AZ-libr.ру

       [9.3.1975, пос. Романовка Романовского р-на Саратовской обл.]
       — поэт.
       Родилась в семье учительницы и шофера военного комиссариата. Мать — из казачьей семьи, прадед Александр Струков в Гражданскую войну воевал в частях атамана Антонова. Другой прадед, Фёдор Кочетков, был сослан на Соловки за протест против организации колхозов. Струкова с детства слышала рассказы старших родственников о Гражданской и Отечественной войнах, что впоследствии во многом повлияло на систему художественных символов ее поэзии.
       В 1992 Струкова окончила среднюю школу. Учась еще в 8 классе, поступила заочно в Московский университет искусств на факуольтет станковой живописи, который окончила в 1993.
       С 1992 работала учителем рисования в сельской школе, затем — корреспондентом в районной газете.
       В 1996 принята в СП России по рекомендации В.Кожинова.
       С 1997 живет в Москве.
       Стихи начала писать с четырех лет, первая публикация 12-летней Струковой — стихотворение «Земляника» в районной газете в 1987. В ранних стихах доминировали темы природы, родной истории.
       В 1992 подборку из пяти стихотворение Струковой напечатал журнал «Наш современник» (1992. №12). С этого времени Струкова публикуется в журнале «Наш современник», «Молодая гвардия», «Роман-журнал. XXI век», «Русская воля», «Атеней», «Подъем», «Встреча», газетах «Завтра», «День литературы», «Экономическая газета», «Царский опричник» и т.д. Стихи собраны в книги «Чертополох» (1996), «Солнце войны» (1998), «Серебряная пуля» (2003).
       Образ России — кровной Родины пронизывает все стихотворения Струковой. Даже если он не явен, поэтический контекст совершенно определенно вычерчивает его зримые и духовные приметы. Именно это мировоззренческое свойство поэтессы позволяет ей объединить и противников Советской власти, расстрелянных и сосланных в Сибирь, и бойцов, павших смертью храбрых в 1941-м. «Ибо боролись за Россию и те, кто — подчас ценой жизни — "переваривал коммунизм" (по знаменитому выражению Валентина Распутина), и те, кто шел на войну за Отечество — пусть не столь давно "коллективизированное"»,— писал в предисловии к сборнику Струковой «Солнце войны» В.Кожинов (Кожинов В.- С.4).
       Струкова стремится к тому, чтобы ее творчество было близко молодому поколению, и самая дорогая для нее читательская аудитория — патриотическая молодежь. Поэзия Струковой, посвященная духовной популяризации национально-патриотической идеологии, порождает неоднозначные суждения и оценки. Так, Ст.Куняев, в свое время впервые опубликовавший в «Нашем современнике» стихи Струковой, а впоследствии редактировавший ее книгу «Солнце войны», увидел в творческом развитии поэтессы ожесточенность и самонадеянность, имея в виду ее строки: «...ты не народ, ты — полуфабрикат. / Тебя сожрут и сплюнут на закат. / Крестом поковыряют меж зубов. / Анафема тебе, толпа рабов» («Анафема тебе, толпа рабов...», 1999). Никто из прежних провидцев не бросал в лицо униженным и оскорбленным столь страшные, пусть, может быть, и справедливые слова — «...ни автор "Слова о полку...", ни безымянные русские летописцы, ни Пушкин с Тютчевым, ни Сергей Есенин не доходили до таких проклятий... своему народу»,— писал критик, предваряя журнальную подборку стих, из новой книги Струковой «Серебряная пуля» (Куняев Ст.— С.130).
       В то же время в предисловии к этой книге С.Яшин сочувственно развивает тезис поэтессы о тотальной войне темных и светлых сил, в центре которой волею судьбы оказалась Россия. Критик определяет смысл названия сб.: «Как известно, серебряной пулей убивают воплощение Тьмы, прикинувшееся человеком, средоточие зла и лжи, скрытое в живой плоти врага» (Яшин С.— С.6). Именно путь войны выбран Струковой в качестве абсолютного духовного самоопределения. «Марина — поэт Войны. Войны, пробуждающей национальное единство и великую память предков... Эта поэзия взывает к подлинным Воинам Духа, русской национальной элите, той самой, которая двинется в освободительный поход на Третий Рим» (Там же. С.5).
