Кудимова Марина Владимировна [25.11.1953]
Кудимова Марина Владимировна
[25.11.1953, Тамбов]
— поэтесса, прозаик.
Окончила Тамбовский педагогический институт. Первые стихи опубликовала в 1969 в
тамбовской молодежной газете «Комсомольское знамя». Печаталась в коллективном
сборнике «Тропа» (Воронеж, 1972), в журнале «Литературная Грузия», «Континент»,
«Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Истина и жизнь» (здесь в № 4, 5, 6 и 7
за 2000 опубликованы ее рассказы о женских судьбах), альманах «Поэзия». Первая
книга стихов «Перечень причин» вышла в 1982, за ней последовали «Чуть что»
(1987), «Область» (1989), «Арысь-поле» (1990).
Открыл Кудимова как талантливую поэтессу Е.Евтушенко. «На ранней поре
"тамбовского сидения" я получила письмо от Евгения Евтушенко,— сообщает
Кудимова — Он хвалил мало, но вдохновил собрать рукопись и участвовал в ее
прохождении по коридорам. Долго меня этой поддержкой запугивали недруги Евгения
Александровича, но ничего страшного не случилось. Я брыкалась и строптивилась
изо всех сил, а теперь тяжело переживаю расхождения — во времени и
пространстве, а не в убеждениях» (Поэзия: альм. М., 1990. Вып.55. С.81).
Оценивал Евтушенко ранние стихи Кудимова так: «Я знаю ее стихи, в частности
опубликованные журналом "Литературная Грузия". Незаурядное явление. Редкое для
ее возраста (24 года) профессиональное мастерство, хотя по законам классических
примеров мастерство выковывается именно в этом возрасте. Ритмическое
разнообразие. Хлесткость, неожиданность рифм. Фольклорная струя, естественно
переплетающаяся с современной поэтической техникой. Минимальный процент
случайных слов. Легкость, которая приходит только в результате тяжелой работы.
Кудимовой надо выбраться из-под цветаевского влияния» (Поэзия: альм. М., 1979.
Вып.24. С.72).
Более поздняя оценка Евтушенко поэзии Кудимовой была такой: «Самобытный
человеческий и литературный талант, сумевший прорваться даже во время
брежневской стагнации. Лучшие стихи Кудимовой тем не менее ждали долгие годы в
столе. Самое, пожалуй, сильное произведение Кудимовой — "Арысь-поле", где
русский либерал после разгрома декабристов удаляется в свое имение и начинает
жить с лошадью, чтобы от их любви родился гибрид, символизирующий связь
интеллигенции и народа. Однако сей русский подвид кентавра погибает,
затравленный самим народом. Нечто кентаврье есть и в мощной поэзии Кудимовой, в
которой тем не менее прорываются всплески крыл царевны-лебеди, скрытой под
напускным богатырством» (Евтушенко Евг. Строфы века: Антология русской поэзии.
Минск; М., 1997. С.939).
Евтушенко достаточно точно определил основные особенности поэтического таланта
Кудимова, которые позднее получат свое развитие и углубление. Главная
особенность, которая проявляется и во всех остальных, от нее производных,— это
кентавризм многопланового худож. мировосприятия Кудимова, парадоксальное
взаимодействие в нем противоположных начал: скрытое, центростремительное,
интровертивное «всасывание» в себя всей полноты природного и
культурно-исторического мира, национального и интернационального, и открытая
экстравертивность, центробежность в творческой самоотдаче; романтический порыв
к чрезмерности, к выходу за пределы своего «я», и строгое чувство меры в
поэтическом слове, в жанровой форме произведения; стремление совместить
фольклорность с модернизмом, любовь к народу в духе Некрасова с
неоправославием, низкое с высоким, разговорную речь с религиозно-философским
содержанием, русское с общечеловеческим, западную ментальность с восточной,
новаторство с верностью традициям, развитие личности с развитием общенародного,
эпического сознания и культуры.
