AZ-libr.ру

       [8.3.1938, г. Павловский Посад Московской обл.]
       — поэт, переводчик.
       Окончил факультет русского языка и литературы Московского государственного педагогического института им. В.И.Ленина. Печататься начал в 1958. В 1960 подготовил сборник стихов «Замысел», однако идеологическая цензура не позволила ему выйти в свет. Критика Чухонцева в 1968 за стихотворение «Повествование о Курбском», в котором якобы оправдывалось предательство, еще больше затруднила выход книг поэта. В результате первый сборник стихов Чухонцева «Из трех тетрадей» вышел только в 1976. Второй его сборник — «Слуховое окно» — появился в 1983, а третий — «Ветром и пеплом» — в 1989.
       Для поэтического мировосприятия Чухонцева характерны драматизм, историзм и лирико-философская рефлексия, формировавшаяся под влиянием таких христианских и неохристианских мыслителей, как П.Я.Чаадаев, К.Н.Леонтьев, В.В.Розанов, Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, Н.Ф.Фёдоров и др. Долгое пребывание в идеологическом подполье способствовало развитию как в мировосприятии поэта, так и в его стиле драматической двойственности, контрастности в соотношениях между светом и тенью, добром и злом, видимой стороной жизни и ее «ночной» изнанкой, между миром реальным, предметным и миром иным, идеальным, духовным, божественным, между верой и знанием, жизнью и смертью. В этой двойственности и контрастности преобладают мрачные тона, рембрандтовские светотени. Психологически и стилистически Чухонцев родствен Достоевскому, его современникам К.Случевскому, И.Анненскому и А.Апухтину, а также В.Ходасевичу.
       Развитию двойственности способствовала и биография Чухонцева. Рожденный в Посаде — полудеревне-полугороде, посвятивший ему многие свои стих, и поэму «Свои. Памяти близких», считающий себя «интеллигентом в первом поколенье» («Отрывок»), поэт чувствовал себя в столичной интеллигентской среде человеком пришлым, чужим и одиноким, хотя, с другой стороны, он здесь нашел и друзей, поклонников своего таланта.
       Глубокий историзм поэзии Чухонцев сказывается не только в изображении далекого («Илья», «Повествование о Курбском», «Кончина Ивана», «Похвала Державину», «Барков», «Батюшков», «Дельвиг», «Каховский», «Чаадаев на Басманной») и близкого («Свои», «Кот в сапогах», «Двойник») прошлого, но и в изображении современности («Соседка», «Семен Усуд», «Однофамилец»), Особенно внимателен поэт к мрачным, трагическим периодам национальной истории: эпохе Ивана Грозного и временам сталинизма. Для характеристики того или иного времени он чаще всего прибегает к жанру историко-психологического портрета, а иногда к панорамным зарисовкам («На ташкентской бойне», «Репетиция парада»), в т.ч. пейзажного характера («Когда запевает бор», «Пасха на Клязьме»). В стихотворении «Седой учитель начальных классов...» выразительно дан портрет участника Великой Отечественной войны, рассказ которого о событиях древнерусской истории, ассоциируясь с недавней «правой битвой», участником которой был он сам, вызывает размышления о высшем смысле нашей Победы, оплаченной большой кровью. Полны глубокого драматизма размышления поэта об изнанке исторического процесса в стих. «Нет ничего ужасней вырожденья!..». Непримиримо относясь к деспотизму, являясь сторонником исторического прогресса, Чухонцев вместе с тем остро чувствует, какой дорогой ценой этот прогресс оплачивается и как медленно и мучительно он осуществляется. В отличие от многих шестидесятников, Чухонцев ни в годы хрущевской оттепели, ни сейчас не уповает на скорое изменение жизни к лучшему.
       Чухонцев — почвенник по своим убеждениям, у него, говоря словами из его «Баллады о реставраторе», «история в крови», но его любовь к России не является, как и у Чаадаева, слепой, она похожа на «странную любовь» Лермонтова. В стихотворении «Через двор» поэт говорит: «Прости мне, родная страна, / За то, что ты так ненавистна. / Прости мне, родная чужбина, / За то, что прикушен язык. / Покуда подлы времена, / Я твой поперечник, отчизна». У поэта, который в стих. «Голос за снимком» чувствует себя прахом тех, кто сгинул в ГУЛАГе, любовь к родине и не может быть другой, как «поперечной». В стихотворении «...А в эти дни горели за Посадом...» о такой любви сказано: «Нет, не любовью, видно, а бедою / Выстрадываем мы свое родство, /А уж потом любовью, но другою, / Не сознающей края своего. / Да что об этом! Жизнью и корнями / Мы так срослись со всем, что есть кругом, / Что кажется, и почва под ногами — / Мы сами, только в образе другом». В стих. «Не к этой свободе тянусь...» Чухонцев признается: «...С годами люблю все сильнее / Не родину эту, не Русь, / Не хмурое небо над нею,— / И это, конечно! — но взгляд / Бросая на наши равнины, / Взыскуешь невидимый град / Из этой духовной чужбины».
       Поисками духовного обетования проникнуты философские размышления Ч. о жизни и смерти (триптих «Superego»), его вариации на библейские темы («Фрески», «Сразу споткнулся о память, едва вошел...», «Пасха на Клязьме», «О той земле» и др.).

Литература и другие источники информации