       Принципиально иной точки зрения на сущность поэзии Струковой придерживается В.Лютый. Вписывая творчество Струковой в русский поэтический контекст последних двух веков, критик представляет обобщенный образ ее поэзии: «Это песнь истомившегося в плену духа, теперь расправляющего крылья и стремящегося к свободному парению. Но пространство занято, прозрачность его замутнена и небо крючьями притянуто к земле. Вот миг, когда уже не пленный, но помнящий о плене дух начинает свою речь и движение» (Лютый В.— С.199). Действительно, символ «духовного плена» у Струковой один из самых главных. «"Пуст твой двор, и в жилище не будет живых",— / говорит мне смеющийся враг... / <...> Эти белые села никто не спасет, / эти рощи пойдут под топор, / и неистовый ветер печаль унесет, / и сожрет твою песню простор» («Пуст твой двор...», 2000). В этих картинах нашествия нет ни одного упоминания о слезах, но удивительно напевно и щемяще показана кручина. В отличие от наглядной публицистической стороны поэзии Струковой здесь налицо обозначение состояния, но не выговаривание его до последней крупинки чувства — своего рода психологическая синекдоха, признак глубокого поэтического дара.
       В том, что внутренний мир поэзии Струковой нравственно регламентирован, нет никаких сомнений. Женское сжатое болью и гневом сердце готово к отпору и даже мщению: «Как же весело, братцы / <...> в ответ на угрозы / поджигать города / да пускать под откосы / на закат поезда» («В дождевом перезвонце...», 1999); «Заминируем каждую пядь этих пашен, / динамит — под оклады икон» («Если завтра война, мы поплачем о милом...», 2000); «Мы тьму выжигаем тьмою. / Мы зло убиваем злом» («Нам не от богов известно...», 2000). Ключом к этим строкам, от которых веет властностью и волей, может быть следующее авторское замечание: «Мы долго смотрели в бездну, / она отразилась в нас». Разрушительная эта бездна должна быть разрушена — бездна гибели, вероломства, скверны и страха. Именно потому происходит превращение безмолвного наблюдателя в саму непреклонность: «И стали стальными лица, / и стали глаза свинцом» — взгляд, впрямую ассоциирующийся с полетом пули, острым и окончательным («Нам не от богов известно...»).
       В отличие от многих стихотворений, созданных в годы Великой Отечественной войны, на первый взгляд очень близких черно-белым поэтическим образам Струковой, художественный мир поэтессы насыщен культурными символами, а также постоянным соотношением авторского духовного импульса и христианской картины мира — которые то совпадают, то противоречат друг другу.
       В поэзии Струковой важен мотив возврата к национальным символам, к их укорененности в русском сознании, к мистической благодатности русского Православия. В стихах прослеживается сложная духовная связь лирической героини с Небом. Ропот, упреки Богу и даже богохульные кощунства — это речь русского Иова. В них сквозит тоска и ожидание кары, которая падет на голову возвысившего голос поэта, но Божий гнев непременно прольется и на врагов родной земли. Резкие, порой ошеломляющие упреки поэтессы Небесам отражаются в ее беспощадных словах, адресованных своему народу, хотя при этом отчетливо звучит героическое начало — сильный обязан спасти слабых, безвольных, покорно опустивших руки: «Зачем призывать их сражаться? / Рабов проще гнать, чем вести. / Они рождены, чтобы сдаться... / Но мы рождены — их спасти» («О нас говорил Заратустра...», 1999).
       Именно нарушением полноты мира, несущей в себе первичный отблеск небесного дома («О деве, что плача... глядит на дорогу в тоске»; «о белых цветах, что ложатся к кресту» — «Сияет листовка на серой стене...», 2000), вызваны накаленные строки поэтессы о враге: «Коль вину ему отпущу, / за себя я его прощу, / но когда подойду к окну, / не прощу его за страну. / <...> помолиться, так намолю: / Надышаться ему — в петле, / Отоспаться ему — в земле» («Возлюби своего врага...», 1998). Здесь отчетливо видна родовая оскорбленность и принятие на себя ответственности перед небом за кару предателю, разрушителю, захватчику, извергу. Эта решимость матери и сестры не вызывает никаких сомнений этического порядка: «...когда вздохнет свободная Россия, / победою закрыта, как броней, / когда отрежут голову Шамиля /ив тишине поднимут над Чечней» («Корреспонденты к нам из-за границы...», 2000).
