Стратановский Сергей Георгиевич [05.12.1944]
Стратановский Сергей Георгиевич
[5.12.1944, Ленинград]
— поэт, эссеист, историк литературы.
Отец Стратановского — Георгий Андреевич Строгановский, филолог-классик,
переводчик Геродота, Фукидида, Иосифа Флавия и др. Мать — Ольга Сергеевна
Заботкина, преподаватель французского, переводчик Сен-Жюста и др. Стихи
Стратановский начал писать в школе, посещал руководимый Н.И.Грудининой
литературный клуб при ленинградском Дворце пионеров, где познакомился и
подружился с В.Б.Кривулиным. В 1963 поступил на французское отделение
Ленинградского университета, но затем перешел на русское, которое и окончил в
1968. В университете стихов не писал, занимался у В.Я.Проппа, Б.Ф.Егорова, а
затем в блоковском семинаре Д.Е.Максимова. По окончании университета вновь
начал писать стихи, работая экскурсоводом во Всесоюзном музее А.С.Пушкина, в
Пушкинском заповеднике Псковской области и др.
С 1983 — библиограф Российской национальной библиотеки.
Поэтическая биография Стратановского определилась двумя факторами: бурной
«пражской весной» 1968 и великолепием былой царскосельской культуры, на фоне
которой эта «весна» переживалась. В разных модификациях, но эта антиномичность
— культурного богатства и исторической нищеты, интеллектуального порыва и
рутинной психологии, высокого мифотворчества и лубочной картинности и т.п.—
есть тема, содержание и порожденная ими эстетика стихов Стратановского.
Особенность его поэзии заключается в том, считает К.М.Бутырин, что «...она и
интеллектуальная, "ученая", и уличная (но не богемная!)...»
После университета поэзия вновь стала главенствующим содержанием жизни
Стратановского. Начав посещать литературное объединение при СП, руководимое
Г.С.Семёновым, он нашел в нем много будущих товарищей по цеху, с которыми и
связал литературную судьбу — с тем же Кривулиным, Тамарой Буковской, Михаилом
Гурвичем (Ясновым), Еленой Игнатовой, Борисом Куприяновым, Олегом Охапкиным,
Еленой Пудовкиной, Татьяной Царьковой, Петром Чейгиным, Виктором Ширали и
другие. К этой же группе, составившей в начале 1970-х ленинградский поэтический
андеграунд, можно отнести еще нескольких поэтов, в первую очередь Елену Шварц,
с которой Стратановский, сохраняет творческие отношения по сей день.
В 1970-е Стратановский активно публикует стихи в возникших тогда самиздатских
журналов «37», «Часы», «Северная почта» и др., а с 1980 вместе с Бутыриным
начинает издавать журнал «Диалог» (вышло 3 номера) и затем «Обводный канал» (с
1981 вышло 18 номеров, и формально это издание не закрывалось до наших дней).
Была напечатана подборка его стихов и в парижском альманахе Михаила Шемякина
«Аполлон-77» (1977). На родине стихи Стратановского в официальной печати
появились в 1985 — в составе коллективного сборника «Круг» (Л.: Советский
писатель). Издание это явилось компромиссным детищем ленинградского андеграунда
и официальных структур, под эгидой которых был создан «Клуб-81», вобравший в
себя многих литераторов «второй культуры», членом которого был также
Стратановский. Все же большая часть стихов Стратановского до начала 1990-х
печаталась в заграничной русскоязычной прессе. Уже тогда их стали переводить на
другие языки.
Между тем как раз вскоре после первой публикации на родине Стратановский вновь
прекращает писание стихов. Начиная с 1986 и до начала 1990-х из-под его пера
появилось, кажется, лишь несколько строчек.