Этот кентавризм и парадоксализм роднит Кудимова прежде всего с М.Цветаевой, но
не уподобляет ей. Свое родство с Цветаевой Кудимова обнаруживает во многом, но
главное — в природном темпераменте, соединяющем женственность с
мужественностью. Будучи самостоятельной, сильной и волевой личностью, Кудимова
не подражает Цветаевой, а обнаруживает глубинное родство с ней.
В центре лирической и повествовательной поэзии Кудимова находится
художественное исследование сложных взаимосвязей между плотью и духом, половым
инстинктом и осмысленно-одухотворенной жизнью. В лирике поэтессы основной
является тема материнства, взятая в ее бытовом и бытийном ракурсе, и тема
творческого утверждения женщины (см. «родильный цикл» «Пауза», стихотворение
«Дебют» — о рождении дочери как творческой премьере, и др. стих.). Бытийный
смысл материнства в стих. «Две матери» («Речь пойдет о несчастной Ниобе, / Что,
оставив иные дела, / Не давала покоя утробе / И детей чуть не взвод родила... /
Речь пойдет о счастливой Латоне, / Экономившей чрево свое, / И о сыне ее —
Аполлоне, / И о девственной дочке ее»).
Святое чувство материнства, рано пробуждающееся у девочек (смотрите поэму
«Голубятня»), и чувство одухотворяющей любви, рано пробуждающееся у мальчиков
(см. поэму «Утюг»), раскрываются и в повествовательно-лирических произведениях
Кудимовой. Парадоксальная взаимосвязь животного и одухотворенного в
национально-историческом менталитете русского народа стала предметом
художественного исследования в программной поэме Кудимовой «Арысь-поле» (1976),
в кентавризме которой Евтушенко обнаружил только ее верхний,
реально-исторический слой, тогда как на самом деле этот кентавризм является
многослойным и в глубине своей — метафизическим и символическим. Эта поэма не
только о трагедийных взаимоотношениях интеллигенции (конкретно — либерального
дворянства) с русским народом (конокрадом Никитой Колтомой), но и о
метафизических корнях этих взаимоотношений, о евразийской природе русской
ментальности, о взаимодействии в ней языческого и христианского начала.
Красавица кобылица по имени Арысь-поле, способная сбрасывать с себя лошадиную
шкуру и оборачиваться прекрасной девой, по-разному очаровывает либерального
барина-мыслителя, разочаровавшегося в республиканских идеалах декабристов и в
насильственном, заговорщическом изменении самодержавного строя, и конокрада
Никиту Колтому. Философствующий барин видит в красавице кобылице, образ которой
автор поэмы связывает с образом «степной кобылицы» из цикла А.Блока «На поле
Куликовом» и со сказочным образом царевны-лягушки, символический,
природно-эстетический, идеальный образ России-возлюбленной, России-жены. Эту
роль жены Арысе напророчил некий «дорожный человек», чернец, назвавший ее
«Божьим даром».
Арысь, обернувшись «девою чистой», предстает невестой перед философствующим
барином-интеллигентом для того, чтобы вступить с ним в кровосмесительный брак,
в «страшный союз» во имя обновления и крепости русского духа, но
рефлексирующий, вечно сомневающийся барин ее «пальцем не тронул и шкурки не
сжег». Он говорит ничего не понимающему в его речах конокраду: «Мне соглашаться
на Божию милость / Подло и мерзко и... черт знает как. / Кровосмесительным
актом спасенья / Не оговорен лишь сущий пустяк: / Что и ущербы мои и сомненья /
Не защекочут в сыновних костях. / Что, если этот кентаврик-мессия / Скажет
однажды, наделавши бед: /— Я на тебя не надеюсь, Россия, / Ибо пророка в
Отечестве нет! / В общем, опять она стала кобылой, / И по присловью "не мне —
никому" / Жизнь продолжалась, пошло все как было, / Не одолел полусвет
полутьму».