       Голос женщины искупает непримиримость многих гневных слов лирической героини, подчас непростительных для голоса мужского. Поэтесса, из уст которой, словно в апокалипсическом видении, выходит огненный меч, предстает как мать Гнева и сестра Страдания, готовая разрушить истерзанный мир, чтобы затем создать, родить новый, светлый и добрый. В поэзии Струковой именно таким образом — через неявные облики матери и сестры, причудливо совмещенные с чувствами гнева и страдания, открывается читателю область родового.
       Духовная сторона поэзии Струковой берет начало в народно-поэтическом творчестве. Представления о Граде небесном, в котором наряду с извечными русскими символами Правды, Красоты, Кротости воплощена мечта о «воле вольной», особенно близки Струковой как по складу ее поэтического характера, так и по времени, которое проживает поэтесса: «Прохожу, о России грущу / с песней грозной и честной, / волю вольную в мире ищу — / Град небесный. / Укрывает его высота / и огнями блистает...» («От востока по тонкому льду...», 1999). Но в этом обетованном царстве кротость спрятана вглубь души и обращена скорее к личной доле героини, к житейскому и собственно душевному, на место кротости как духовной черты встает воинская жертвенность.
       Лирический дар Струковой скрепляет в одно целое импульсивный мир ее стихотворений. Состояния сомнения, грусти, скупо высказанного нежного чувства к любимому человеку, неуверенности в дружбе, тоски — все это присутствует в ее поэзии, хотя говорится об этом очень кратко, как бы вскользь. Лирическое «я» отдвигается почти безличными чувствами должного или недолжного, которые соотносятся с сегодняшней реальностью. В стихотворениях же, написанных от первого лица, инвектива миру, который огромен, исходит из уст человека, который смел, но мал и конечен. Такое противостояние неизбежно выявляет авторские затаенные человеческие черты. Их присутствие в гражданском и мифологическом контексте стихотворения отепляет поэтическую строку и резко сокращает дистанцию между поэтом-оратором и читателем-слушателем («Ты меня не предашь?..», «Я люблю тебя, степь...», «Вот и станем мы в поле ветром...», «Спой мне песню про черного ворона...», «От востока по тонкому льду...», «Немногим высокая тайна известна...»; все — 1999). Насыщенная мифопоэтическими образами ткань стихотворения у Струковой от сборника к сборнику постепенно разрежается, уступая внешне первое место совр. реалиями и узнаваемо-конкретным коллизиям. Во многом это соответствует нынешней гражданской позиции поэтессы, ее волевой установке на сокращение художественной дистанции в антитезе «поэт — гражданин», стремлению говорить от лица многих и возвышать свой голос из средоточия людского.
       По словам критика, «поэтесса может быть сопричислена к тому героическому и преданному поколению, что оросило своей кровью черную землю Чечни, что было оболгано в своей борьбе и смерти... Это — их голос, не чуждый некоего духовного монашества, часто склонный к житейской аскезе, противопоставленной пиру всего мирского, земного... Это голос молодой России, которая полна не только гневом, но любовью, разумом, сердечным чувством и удивительным по глубокой выразительности поэтическим словом» (Лютый В.— С.217).
       Закономерным, хотя и не равноценным продолжением собственно поэтического творчества Струковой являются ее песенные тексты, положенные на музыку композитором Валерием Порываевым: музыкальные альбомы «Серебряная пуля» (2002), «Вопрос крови» (2003), «Гуляй, душа» (2004). Отличаясь крайним радикализмом, песенные тексты Струковой несут мощный идеологический заряд, подчас в ущерб поэтической образности. Однако Струкова, отдавая дань жанру и стилистике «наступательной» песни, идет на эту художественную уступку совершенно сознательно.
       Струкова — лауреат премии журнала «Наш современник» (1995), премии «Традиция» (2000).

Литература и другие источники информации