноправно, то с 1907 в связи с отказом от каких-либо «палингенетических» проектов дионисийская сфера теряет у него всякую самостоятельную роль. Главной философско-теоретической заслугой Иванова, по мнению Ф.А.Степуна, являлось утверждение концепции религиозно-реалистического символизма, которую мыслитель противопоставил концепции символизма идеалистического, являющегося лишь «утонченнейшей формой художественного натурализма». Кратко определяя различие двух символизмов, философ писал: «Религиозный символизм — это обретение истины и преображение ее светом мира и жизни, идеалистический — изобретение истины <...> Религиозный символизм — это утверждение и раскрытие предвечного бытия, идеалистический — защита неосуществимого идеала. Религиозный символизм — устремленность к объективной истине, идеалистический — к субъективной свободе» (Степун Ф.А. Литературно-критические статьи // Русская литература. 1989. №3. С.125).
После Февральской революции 1917 Иванов становится одним из членов-учредителей «Лиги русской культуры», читает курсы лекций по литературе, театру, поэтике.
Весной 1918 совместно с С.Булгаковым, П.Флоренским, А.Лосевым и другими задумывает издание серии книг «Духовная Русь». Однако в связи с появлением цензуры и Постановлением СНК от 18 марта 1918 «О закрытии московской буржуазной печати» задуманное претворить в жизнь не удается.
Осенью 1918 вышел из печати (так и не поступивший в продажу) сборник «De profundis» («Из глубины»), в котором Иванов вместе с другими авторами пытается уяснить исторический и религиозный смысл «той катастрофы, которая,— по словам П.Б.Струве,— именуется <...> русской революцией» (Вехи. Из глубины. М., 1991. С.460). В статье сборника «Наш язык» Иванов возвращается к теме борьбы с оскудением русского языка, поднятой им еще в 1905. Он вновь обращает внимание читателей на то, как «кощунственно оскверняют богомерзким бесивом» богатый, свободный, не обмирщенный русский язык «Оскудение языка — оскудение души народа»,— утверждает Иванов (Вопросы жизни. 1905. №9). В связи с внерелигиозным характером Октябрьской революции 1917 и победой большевиков Иванов, по словам очевидца, «со всем своим эсхатологизмом — имел вид человека, совершенно растерявшегося, сошедшего с рельс» (Сабанеев Л. Мои встречи. «Декаденты» // Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993. С.349). Тем не менее первое время он пытается сотрудничать с новой властью.
В 1918-20 является председателем историко-театральной секции ТЕО Наркомпроса, читает лекции, ведет занятия в секциях Пролеткульта. В это же время он принимает участие в деятельности издательства «Алконост» и журнала «Записки мечтателей», пишет «Зимние сонеты» (в книге: Поэзия революционной Москвы, 1922). После смерти от туберкулеза жены, последовавшей в Москве 8 авг. 1920, и неудачной попытки получить разрешение на выезд за границу в начале осени Иванов с дочерью и сыном отправляется в один из санаториев Кисловодска, а через месяц, в связи с началом военных действий в районе города, семья срочно переезжает в Баку, где Иванова приглашают на работу в Бакинский университет.
19 нояб. 1920 его единогласно избирают ординарным профессором по кафедре классической филологии.
В 1921 он защищает здесь докторскую диссертацию, которая вошла в его книгу «Дионис и прадионисийство» (Баку, 1923). Более трех с половиной лет Иванов ведет активную преподавательскую работу: руководит семинариями, читает курсы по древней и новой литературе, истории религии и европейской философии, преподает древние и новые языки, выступает с публичными лекциями (См.: Котрелев Н.В. Вяч.Иванов — профессор Бакинского университета // Ученые записки Тартуского университета. Т.IX. Вып.209. Тарту, 1968. С.326-338).
