AZ-libr.ру

       [25.11.1953, Тамбов]
       — поэтесса, прозаик.
       Окончила Тамбовский педагогический институт. Первые стихи опубликовала в 1969 в тамбовской молодежной газете «Комсомольское знамя». Печаталась в коллективном сборнике «Тропа» (Воронеж, 1972), в журнале «Литературная Грузия», «Континент», «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Истина и жизнь» (здесь в № 4, 5, 6 и 7 за 2000 опубликованы ее рассказы о женских судьбах), альманах «Поэзия». Первая книга стихов «Перечень причин» вышла в 1982, за ней последовали «Чуть что» (1987), «Область» (1989), «Арысь-поле» (1990).
       Открыл Кудимова как талантливую поэтессу Е.Евтушенко. «На ранней поре "тамбовского сидения" я получила письмо от Евгения Евтушенко,— сообщает Кудимова — Он хвалил мало, но вдохновил собрать рукопись и участвовал в ее прохождении по коридорам. Долго меня этой поддержкой запугивали недруги Евгения Александровича, но ничего страшного не случилось. Я брыкалась и строптивилась изо всех сил, а теперь тяжело переживаю расхождения — во времени и пространстве, а не в убеждениях» (Поэзия: альм. М., 1990. Вып.55. С.81).
       Оценивал Евтушенко ранние стихи Кудимова так: «Я знаю ее стихи, в частности опубликованные журналом "Литературная Грузия". Незаурядное явление. Редкое для ее возраста (24 года) профессиональное мастерство, хотя по законам классических примеров мастерство выковывается именно в этом возрасте. Ритмическое разнообразие. Хлесткость, неожиданность рифм. Фольклорная струя, естественно переплетающаяся с современной поэтической техникой. Минимальный процент случайных слов. Легкость, которая приходит только в результате тяжелой работы. Кудимовой надо выбраться из-под цветаевского влияния» (Поэзия: альм. М., 1979. Вып.24. С.72).
       Более поздняя оценка Евтушенко поэзии Кудимовой была такой: «Самобытный человеческий и литературный талант, сумевший прорваться даже во время брежневской стагнации. Лучшие стихи Кудимовой тем не менее ждали долгие годы в столе. Самое, пожалуй, сильное произведение Кудимовой — "Арысь-поле", где русский либерал после разгрома декабристов удаляется в свое имение и начинает жить с лошадью, чтобы от их любви родился гибрид, символизирующий связь интеллигенции и народа. Однако сей русский подвид кентавра погибает, затравленный самим народом. Нечто кентаврье есть и в мощной поэзии Кудимовой, в которой тем не менее прорываются всплески крыл царевны-лебеди, скрытой под напускным богатырством» (Евтушенко Евг. Строфы века: Антология русской поэзии. Минск; М., 1997. С.939).
       Евтушенко достаточно точно определил основные особенности поэтического таланта Кудимова, которые позднее получат свое развитие и углубление. Главная особенность, которая проявляется и во всех остальных, от нее производных,— это кентавризм многопланового худож. мировосприятия Кудимова, парадоксальное взаимодействие в нем противоположных начал: скрытое, центростремительное, интровертивное «всасывание» в себя всей полноты природного и культурно-исторического мира, национального и интернационального, и открытая экстравертивность, центробежность в творческой самоотдаче; романтический порыв к чрезмерности, к выходу за пределы своего «я», и строгое чувство меры в поэтическом слове, в жанровой форме произведения; стремление совместить фольклорность с модернизмом, любовь к народу в духе Некрасова с неоправославием, низкое с высоким, разговорную речь с религиозно-философским содержанием, русское с общечеловеческим, западную ментальность с восточной, новаторство с верностью традициям, развитие личности с развитием общенародного, эпического сознания и культуры.
       Этот кентавризм и парадоксализм роднит Кудимова прежде всего с М.Цветаевой, но не уподобляет ей. Свое родство с Цветаевой Кудимова обнаруживает во многом, но главное — в природном темпераменте, соединяющем женственность с мужественностью. Будучи самостоятельной, сильной и волевой личностью, Кудимова не подражает Цветаевой, а обнаруживает глубинное родство с ней.
       В центре лирической и повествовательной поэзии Кудимова находится художественное исследование сложных взаимосвязей между плотью и духом, половым инстинктом и осмысленно-одухотворенной жизнью. В лирике поэтессы основной является тема материнства, взятая в ее бытовом и бытийном ракурсе, и тема творческого утверждения женщины (см. «родильный цикл» «Пауза», стихотворение «Дебют» — о рождении дочери как творческой премьере, и др. стих.). Бытийный смысл материнства в стих. «Две матери» («Речь пойдет о несчастной Ниобе, / Что, оставив иные дела, / Не давала покоя утробе / И детей чуть не взвод родила... / Речь пойдет о счастливой Латоне, / Экономившей чрево свое, / И о сыне ее — Аполлоне, / И о девственной дочке ее»).
