Шварц Елена Андреевна [17.05.1948]
Шварц Елена Андреевна
[17.5.1948, Ленинград]
— поэт, прозаик, эссеист.
Родилась в театральной семье, по образованию театровед. Известность получила в
1970-е публикациями в самиздатовских и зарубежных журналах: «22», «Вестник
РХД», «Эхо», «Стрелец», «Ковчег», «Мулета», «Гнозис», «Глагол», «Грани». Позже
в советских изданиях: альманах «Круг» (1985), журналы «Родник», «Радуга»,
«Нева». Первые книги стихов выходят за рубежом: «Танцующий Давид» (США,
издательство «Росинка», 1985), «Стихи» (Париж, издательство «Беседа», 1987),
«Труды и дни монахини Лавинии» (США, издательство «Ардис», 1988). Первая книга
в СССР — «Стороны света» (Л., 1989). Относится к поэтам новой волны.
«Елена Шварц — поэт огненной стихии, ее стихи, как и псалмы Давида, порождены
одним неистовым вертикальным стремлением. Это стремление как бы преображает
поэта в струнный музыкальный инструмент, а играет на нем сам Бог. <...>
Танцующий Давид у Елены Шварц — человек, открывающий в себе танцующего Бога»
(Кузнецова А.— С.161). Ей свойственна «энергия творческого экстаза и глубина
философской мысли» (Там же. С.162).
«Излюбленный жанр», по признанию самой поэтессы,— маленькая поэма: «От
собственно "поэмы" она отличается крайне прерывистым развитием фабулы. <...>
она маленькая трагедия в миниатюре: в ней есть завязка, катарсис и апофеоз,
монолог и хоры» (Стихотворения и поэмы. С.259).
С 1974 по 1996 созданы следующие маленькие поэмы: «Горбатый миг», «Черная
пасха» (обе — 1974), «Простые стихи для себя и для Бога» (1976) «Грубыми
средствами не достичь блаженства» (1978), «Ночная толчея» (1979), «Мартовские
мертвецы», «Рождественские кровотолки» (обе — 1980), «О том, кто рядом (Из
записок Единорога)» (1981), «Хьюмби» (1982), «Хомо Мусагет (Зимние музы)»,
«Поход юродивых на Киев» (обе — 1994), «Прерывистая повесть о коммунальной
квартире» (1996). По их поводу автор сообщает: «За этот срок их темы, смыслы,
словесная ткань и ритмы, естественно, менялись, параллельно превращениям
эпителия, мозга, сердца и астрального тела автора» (Там же).
Другим жанром, формирующим особое лицо поэзии Шварц, являются «исторические
стихотворения» с их отсутствием дистанцированности между автором и изображаемым
им миром прошлого, как, например, в стих. «Распродажа библиотеки историка», в
котором раскрывается «путешествие натуралиста, собирателя исторической флоры и
фауны, постепенно растворяющегося в мире, ставшем предметом его изучения. <...>
Но самое главное состоит в том, что здесь отменена абсолютность границы света и
тьмы, настоящего и прошлого, и высветляются пространства былого, оставшегося
живым» (Рекшин М.— С.244). Данные стихи «рождены не просто "интересом" к их
материалу и персонажам, но и тем "правом памяти", доказательства которого мы
обнаруживаем во всем творчестве поэта. Представление Платона о знании как
припоминании в полной мере относится к Елене Шварц» (Там же. С.245). По
определению исследователя, поэтессе свойственно умение путем тонкого
взаимодействия с поэтом изображаемой прошедшей эпохи придать «ощутимую
плотность» исторически никак не зафиксированному сознанию, что относится уже к
области ее поэтически убедительных «исторических догадок и видений» (Там же.
С.245-246).
Знаменательны также и «Труды и дни монахини Лавинии» — произведение, которое
сама поэтесса назвала даже романом, но которое, не будучи ни «поэтическим
циклом, ни поэмой» не что иное, по мысли исследовательницы, как «книга,
написанная от имени безумной монахини <...>, насельницы удивительного
монастыря, стоящего на "скрещении времен и пространств"». (Кузнецова Д.—
С.163). Ею же она определяется как «результат не только поэтического, но и
религиозного творчества» (Там же). Внутренняя структура «Трудов и дней монахини
Лавинии» представляется А.Кузнецовой «в виде нескольких концентрических
окружностей», начиная от «вознесенного и отдаленного от реального мира»
монастыря и кончая героиней, которая сама, в свою очередь, чувствуя себя
одинокой и оставленной, создает собственный «более узкий духовный круг»,
состоящий из «видений, откровений, медитаций». В идее перехода от духовного к
еще более духовному Елена Шварц выразила то внутреннее состояние нашего
времени, «когда,— как пишет Т.Горичева в книге "Нечаянная радость",— духу
противостоит не плоть, а сам дух, недостаточно очищенный и освобожденный...»