В стихотворной практике Стратановский далек от традиционализма, не будучи в то
же время, что очень существенно для понимания природы его поэзии, сторонником
авангардистских, тем более пост-постмодернистских, крайностей. Ему чуждо
понимание искусства как иронической игры со знаками культуры. Искусство—и
прежде всего поэзия — имеет, полагает Стратановский, прямое отношение к
онтологическим ценностям человеческой жизни: к любви, к радости, к горю, к вере
и неверию. Стих, представляется Стратановский неким цветком в захолустье,
диковинной красоты существом, въяве растущим и крепнущим на глазах читателя.
Поэт «обманывает» его привычные ожидания, но показывает ему не какую-то химеру,
не эпатирующую «подробность», а новую, не менее внятную, чем утвердившаяся в
нашем сознании, реальность: «Мне цыганка-рябина / Милей хоровода берез / Их
славянский наркоз / Снимет боль, но не вылечит сплина / А рябина целит / Зрелой
яростью ягод кровавых / И по селам царит / И цыганит в дубравах» (1981). В
дальнейшей стихотворной практике у Стратановский еще сильнее, чем в этом
примере, в зависимости от содержания меняется строчечный ритм, то исчезает, то
вновь появляется рифма, зияют пробелы в пунктуации или, наоборот, речь
становится насыщенной графическими символами...
Рассматривать явление Стратановский как плод, непроизвольно сорвавшийся с
какой-либо литературной яблони, затруднительно, ибо его эстетика отрицает
«школу» во имя утверждения творческой индивидуальности поэта. Конечно, всякий
настоящий художник в конце концов «школу» преодолевает. Но здесь мы
сталкиваемся с уникальным случаем принципиальной внесистемности собственно
стихотворного метода — при очень явственной чуткости поэта к культурным
явлениям, к истории культуры в целом. Можно сказать, что философский мир
Григория Сковороды и Николая Федорова, проза Николая Гоголя и Андрея Платонова,
беседы с близким в молодости по духу Кириллом Бутыриным повлияли на поэзию
Стратановского больше, чем самые значительные из стихов его предшественников и
современников. Разумеется, и собственно стиховая перекличка Стратановского с
державинским «металла звоном», с лермонтовским «непроходимых мук собором», с
хлебниковской «нагой свободой» или с мандельштамовской «шестипалой неправдой»
налицо во многих его текстах. Но это в большей степени обычная культурная
рецепция, продиктованная очень культурной памятью Стратановского, чем развитие
или преодоление чьей-то поэтики.
Бутырин замечает: Стратановский — «...поэт, мыслящий, не метафорами и
символами, а мифами». Метафоры и символы в поэзии Стратановского, конечно,
присутствуют — и в немалой степени. Смысл приведенного суждения в том, что
метафоры эти и символы не служат Стратановскому сокровенным орудием
осовременивания стихотворений, насыщения его аллюзивным подтекстом, столь
распространенным у авторов равно печатавшихся и не печатавшихся во времена
«застоя». Так, например, в самой известной вещи Стратановский советского
периода, поэме «Суворов» (1973), многие видели чуть ли не прямое переложение
старой истории на новый лад, «подарок» к 5-й годовщине вторжения советских
войск в Прагу. Сюжет поэмы на такую трактовку едва ли не наталкивает: в ней
речь идет о взятии русскими войсками Праги, предместья Варшавы, во время
восстания Костюшко. Конечно, и сам поэт не мог не понимать, что политическая
трактовка поэмы возможна. Но именно этим обстоятельством он и пренебрег —
весьма демонстративно написав о культе героя и героического в любой из моментов
истории. Так что, осовременивая поэму, найдешь в ней смысл скорее
«мракобесный», чем «крамольный»: покоритель Праги представлен тут «российским
Марсом» и «полнощных стран героем». Впрочем, самое пылкое воображение вряд ли
найдет Суворова среди «водителей масс» 1968.
Миф рассматривается у Стратановского всегда двуедино — и с точки зрения его
создавших, и с точки зрения от него потерпевших. Эта амбивалентность выражена в
«Суворове» прежде всего. И тут же подытожена: «Суворов спит в могиле бранных
снов, / В сиянии покоя, / А дух его парит, преступный дух героя / И кавалера
многих орденов».