       Святое чувство материнства, рано пробуждающееся у девочек (смотрите поэму «Голубятня»), и чувство одухотворяющей любви, рано пробуждающееся у мальчиков (см. поэму «Утюг»), раскрываются и в повествовательно-лирических произведениях Кудимовой. Парадоксальная взаимосвязь животного и одухотворенного в национально-историческом менталитете русского народа стала предметом художественного исследования в программной поэме Кудимовой «Арысь-поле» (1976), в кентавризме которой Евтушенко обнаружил только ее верхний, реально-исторический слой, тогда как на самом деле этот кентавризм является многослойным и в глубине своей — метафизическим и символическим. Эта поэма не только о трагедийных взаимоотношениях интеллигенции (конкретно — либерального дворянства) с русским народом (конокрадом Никитой Колтомой), но и о метафизических корнях этих взаимоотношений, о евразийской природе русской ментальности, о взаимодействии в ней языческого и христианского начала. Красавица кобылица по имени Арысь-поле, способная сбрасывать с себя лошадиную шкуру и оборачиваться прекрасной девой, по-разному очаровывает либерального барина-мыслителя, разочаровавшегося в республиканских идеалах декабристов и в насильственном, заговорщическом изменении самодержавного строя, и конокрада Никиту Колтому. Философствующий барин видит в красавице кобылице, образ которой автор поэмы связывает с образом «степной кобылицы» из цикла А.Блока «На поле Куликовом» и со сказочным образом царевны-лягушки, символический, природно-эстетический, идеальный образ России-возлюбленной, России-жены. Эту роль жены Арысе напророчил некий «дорожный человек», чернец, назвавший ее «Божьим даром».
       Арысь, обернувшись «девою чистой», предстает невестой перед философствующим барином-интеллигентом для того, чтобы вступить с ним в кровосмесительный брак, в «страшный союз» во имя обновления и крепости русского духа, но рефлексирующий, вечно сомневающийся барин ее «пальцем не тронул и шкурки не сжег». Он говорит ничего не понимающему в его речах конокраду: «Мне соглашаться на Божию милость / Подло и мерзко и... черт знает как. / Кровосмесительным актом спасенья / Не оговорен лишь сущий пустяк: / Что и ущербы мои и сомненья / Не защекочут в сыновних костях. / Что, если этот кентаврик-мессия / Скажет однажды, наделавши бед: /— Я на тебя не надеюсь, Россия, / Ибо пророка в Отечестве нет! / В общем, опять она стала кобылой, / И по присловью "не мне — никому" / Жизнь продолжалась, пошло все как было, / Не одолел полусвет полутьму».
       Никита Колтома, слушающий эти речи и не понимающий их тайный смысл, пришел к барину посмотреть на полюбившуюся ему красавицу кобылицу не только как конокрад, но и как представитель русского народа, которому его сожительница шинкарка Марфида напророчила: «Арысь-поле дура, что ли, / Что тебя не предпочтет! / От тебя падет, Никита, / На Расею светлый луч, / От тебя пойдет, Никита, / Богатырь сильномогуч. / Ей ты муж, дитю — пестун, / Сердце женское — вещун». Выслушав, без должного понимания, барина, который в конце своей притчеобразной речи отметил, что хозяином красавицы кобылицы станет, вероятно, купчина, Никита убивает барина-краснобая. Хозяином кобылицы и вправду становится купец, который в свою очередь хочет ее с выгодой продать английскому богачу. Чтобы показать свой товар, купец садится вместе с англичанином в бричку, запряженную Арысью, а кучерить приказывает Никите; тот летит на Арыси, как на гоголевской птице-тройке, но, в отличие от гоголевского Сели-фана, вытряхивает на ходу и русского купца, и английского покупателя. Купец за хорошую выпивку подговаривает мужиков изловить и убить конокрада; а перед Никитой между тем Арысь-поле оборачивается обнаженной девой со шкуркой на руке, жалующейся, что ей холодно. «Кто-то теплый нужен — / Видно, так уж водится. / Люди, ну и стужа — / Мерзнут Богородицы». Никита набрасывает ей на плечи свой пиджак, говоря: «Ну, ничто, простоволосая моя! / Василек мой, полевая синева... / От таких-то и родятся сыновья».