Никита Колтома, слушающий эти речи и не понимающий их тайный смысл, пришел к
барину посмотреть на полюбившуюся ему красавицу кобылицу не только как
конокрад, но и как представитель русского народа, которому его сожительница
шинкарка Марфида напророчила: «Арысь-поле дура, что ли, / Что тебя не
предпочтет! / От тебя падет, Никита, / На Расею светлый луч, / От тебя пойдет,
Никита, / Богатырь сильномогуч. / Ей ты муж, дитю — пестун, / Сердце женское —
вещун». Выслушав, без должного понимания, барина, который в конце своей
притчеобразной речи отметил, что хозяином красавицы кобылицы станет, вероятно,
купчина, Никита убивает барина-краснобая. Хозяином кобылицы и вправду
становится купец, который в свою очередь хочет ее с выгодой продать английскому
богачу. Чтобы показать свой товар, купец садится вместе с англичанином в
бричку, запряженную Арысью, а кучерить приказывает Никите; тот летит на Арыси,
как на гоголевской птице-тройке, но, в отличие от гоголевского Сели-фана,
вытряхивает на ходу и русского купца, и английского покупателя. Купец за
хорошую выпивку подговаривает мужиков изловить и убить конокрада; а перед
Никитой между тем Арысь-поле оборачивается обнаженной девой со шкуркой на руке,
жалующейся, что ей холодно. «Кто-то теплый нужен — / Видно, так уж водится. /
Люди, ну и стужа — / Мерзнут Богородицы». Никита набрасывает ей на плечи свой
пиджак, говоря: «Ну, ничто, простоволосая моя! / Василек мой, полевая синева...
/ От таких-то и родятся сыновья».
Однако Арыси пока не суждено было стать русской Богородицей: темные, пьяные,
духовно и эстетически нечуткие мужики убивают ее жениха, тоже мужика, но резко
выделившегося среди них своей чуткостью к прекрасному — не только к красавице
кобылице, но и к метаморфически, преображенно возникшей из нее деве-Богородице.
Происходит трагический по своему характеру смертный бой, в котором худшие люди
из народа убивают лучшего. «А за что? / И за это, и за то, / Лишь бы кровью
облито. / За язык и за разбой, / За подметочки с резьбой, / За ухмылку над
судьбой — / Смертный / бой! / За кобылку Арысь-поле / Мы возьмем тебя в
дреколье. / За сыночка за ее / Мы возьмем тебя в дубье». Купец, подговоривший
пьяную толпу на убийство Никиты, сам в битве не участвует. А эпилог
поэмы-трагедии, поэмы-притчи, заставляющей поразмыслить о характере всех
русских бунтов — «бессмысленных и беспощадных» (Пушкин), извлечь из них уроки
на будущее, тоже символический и пророческий: «А Марфида по меже / Добирается
уже, / Причитает и хохочет, / Ноги сбитые волочит, / Не распутавши узла: / —
Тяжела я! / Тяжела... / Поглядим, поищем-ка... / Бредет девка-нищенка — / В
пинжаке мужичьем, / С жалостным обличьем, / Озираясь голодно... / АРЫСЬ-ПОЛЕ! /
ТЕБЕ / ХОЛОДНО?»
Образ центральной России времен брежневского застоя К. рисует в поэме «Область»
(1980). Сама Кудимова, стремящаяся к обновлению традиционных поэтических жанров
и дающая им свои названия (например, поэме «Голубятня» определение «рассказ», а
поэме «Утюг» — «характеристика»), именует «Область» «сценарием». В
поэме-сценарии и впрямь даются сцены народной жизни, увиденные Кудимова на
родной для нее Тамбовщине. В духе традиций Н.А.Некрасова она реалистически, с
документально-натуралистической точностью рисует движущуюся панораму
провинциальной российской, советской жизни в последние годы ее существования. В
самой этой жизни, поистине застойной, почти никакого движения не ощущается:
движущимся является ее худож. изображение, представленное чередой сцен, в
которых рисуются обычные, рядовые люди различных возрастов и занятий, в т.ч. и
автопортрет автора поэмы-сценария. В целом из этих сцен складывается образ
выморочной, преимущественно «азиатской» по своему менталитету России, которая,
однако, «умирает — выживая», то есть сохраняя живую душу в тяжелых исторических
и бытовых обстоятельствах, которые эту душу стремятся убить, задушить,
погрузить в вечный летаргический сон. Поэма-сценарий заканчивается уверенностью
ее автора в то, что, несмотря на внешний застой, на кажущееся безвременье,
внутренне, подспудно, в жизни души совершалось движение и развитие: «Время шло.
