Тальков Игорь Владимирович [04.11.1956-06.10.1991]
Тальков Игорь Владимирович
[4.11.1956, г.Щекино Тульской обл.— 6.10.1991, Ленинград; похоронен на Воганьковском кладбище в Москве]
— поэт, певец, композитор.
Родился в бедной семье репрессированных. Окончил музыкальную школу по классу баяна, имел два начатых высших гуманитарных образования (педагогическое и культурологическое). Начал писать песни приблизительно с 1973. Отслужив в армии, в качестве барабанщика, гитариста, клавишника, аранжировщика сотрудничал с группами «Апрель», «Калейдоскоп», «Вечное движение», «Электроклуб», работал в музыкальном театре М.Тереховой. После антибрежневского выступления в Туле в 1975 вплоть до 1987 лишен возможности публичных выступлений. Широкую известность и популярность Тальков получил после трансляции песни «Россия» в программе В.Молчанова «До и после полуночи» в 1989 и выступления с этой же песней на фестивале «Песня-89», утвердившего в общественном сознании сценический образ поэта как вернувшегося с войны, но не сломленного духом русского воина. Многочисленные гастроли Тальков совмещал со съемками в фильмах «Князь Серебряный» и «За последней чертой». Обычно концерты Талькова состояли из двух смысловых частей — остросоциальных и лирических песен.
6 окт. 1991 при не проясненных до конца обстоятельствах был смертельно ранен в ходе коллективного концерта в ленинградском концертном зале «Юбилейный».
В своих стихах Тальков предстает и как остросоциальный поэт-философ и сатирик, и вместе с тем как художник элегического склада, аналитик внутреннего мира личности.
Одной из наиболее известных гражданских песен Талькова стала песня «Россия» (1989). Текст построен в форме прямого обращения поэта к родной стране, чей облик в прошлом и настоящем проступает при чтении «старой тетради расстрелянного генерала». В переживаниях лирического героя отчетливо выразилось умонастроение мыслящей части общества, чающей «забитой правды возрожденья» и вглядывающейся в национальное прошлое в поисках отринутых духовных основ бытия.
Во многих песнях Талькова звучит резко сатирическая оценка как советских десятилетий, так и «перестроечной» современности («Дядя», «Враг народа», «Господа демократы», «Господин президент» и др.). В аллегорическом стих. «Дядя» (1989) лирический монолог героя перерастает в исповедь целого поколения, болезненно переходящего от советского «комендантского часа» ко времени лживой «перестроечной» утопии: «Но стало ясно: нет таких затрат, / Чтоб залатать химеру» (Монолог: Стихи, воспоминания, дневники. М., 2002. С.62).
В лирике Талькова постижение современности влечет за собой переоценку исторического опыта и предшествующих столетий. Так, в стихотворение «Господа-демократы» (1989) последствия насильственного революционного передела осмысляются в системе исторических параллелей — речь в заостренной публицистической форме идет и о Французской революции, и о революционно-демократической интеллигенции XIX в. («пусть ответят за все Чернышевский и Герцен»). Развенчание советских мифов оказывается неотделимым от конструирования новой утопии о Великой Руси, праведном народе, невинно пострадавшем от темных сил,— утопии, произрастающей из внутренней потребности превозмочь ощущение вакуума, оторванности от корней и исторических перспектив.
Сатирические мотивы социальных песен Талькова нередко сопряжены с гротескной образностью, усиливающей их трагедийное звучание. В целом ряде песен («Товарищ Ленин, а как у вас дела в аду?..», «Бал Сатаны», «Родина моя» и др.) инфернальные лейтмотивы, способствуя широте сатирического обобщения, создают аксиологическую перспективу исторического пути нации. На взаимопроникновении реального и фантастического построено стихотворение «Бал Сатаны» (1990), где обозначенный в заглавии центральный образ становится метафорой советских десятилетий.