       Однако Арыси пока не суждено было стать русской Богородицей: темные, пьяные, духовно и эстетически нечуткие мужики убивают ее жениха, тоже мужика, но резко выделившегося среди них своей чуткостью к прекрасному — не только к красавице кобылице, но и к метаморфически, преображенно возникшей из нее деве-Богородице. Происходит трагический по своему характеру смертный бой, в котором худшие люди из народа убивают лучшего. «А за что? / И за это, и за то, / Лишь бы кровью облито. / За язык и за разбой, / За подметочки с резьбой, / За ухмылку над судьбой — / Смертный / бой! / За кобылку Арысь-поле / Мы возьмем тебя в дреколье. / За сыночка за ее / Мы возьмем тебя в дубье». Купец, подговоривший пьяную толпу на убийство Никиты, сам в битве не участвует. А эпилог поэмы-трагедии, поэмы-притчи, заставляющей поразмыслить о характере всех русских бунтов — «бессмысленных и беспощадных» (Пушкин), извлечь из них уроки на будущее, тоже символический и пророческий: «А Марфида по меже / Добирается уже, / Причитает и хохочет, / Ноги сбитые волочит, / Не распутавши узла: / — Тяжела я! / Тяжела... / Поглядим, поищем-ка... / Бредет девка-нищенка — / В пинжаке мужичьем, / С жалостным обличьем, / Озираясь голодно... / АРЫСЬ-ПОЛЕ! / ТЕБЕ / ХОЛОДНО?»
       Образ центральной России времен брежневского застоя К. рисует в поэме «Область» (1980). Сама Кудимова, стремящаяся к обновлению традиционных поэтических жанров и дающая им свои названия (например, поэме «Голубятня» определение «рассказ», а поэме «Утюг» — «характеристика»), именует «Область» «сценарием». В поэме-сценарии и впрямь даются сцены народной жизни, увиденные Кудимова на родной для нее Тамбовщине. В духе традиций Н.А.Некрасова она реалистически, с документально-натуралистической точностью рисует движущуюся панораму провинциальной российской, советской жизни в последние годы ее существования. В самой этой жизни, поистине застойной, почти никакого движения не ощущается: движущимся является ее худож. изображение, представленное чередой сцен, в которых рисуются обычные, рядовые люди различных возрастов и занятий, в т.ч. и автопортрет автора поэмы-сценария. В целом из этих сцен складывается образ выморочной, преимущественно «азиатской» по своему менталитету России, которая, однако, «умирает — выживая», то есть сохраняя живую душу в тяжелых исторических и бытовых обстоятельствах, которые эту душу стремятся убить, задушить, погрузить в вечный летаргический сон. Поэма-сценарий заканчивается уверенностью ее автора в то, что, несмотря на внешний застой, на кажущееся безвременье, внутренне, подспудно, в жизни души совершалось движение и развитие: «Время шло. Время шло! Время шло!!!»
       В лирике, философско-религиозной эссе-истике и публицистике Кудимовой национально-историческая и метафизическая проблематика, связанная с взаимодействием кентаврических начал — языческого и христианского, европейского и азиатского, женского и мужского, бытового и бытийного — также занимает центральное место. Существенна в ее лирике тема взаимоотношений женщины и мужчины в интимной и общественной сферах, тема творческого самоутверждения женщины. Со временем в творчестве Кудимова все определеннее основополагающими и путеводными становятся неохристианские, а точнее — неоправославные идеалы. В прологе к трагическому XX в. судьбоносную роль играли неохристианские, во многом противоположные друг другу, идеалы Л.Толстого и Вл.Соловьева. К официальному православию оба религиозных мыслителя, каждый по-своему, относились критически. Ныне, в постсоветское время, снова возрождается неофициальное, духовно-просвещенное неохристианство, в т.ч. и среди писателей. Неохристианство Кудимова имеет отчетливо выраженный национальный, неортодоксальный и неоправославный характер. При этом Кудимова, как личность весьма активная, утверждает свои неоправославные идеалы не только в своем художественном творчестве и философско-религиозно-историософской эссеистике, но и в своей общественной деятельности. Так, например, по ее инициативе Загорску было возвращено историческое имя Сергиев Посад (см. ее обращение «Вернуть святое имя!» // Литературная газета. 1990. 26 дек.; заметку «Воскресение Сергиева Посада» // Литературная газета. 1991. 25 сент.).
       Плодотворно Кудимова работает как прозаик, переводчик, культуролог и литературный критик (см., например, ее статьи «Козетта и один Бар-трам» // Согласие. 1991. №4; «Восстановление смысла» // Литературная газета. 1992. 11 марта; «Светлый путь в темноте» // Литературная газета. 2000, 29 нояб.- 5 дек.; «Судьба, которую не засчитали» // Литературная газета. 2001. 3-9 окт.; ее рассказы, опубликованные в журнале «Истина и жизнь» — 2000. № 4, 5, 6 и 7).

Литература и другие источники информации