(Там же). Однако «мистическая жажда Лавинии,— продолжает А. Кузнецова,— не
только возносит ее вверх, но и подводит к краю бездны, за которым —
демонический срыв, подпадение под власть Князя мира сего. Для преодоления
темного начала надо противопоставить себя не только монастырю, но и самой себе,
своей причудливой духовной жизни, замкнуть третий внутренний круг и остаться
наедине с бесконечной непознаваемостью божества: "Текут века — я их забыла / И
проросла травой осокой, / Живой и вставшею могилой / Лечу пред Богом одиноко"»
(Там же).
Поиски Бога — одна из доминирующих тем поэзии Шварц. Ей посвящена и отмеченная
выше поэма «О том, кто рядом (Из записок Единорога)». Привести к успеху могут
«только тоска и страдание», а также «мощное внутреннее усилие» (Там же),
порождающее в поэзии весьма ощутимые образы божественного бытия: «По запаху
сыщу Его, / По проблескам лазурной крови, / Сиянию костей...» («О Том, кто
рядом...»). На уровне идеологически-конфессионном эти «поиски» у Шварц носят
экуменический характер: «Иудеи, ваша горечь, / Мусульмане, ваша смелость, /
Христиане, ваша кротость — / В почке марта тихо спелись» («Иудеям и всем»).
Мировосприятие Шварц носит весьма динамический характер: «Но если успеешь еще
оглянуться вверх, на исток — / Там стороны света кружатся, как черный цветок, /
И если я искру с ладони своей проглочу — / То чудо случится — я вверх в
сердцевину лечу» («Большая элегия на пятую сторону света», 1997). «"Пейзаж
души" Елены Шварц в момент творчества — "сад молний"» (Кузнецова А.— С.162). С
этим связано и то своеобразие ее мировосприятия, что пространство в нем
предстает дистанционно неразличимым по отношению к близи и дали, микро- и
макромиру; «Потом бреду в пустое море, / Средь мелких рыбок спит Кронштадт...»
(«Времяпрепровождение №2»); «Где сполохи и тихая гроза, / Где этот переход и
перелив, / Где человек впадает в Бога, / Как в обморок или в залив?»
(«Прерывистая повесть о коммунальной квартире»); «В чреве ночи проснувшись / В
рубахе ветхой и тленной, / Я на миг — о, на длинный миг / Перепутала себя со
Вселенной <...> / Скорей, скорей в свои границы! / Я в звездной задохнусь пыли.
/ О, снова бы мне поместиться / В трепещущую под тряпицей / Крупинку на краю
земли!» («Ночное купанье»). Порой это напоминает образы, созданные по типу
библейского неба, «свившегося» в «свиток» (Откр. 6,14): «Комья облаков к лопате
прилипли» («Воздушное Евангелье», 1982), «Намотанный на колесо Литейный»
(«Автомобильное», 1995). Пример соединения телесно-анатомического микромира с
географически-имперским макромиром: «Зрачок сиял — тяжелый, как держава... / И,
как страна, она внизу лежала, / Ее уж не скрывало одеяло — /<...>/ И можно ли
обнять страну, / Обнявши женщину одну? / И если мысленно продолжить / Ее
раздвинутые ноги / (О ты, завершив равнин!) / То под одной пятой — Варшава, / А
под другою — Сахалин (О Екатерине II — «В отставке», 1979).
С подобной же зыбкостью, нераздельностью границ выступают у Шварц и понятия
жизни и смерти: «Смертожизнь бесконечная длится...»; «Руки нищий греет мертвый
/ О судорогу в моей груди. <...> Что не надо и умирать — / Так ты, смерть,
изъязвила меня!»; «И если жизнь — корабль, на якоре стоящий. / То якорь этот —
смерть, тяжелый и кипящий, / И если бы не он — корабль наш / Весь растворился,
как мираж» («Хочу разглядеть — смерть — якорь, море, лицо, лес?», 1988).
Поэзии Шварц присуще мироощущение крайней катастрофичности: «Поэтический мир
Е.Шварц исполнен катастроф и фантасмагорических превращений, реальность
проламывается внедряющимися в нее потусторонними силами. Человек вовлечен в
игру могучих стихий, он успевает следить лишь за чередованием гибельных и
возрождающих ударов той воли, которой он изначально подчинен» (Рекшин М.—
С.242). Этим объясняется и обилие у нее образов гибельного,
са-танинско-инфернального мира: «Не различают утра, дня и ночи, / Пьют самогон
из черепа гнилого..» («Западно-восточный ветер»); «И тотчас же повис паук, /
Кровь высосал, напился, ал / И быстро на живую нитку / Мягкий саван соткал»
(«Злое сокровище»). Сродни ему нередко и герои, в частности юроды: Марфушка,
что «от трактира до трактира <...>/ На одной ноге скакала», пьяница Пахом,
который «в блевотине своей, как в злобе», «гундосый» Федосий, Федул, у которого
«язвой рот в пол-лица» («Поход юродивых на Киев»), а также нежить («Злое
сокровище»).