В мае 1924 Иванова неожиданно приглашают приехать в Москву, чтобы принять участие в первых Всесоюзных Пушкинских торжествах по случаю 125-летия со дня рождения поэта. Вместе с А.В.Луначарским и П.Н.Сакулиным 6 июня он выступает в Большом театре, где произносит юбилейную речь «Пушкин в 1824 году». В своей речи «он говорил о "Цыганах" и о необходимости для России вновь обрести свой религиозный лик» (Иванова Л,— С.120). Значительными событиями для поэта в этот последний приезд в Россию явились его встречи с В.В.Маяковским, П.А.Флоренским и В.Я.Брюсовым. После трехмесячного пребывания в Москве (с конца мая по 28 авг.) Иванов вместе с семьей разрешают на 6 недель отправиться в командировку в Венецию, однако в Россию поэт больше не возвратился. В Венеции семья пребывает несколько дней, а затем переезжает в Рим. Дети поступают учиться, а Иванов в течение года, получая скудное советское пособие, подумывает о необходимости заработка. Не принимая политики воинствующего атеизма и оставаясь верным себе, Иванов, по примеру В.С.Соловьева, 4(17) марта 1926, в день св. Вячеслава в России, в присутствии отца Владимира Абрикосова и дочери Лидии присоединяется к католичеству, не отрекаясь (по специальному, с трудом добытому разрешению Сант Уффичо) от православия. По словам сына поэта, «становясь католиком, Иванов не только не покидал истинную Церковь Православную и дорогой ему восточный обряд, но присоединяясь к Церкви Кафолической, впервые чувствовал себя православным в полном смысле этого слова» (Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования. М., 1999. С.90). Через полтора года жизни в Риме Иванов получает приглашение стать преподавателем в Павии — небольшом университетском городке под Миланом.
С осени 1926 по лето 1934 он занимает там место профессора новых языков и литератур в частном учебном заведении — университетском Колледжио Борромео — и одновременно читает лекции по русскому языку и литературе в Павийском университете. Годы, проведенные в Павии, Иванов вспоминал с благодарностью, а учебные вакации позволяли ему приезжать в Рим на целых четыре месяца. В этот период его посещают друзья и знакомые — Ф.Ф.Зелинский, Н.П.Оттокар, М.Бодмер и Г.Штейнер (издатель и соредактор журнала «Corona», в котором в 1931-37 печатаются на иностранные языках работы Иванова), французский переводчик и критик, редактор журнала «Vigile» 111. Дю Бос, издавший в 1930 на французском языке, а затем и отдельной книгой «Переписку из двух углов» Иванова и М.О.Гершензона, христианский философ-экзистенциалист Г.Марсель и др. «Сильное впечатление», по словам Иванова, произвел и приезд к нему в 1927 философа и редактора журнала «Die Kreatur» М.Бубера. Соглашаясь с главной идеей философа, Иванов писал: «Не нужно говорить о Божестве как предмете веры, это разделяет и надмевает; нужно Европе оздоровиться сердечною верою в Создателя» (Иванова Л. — С.173). В этом же году состоялось и очное знакомство с О.А.Шор (псевдоним О.Дешарт), будущим биографом поэта, соредактором и комментатором его сочинений, близким другом семьи Ивановых в последующие годы, где ее прозвали «Фламинго». В предвоенное время поэт общается также с И.Н.Голенищевым-Кутузовым, Е.В.Аничковым, И.А.Буниным, Д.Мережковским.
В 1934 Иванов окончательно переезжает в Рим, где и живет до конца своих дней.
До 1935 он сохраняет советское гражданство, не печатается в эмигрантских журналах, стоит в стороне от общественно-политической жизни.
В Риме в 1934-43 он преподает церковнославянский язык и русскую литературу в Руссикуме, а затем и в находящемся рядом Папском Восточном институте. В последние десятилетия наблюдается относительный спад его творчества.
В 1924 он создает «Римские сонеты», а в 1944 — цикл из 118 стихотворений «Римский дневник», вошедший в подготовленное им, но изданное посмертно итоговое собрание стихов «Свет вечерний» (Оксфорд, 1962). После смерти Иванов осталась незаконченной начатая еще 28 сент. 1928 прозаическая «поэма» «Повесть о Светомире царевиче», над которой писатель работал до последнего дня своей жизни.
В 1930-40-е Иванов продолжает публиковать в иностранных изданиях свои отдельные статьи и работы.
В 1932 он издает на немецком языке монографию «Достоевский. Трагедия — миф — мистика».
В 1936 для энциклопедического словаря Трекани на итальянском языке пишет статью «Символизм». Затем для других итальянских изданий: «Форма зиждущая и форма созижденная» (1947) и «Лермонтов» (1948; опубл. в 1958). В последних двух статьях он возвращается к размышлениям о Софии в контексте мировой и русской культуры. Иванов много работает над комментариями Евангелия, Деяний и Посланий св. апостолов, Откровения св. Иоанна (последние 3 книги с введениями и примечаниями Иванова изданы в Риме в 1946).