Художественные пути воплощения образа родины в песенной поэзии Талькова весьма разноплановы. Если в таких стихах, как «Маленький город» (1986), «Ленинград» (1982), он раскрывается в лирико-романтических тонах, то центральной в стихотворении «Родина моя» (1989), «Родина» (1991) оказывается эсхатологическая картина русской жизни, разрываемой своими неизбывными противоречиями. В первом, например, одушевленный образ страждущей родины созвучен, с одной стороны, фольклорным мотивам, с другой — блоковской лирике: «Родина моя — / Нищая сума. / Родина моя, / Ты сошла с ума...» (Монолог... С.89).
Особенно яркой в свете осмысления исторических судеб России стала трагическая баллада «Бывший подъесаул» (1990). Большая часть произведения выстраивается как повествование-предание о судьбе и гибели бывшего подъесаула, ставшего в пору гражданской усобицы, разорвавшей вековые семейные связи («проклятье отца и молчание брата»), красным командармом. Как и в фольклоре, активной действующей силой выступает здесь природный мир, созданный Богом и хранящий в своих глубинах непорушенное единство с Творцом (фольклорный колорит проявляется и в дважды звучащем во время исполнения хоровом припеве из казачьей песни «Любо, братцы...»). Напряженный драматизм произведения сопряжен с раскрытием противоречий во внутреннем мире командарма, читающего по старой памяти молитву и одновременно сознательно преступающего Божье Слово, донесенное природой: «Божий наказ у реки не послушал». В шестой строфе «объективное» повествование прерывается авторским лирическим голосом — в исполнении этот фрагмент выделен особо: текст здесь не поется, а медленно, в полной тишине выговаривается каждое слово. Этот голос наполнен раздумьями о «последней черте» встречи человека с Богом, видящего весь его земной путь («Наступает момент, когда каждый из нас / У последней черты вспоминает о Боге!»), о целой стране, оказавшейся у подобной «черты». Композиционное единство баллады достигается через сквозной лейтмотив памяти природы, противопоставленной духовному беспамятству нации, забывшей о Боге на «плацдармах» Гражданской войны и революции. Тихий Дон, воплощающий мудрую преемственность, непрерывность бытия, хранит память и о «грешной душе» героя, и о его гибельном самоотречении.
Жанр баллады возникает у Талькова и в связи с художественным осмыслением реалий совр. российской действительности. Так, в «Балладе об афганце» (1991) внутренняя «драматургия» рождается в нелегком, выписанном с бытовыми подробностями диалоге поэта с «молодым ветераном» Афганистана, приоткрывающем «смертельно израненную душу» последнего.
«Драматургииность» ряда стихотворений Талькова обусловлена появлением в них вполне самостоятельных по отношению к авторскому «я» персонажей с яркими речевыми характеристиками, остротой связанных с ними сюжетных положений («Собрание в жэке», «Дед Егор»).
Яркой гранью поэтического наследия Талькова стала и любовная лирика, которой, как и социальным песням, свойственны насыщенность бытийной проблематикой, ощущение Божественного присутствия в человеческой судьбе.
Лирический герой Талькова погружен в воспоминания о пережитой любви, наполняющие его душу и болью за несвершившееся счастье, и вместе с тем радостью и благодарностью судьбе за те чувства, которые довелось испытать. В стихотворении «Давно в душе моей утихли бури» (1981), «Прощение» (1985) герой стремится к философски-умудренному восприятию поворотов судьбы, и это в определенной степени сближает их со зрелой любовной лирикой Пушкина — в частности, со стих. «Я вас любил» (1829): «И пусть с любовью тоже нам не повезло, / И пусть не склеить нам разбитое стекло,— / Я зла не помню и обиды не держу / И той мгновенною любовью дорожу...» (Монолог... С.211)
Чувство благодарения жизни и любимой женщине, онтологический ракурс осмысления любви оказываются ключевыми в обращенном к жене лирическом послании «В вечность», а стихотворение «Ценою самоотреченья...» (1985) позволяет представить любовную поэзию Талькова как лирику духовно-нравственного стоицизма, родственную по напряженности рефлексии песням о России.