Время шло! Время шло!!!»
В лирике, философско-религиозной эссе-истике и публицистике Кудимовой
национально-историческая и метафизическая проблематика, связанная с
взаимодействием кентаврических начал — языческого и христианского, европейского
и азиатского, женского и мужского, бытового и бытийного — также занимает
центральное место. Существенна в ее лирике тема взаимоотношений женщины и
мужчины в интимной и общественной сферах, тема творческого самоутверждения
женщины. Со временем в творчестве Кудимова все определеннее основополагающими и
путеводными становятся неохристианские, а точнее — неоправославные идеалы. В
прологе к трагическому XX в. судьбоносную роль играли неохристианские, во
многом противоположные друг другу, идеалы Л.Толстого и Вл.Соловьева. К
официальному православию оба религиозных мыслителя, каждый по-своему,
относились критически. Ныне, в постсоветское время, снова возрождается
неофициальное, духовно-просвещенное неохристианство, в т.ч. и среди писателей.
Неохристианство Кудимова имеет отчетливо выраженный национальный,
неортодоксальный и неоправославный характер. При этом Кудимова, как личность
весьма активная, утверждает свои неоправославные идеалы не только в своем
художественном творчестве и философско-религиозно-историософской эссеистике, но
и в своей общественной деятельности. Так, например, по ее инициативе Загорску
было возвращено историческое имя Сергиев Посад (см. ее обращение «Вернуть
святое имя!» // Литературная газета. 1990. 26 дек.; заметку «Воскресение
Сергиева Посада» // Литературная газета. 1991. 25 сент.).
Плодотворно Кудимова работает как прозаик, переводчик, культуролог и
литературный критик (см., например, ее статьи «Козетта и один Бар-трам» //
Согласие. 1991. №4; «Восстановление смысла» // Литературная газета. 1992. 11
марта; «Светлый путь в темноте» // Литературная газета. 2000, 29 нояб.- 5 дек.;
«Судьба, которую не засчитали» // Литературная газета. 2001. 3-9 окт.; ее
рассказы, опубликованные в журнале «Истина и жизнь» — 2000. № 4, 5, 6 и 7).
Соч.:
Перечень причин (Из книг, которые пишутся) / вступит. статья С.Москвина
«Доверься мне, мое Отечество». М., 1982;
Чуть что: Стихотворная книга в пяти частях. М., 1987;
Область: Стихотворения, баллады, рассказ, сценарий / послесл. «От автора». М.,
1989;
[Ответ на анкету «В начале была Правда» — о правде жизни и правде искусства] //
Поэзия: альм. М., 1988. №49. С.13-15;
[Ответ на анкету «Молодые — о себе»] // Поэзия: альм. М., 1990. №55. С.80-81;
Поворот ключа в замке [Стихи] // Новый мир. 1998, №7;
Талды-Кустанай [Стихи] // Знамя. 1999. №2;
Тридцать восемь килограммов Жеки. Таня: Грязная дорожка в рай. Александра
Ивановна: Кипарисовые руки. Антонина: гладящая по голове: рассказы // Истина и
Жизнь. 2000. №4, 5, 6, 7;
Утюг: Характеристика: [Стихи] // Новый мир. 2000. №9.
Лит.:
Евтушенко Е. Огорчения и надежды // Поэзия: альм. М., 1979. Вып.24. С.72; М.,
1980. Вып.28. С.74;
Роднянская И. Молодо-зелено // Юность. 1984. №1. С.83;
Эпштейн М. Поколение, нашедшее себя;
Шайтанов И. Преимущественно о тридцатилетних: [Пути и проблемы молодой поэзии]
// Вопросы литературы. 1986. №5;
Мальгин А. Задержанное поколение // Октябрь. 1988. №10;
Щуплов А. // Пишу о главном...» // Книжное обозрение. 1990. 20 апр.
М.Ф.Пьяных
Оглавление | Все источники