С 1948 по заказу Ватикана он работает над примечаниями к Псалтири (вышла в Риме на церковнославянском и русском языке в 1950). Ведя довольно уединенный образ жизни на протяжении последних лет, он с наслаждением читает «О граде Божием» Блаженного Августина, встречается с Ж.Маритеном, Т.Л.Сухотиной-Толстой, Б.К.Зайцевым.
Уже в эмиграции, мучительно размышляя о провиденциальной роли России и судьбе человечества, Иванов путем прозрений и внутренних символов приходит к мысли о том, что мечущаяся между светом и тьмой раздвоенная русская душа «стала иной». Она больше не является жертвой своей судьбы, но, мистически испепеляя себя, преподает урок человечеству, становясь его искупительной жертвой. Своей «чудовищной жертвой» (хотя и здесь ничего предопределенного в визионерстве Иванов не было) Россия, по мысли писателя, призвана в свете грядущего христианского возрождения либо «спасти мир», либо «безусловным кощунством увлечь его за собой ко вселенскому отступничеству, в беспощадную войну против Агнца Господня» (Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования. М., 1999. С.85). Однако, несмотря на умножение путей, «ведущих к погибели», до конца своих дней он продолжал верить в христианскую миссию России, в духовно-религиозное спасение человечества.
Наряду с П.А.Флоренским и В.В.Розановым Иванов явился одним из наиболее ярких и талантливых «оформителей» и выразителем русской национальной идеи первой половины XX в. Причем выразителем не столько церковно-традиционного и народного, сколько мистико-логостного и одновременно мистико-эстетического крыла русского православного самосознания (если под последним понимать стремление выразить через «метафизику всеединства» законы и принципы онтологического устройства бытия и внутренний строй народной души). Хотя и не все религиозные идеи Иванова оказались реалистичными и выдержали проверку временем, тем не менее мирочувствование и мироощущение поэта всегда оставалось глубоким и верным. Борясь с разлагающим принципом декадентского индивидуализма, он привносил в литературу и жизнь живую веру в христианско-гуманистический, соборный, философско-религиозный смысл.
Одним из первых он со всей остротой поставил перед человечеством труднейшую проблему диалогизма. «Вечное» символическое искусство он, как никто другой, обогатил опытом национальной и мировой духовной культуры. Высочайшую оценку Иванову как мыслителю и поэту давали практически все, в т.ч. Ф.Степун, Б.Зайцев, П.Флоренский. В.Эрн говорил о нем как о мыслителе «огромной, пленительной глубины», как об «ослепительном» мастере слова (Эрн В.Ф. Соч. М., 1991. С.124). Весьма примечательна оценка и А.Ф.Лосева, который, вспоминая о своих встречах с прославленным «мэтром», писал: «Я целую жизнь являюсь сторонником Вячеслава Иванова, являюсь его учеником <...> Для меня это авторитет в смысле мировоззрения. В смысле единства искусства, бытия, космологии и познания человека <...>. Это не прихоть художественная, а широкая объективная картина <...> это — наивысший реализм, а не субъективизм, хотя тут на каждом шагу — тайна. Родное и вселенское» (Лосев А.Ф. Из последних воспоминаний о Вячеславе Иванове // Эсхил. Трагедии / пер. Вяч. Иванова. М., 1989. С.465-466).
Соч.:
СС. Т.1-4 / подгот. текста Д.В.Иванова, О.Дешарт. Брюссель, 1971-87;
Стихотворения. Поэмы. Трагедия: в 2 кн. / вступ. статья А.Е.Барзаха, прим. Р.Е.Помирчего. СПб., 1995;
Незаконченная трагедия Иванова «Ниобея» / публ. Ю.К.Герасимова // Ежегодник РО Пушкинского Дома. 1980. Л., 1984;
Переписка из двух углов / совм. с М.О.Гершензоном // Наше наследие. 1989. №3;
Предчувствия и предвестия: Сб. статей. М., 1991;
Родное и вселенское / вступ. статья В.М.Толмачева. 1994;
Вяч.Иванов. Материалы и публикации / сост. Н.В.Котрелев // Новое литературное обозрение. 1994. №10;
Лик и личины России: Эстетика и литературная теория / вступ. статья, прим. С.С.Аверинцева. М., 1995;
Оглавление | Все источники