Стихи Шварц исключительно метафоричны, что мотивируется, отчасти, «неодолимой
привязанностью» поэтессы, по ее собственному признанию («Три особенности моих
стихов», 1996), «к метаморфозам, как у Овидия. Все превращается во все. Сириус
— в пьяницу, Волк — во Льва, человек — в букет, в башню, цикаду, птицу, живую
могилу, убийца — в жертву. Человек в Бога и так далее» («Определение в дурную
погоду». С.83). Они могут носить характер либо зловещего, колдовского
приобщения к темным силам («Поход юродивых на Киев», «Злое сокровище»), либо
архетипического аналога: «По руслу бывшего канала / Скольжу я в рыбке
круглоногой» (в речном транспорте, подобно библейскому пророку,
путешествовавшему в утробе кита), на грани перехода от метафоры к достаточно
«реально» аргументированному образу, как, например, в стих. «Шофар» (1996), в
котором боль в костях вызывает вполне оправданную ассоциацию с духовыми
музыкальными (даже по форме!) инструментами: «Еще в сердце моем радость, / А в
костях печаль-тоска. / Все гобои, все берцовые / Воют, ноют всей длиной, /
Будто роги новогодние / Над темнеющей рекой».
Образ в поэзии Шварц исключительно ощутим, материален: «Как это ни
парадоксально, у нее, поэта в высшей степени духовного, часто встречаются
образы, крайняя телесность которых почти отпугивает: "Когда же отцвету, о Боже,
Боже, / Какой останется искусанный комок — / Остывшая и с лопнувшею кожей, /
Отцветший, полумертвый зверь-цветок". Откровенная физиологичность образа, его
сверхплотность и грубая вещность, сопряженная с актом духовного страдания,
создает новую действительность — отталкивающую, устрашающую, но зато
единственно истинную.
У дарования Щварц есть редкое для русской поэзии свойство — способность к
мистическому переживанию. Духовный опыт обретает словесную плоть, которая
реальнее самой реальности. Какие бы запредельные темы ни возникали в ее стихах,
образы всегда отчетливо визуальны; поэт преследует двойную цель — сохранить
тайну во всей ее непосредственности и одновременно сделать ее явленной»
(Кузнецова А.— С.161). В частности, всегда сияющую мистически-непостижимым
светом луну (доминирующий, кстати, образ в поэзии Шварц) поэт делает вполне
доступной для своих героев («Однажды он Луну догнал, / И нечаянно внутрь
ступил...» — «Поход юродивых на Киев»), заполняет ее динамикой и всевозможными
реалиями земного бытия: «Луна висела, как столпотворенье, / Как вихревой комок,
/ Сплелись в ней лица, хищные растенья, / Псалмы, визг скрипок и стихотворенья,
/ Водоворот камней и волосок» («Земля творная»).
Поэзию Шварц отличает также своеобразная цветопись, носящая не статичный, а
динамический, «вибрирующий» характер: «Рыба воздух сжигает своим серебром»,
«Над ней рассвет уже дрожал / Внутренней коркой арбузной», «Воздух будто
промокашечный — / Из сиянья, из дрожанья / Что-то хочет проступить». Ее
лексическую особенность составляет употребление архаизмов («Так униженна
местность, смиренна...», «О Родина милая, родина драгая...», «И взлетали они и
взмывали оне», «Льзя ли грубо различать?»), что способствует усилению ее
«нездешнего» звучания. Из литературных традиций в поэзии Шварц наиболее ощутимо
признаваемое и ею самой влияние М.Кузмина и М.Цветаевой.
Удостоена премий им. Андрея Белого, Триумф (2003), им. Алле Рице (2005);
переведена на 17 языков.
Соч.:
Стихи. СПб., 1990;
Лоция ночи. СПб., 1993;
Песня птицы на дне морском. СПб., 1995;
Mundis imagi-nalis (Книга ответвлений). СПб., 1996;
Определение в дурную погоду. СПб., 1997;
Западно-восточный ветер. СПб., 1997;
Соло на раскаленной трубе. СПб., 1998;
Стихотворения и поэмы. СПб., 1999;
Дикопись последнего времени. СПб., 2001;
Сочинения в двух томах.
СПб., 2002; Видимая сторона жизни. Книга эссе, литературных мемуаров и малой
прозы. СПб.; М., 2003.
Лит.:
Кузнецова А. Воскресение внутри духа. О трех зарубежных книгах Елены Шварц //
Звезда. 1990. №12;
Рекшин М. Со дна исторической шкатулки // Вестник новой литературы. Л., 1990.
Вып.2;
Топоров В. Об одной группе сербо-хорватских заговоров // Славянско-балканское
языковедение. М., 1993;
История ленинградской неподцензурной литературы. СПб., 2000;
Изварина Е. Поэзия метаморфозы // Урал. 2001. №5;
Свитнева Е. Координаты духа, или Дикопись в ритме свинга // Новый мир. 2001.
№9;
Антипов А. Жар и озноб // Знамя. 2001. №7;
Шубинский В. Садовник и сад: о поэзии Елены Шварц // Знамя. 2001. №11.
А.И.Михайлов
Оглавление | Все источники