Размышления о смысле искусства, о вольном духе, изначально присущем бардовской песне, имели существенную значимость в творческом самосознании Талькова: «Я — бард. Я пишу и пою песни о том, что меня волнует. Свобода творчества — мой принцип...» (Монолог... С.53). В освоении этой темы публицистичность, сатирическая заостренность и даже политическая злободневность мысли соединились у Талькова с проникновенным лиризмом, масштабными лирико-философскими обобщениями.
Во многих стихотворениях деятельность поэта-певца неотделима от постоянного противодействия разного рода внешним силам. В известной песне «Сцена» тернистый путь поэта к сцене сопряжен с острейшей социальной борьбой, противостоянием силам зла и преисподней («А дорогу к тебе преграждала нечистая сила»), которое порождало и внутреннюю дисгармонию в душе творца («в душе затаилась на долгие годы тоска»), преодолеваемую лишь духовным упованием на Высшую силу: «Да поможет нам Сила Господня!» (Монолог... С.111). Образ «антиидеала» в творчестве вырисовывается в таких сатирических стихотворениях, как «Этот путь» (1988), «Конкурс» (1982), «Правда» (1985), которые впитали в себя традиции русской гражданской поэзии. Образ поэта, «крамольного» в отношении официальной идеологии и усредненных стандартов творческого поведения, раскрывается и в таких стихотворениях, как «Друзья-товарищи» (1988), «Спасательный круг» (1989), «Призвание» (1986). В стихотворной притче «Бубен-тамбурин» (1984) в иносказательной форме — через антитезу кричащей музыки бубна и «самозабвенного», тихого «звучанья чудных арф» — выявляется драма одиночества лирического «я», чуждости его эстетического вкуса нормам массовой культуры, неглубоким запросам «забубённой публики».
Вселенское обобщение собственной, осмысляемой с духовной точки зрения судьбы и пути Родины осуществляется в песне-пророчестве «Я вернусь» (1990). Архетипический для русской культуры образ воскресения поэта «пусть даже через сто веков» и его возвращения в обновленную страну сопряжен здесь с глобальным обобщением истории России XX века — поры революций, войн (явных и скрытых, характеризующих общий климат общественной жизни), нищеты и «дождей из слез». Лейтмотив боя в самохарактеристиках поэта становится знаком его неослабевающей духовной и творческой активности: «Я завтра снова в бой сорвусь, / Но точно знаю, что вернусь...» (Монолог... С.277). Напряженно рефлексируя о таинственной связи своего посмертного возвращения и «первого дня рождения страны, вернувшейся с войны», поэт раскрывает двуединст-во острой социальной направленности собственного творчества и его задушевно-лирической струи: «А когда затихают бои, / На привале, а не в строю / Я о мире и о любви / Сочиняю и пою...» (Монолог... С.277).
Лирический герой Талькова отличается внутренней цельностью, основанной на религиозной сущности миропонимания, напряженной саморефлексии, этике духовного стоицизма. Его глубинное «я» раскрывается как в проникновенной исповеди о своей душевной жизни, так и в подчас нелицеприятном диалоге с современником о кризисных чертах национального сознания, тяжелых страницах прошлого и смутного настоящего, в притчах, пророчествах о будущем русской судьбы.
Поэзия Тальков явилась ярким художественных выражением эпохи болезненного крушения Системы, обнажившего зияющие пустоты в национальном бытии. Она в полноте выразила стремление общества обрести утерянные духовные, религиозные ориентиры русской жизни, соединив в себе публицистическое, рефлексирующее начало с сильнейшим эмоциональным зарядом, богатой гаммой душевных переживаний.
Соч.:
Монолог: Стихи, воспоминания, дневники. М., 1992; 2001; 2002;
И расцветешь... Великая Россия!: Стихи, воспоминания, дневники. М., 2001;
Талькова О.Ю. Я воскресну и спою...: Стихи, воспоминания, дневники. М., 1998.;
Россия: Песни Игоря Талькова. М., 1992;
Игорь. М., 1993.
Лит.:
Ничипоров И.Б. Мотивы песенной поэзии Игоря Талькова // Литературная учеба. 2003. №1. С.134-149;
http://www.tal-sky.ru.
И.Б.Ничипоров
Оглавление | Все источники