Из того, что Стратановский «мыслит мифами», вывода о его собственном
«мифотворчестве» совсем не последует. «Мифологию» он скорее дискредитирует. Во
всяком случае, «современную мифологию». Лирический субъект этой поэзии —
человек бунтующего сознания. Не отождествим этого субъекта с автором по одной
простой причине: он не ведает об оборотной стороне чеканящейся медали, не
знает, что неповторимость стиху придают авторские обертоны, а не его
воспроизведенный голос.
Остережемся говорить об иронии Стратановского. Если она и наличествует, то как
способ преодоления иронии же. То есть как способ защиты сюжетов и тем, о
которых принято говорить с иронией. Очень ответственное эстетическое кредо
Стратановского сводится к желанию обнаружить неведомое в пошлом, истинное в
банальном, к попытке раскрыть ходульное выражение как лирическое. Это своего
рода «остранение остранения»: на мгновение показав привычную вещь с необычной
стороны, поэт все же доказывает, что и в демонстрации примелькавшегося фасада
остается свой немалый смысл.
Особенно после выхода первой книжки в 1993 лирика Стратановского превращается в
пестрое собрание причудливых изразцов. Именно их разнообразие подчеркивает их
типологическое сходство. Достаточно двух примеров из книги Стратановского «Тьма
дневная» (2000), чтобы представить въяве, о чем идет речь: «Вот Павка Чичиков —
/ вчера партаппаратчик / Теперь хозяин фирмы по продаже / Российских голых душ
/ в лимонный Сингапур» (С.15). И — не менее характерный образчик: «Вот премьера
балета / "Загадочный Логос-Христос" / Пляска голой Марии / с добавкой
мистических поз / Вихрь апостолов, поступь Пилата / Взрыв театра в финале, /
подготовленный сектой подпольной / Христиан-террористов» (С.32).
Вот и в последней книге, «Рядом с Чечней», «действо» воссоздано пунктиром по
мифу о Пхармат-Прометее. Лирическим жанром, стишками, заколоченными в
строфы-гробы, Стратановский пренебрег окончательно. Зачем ему они после
«Уединенного», после «Опавших листьев»? Розанов — вот кто для него поэт,
метафизики сладкой, поденной, ее выдумщик и образец. Хоть и знали мы все это
давно, «Апокалипсис мимолетный» только у Стратановского получился. Верим: и он
не конец. Потому что «стихи не о любви» у Стратановского звучат проникновеннее
иной «любовной лирики».
Соч.:
Стихи. СПб., 1993;
Тьма дневная. М., 2000;
Niedaleko od Czeczenii. Podkowa Lesna, 2001;
Рядом с Чечней. СПб., 2002;
Что такое русофобия? // Звезда. 1990. №4;
Поэт и революция: Опыт современного прочтения поэмы А.Блока «Двенадцать» //
Звезда. 1991. №11;
Религиозные мотивы в современной русской поэзии // Волга. 1993. №4-6,8;
«Нацелясь на смерть»: Об одном стихотворении О.Мандельштама // Звезда. 1998.
№1.
Лит.:
Мамонтов К. [Вутырин К.] О стихах Сергея Стратановского // Обводный канал
[машинописный ж.]. СПб., 1981. №1;
Крейд Б. Стратановский и ленинградская поэтическая школа // Новый журнал.
Нью-Йорк. 1984. Кн.155;
Stevanovic В., Wertsman V. Free voices in Russian literature 1950-1980:
Biobibliografical Guide. New York, 1987;
Кривулин В. «Клянущие метафизики» и «девка-утопия» // Канун: Русские утопии.
СПб., 1995;
Кривулин В. Сергей Стратановский: К вопросу о петербургской версии постмодерна
// Новое литературное обозрение. 1996. №19;
Дмитриев В. Авангардисты седьмого дня и поэт Стратановский // Звезда. 1997. №9;
Елисеев Н. Клерк-соловей // Вопросы литературы. 2000. №5.
А.Ю.Арьев
Оглавление | Все источники