AZ-libr.ру

       [20.12.1935, Ленинград]
       — поэт, переводчик, сценарист, эссеист.
       Родился в интеллигентной семье (отец, погибший на фронте, был архитектором, мать преподавала немецкий язык.). В 1959 окончил Ленинградский технологический институт холодильной промышленности. В это же время знакомится с группой поэтических единомышленников, входит в «ахматовскую четверку» (И.Бродский, А.Найман, Д.Бобышев), начинает изредка печататься в журнальной периодике, переводит стихи с армянского, грузинского, казахского, туркменского, узбекского, эстонского языка, а также английскую, индийскую и арабскую поэзию, пишет книги для детей, создает более 20 киносценариев, в т.ч. «Моя жизнь — Россия» (об А.И.Куприне), «Чукоккала» (о К.И.Чуковском) и «Время Лермонтова». Является участником и составителем поэтического раздела диссидентского альманаха «Метрополь» (1979).
       Первая книга стихов Рейна «Имена мостов» вышла в 1984. На нее откликнулся в еженедельнике «Литературная Россия» статьей «Горбушка пирога» Е.Евтушенко. В 1987 Рейн был принят в члены СП СССР. Со времен горбачевской перестройки он регулярно издает сборники стихов: «Береговая полоса» (1989), «Темнота зеркал» (1990), «Непоправимый день» (1990), «Против часовой стрелки» (1991), «Нежносмо...» (1992), «Избранное» (1994), «Предсказание» (1994), «Стихи» (1994), «Сапожок» (1995) и др.
       Поэтическое мировосприятие и стиль Рейна имеют реалистический характер, однако их реализм особый, индивидуально-личностный. Для понимания особенностей этого реализма важны признания самого Рейна, высказанные им в одном интервью: «Я пришел к выводу, что, например, поэзия и проза, хотя и там, и там материалом служит слово, совершенно не родственны. Метод подачи, поэтика — разные, даже в известной степени совершенно отдаленные. Для меня же ближайшим родственником поэзии является кинематограф. <...> Киносредства были как бы образцами для моей поэтики. <...> ...я думаю, что поэзия — производная от тайны бытия. А тайна бытия — она прежде всего визуальная тайна. Это тайна зрелища, это тайна зрения. В первую очередь — зрения. И зрение это должно быть как-то организовано. Именно кинематограф как искусство и есть организатор зрения. Он одновременно и натуралистичен, и сверхреален. Он каким-то магическим образом подает любой предмет, появляющийся на экране. Нож на экране — совсем не то, что реальный нож, и совсем не то, что слово-символ "нож". Я считаю, что нож на экране обладает какими-то магическими, загадочными и, я бы даже сказал, волшебными свойствами. <...> ...мое слово должно быть одновременно натуралистично, вещественно и символично». (Литературная газета. 1996. 17 янв.).
       Из этой самохарактеристики Рейна следует, что его художественное мировосприятие основано главным образом на зрительном, визуальном, и не просто визуальном, а кинематографическом восприятии внешнего мира, и только через это восприятие открывается его внутренний, лирический мир. Преимущественно зрительное восприятие окружающего мира обусловливает повествовательный характер поэзии Рейн, который в своих стихах и поэмах главным образом рассказывает о том, какие чувства, переживания, образные ассоциации и размышления рождает в нем увиденное. Меньше всего увиденное вызывает у него философскую рефлексию, стремление анализировать свои чувства и переживания, рожденные в этом зрительном созерцании, а также исповедываться в них, выражать их исповедально. Повествовательный характер поэзии Рейна определяет ее разговорный стиль, в котором чувства и знания культурного, начитанного, интеллигентного человека излагаются не книжно-поэтическим языком, а будничной, разговорной речью.
       Начинается поэтическое восприятие Рейна с документального, протокольного, «натуралистического», по его слову, восприятия и словесного воспроизведения увиденного, пережитого им самим и усвоенного им из книг или из рассказов других людей. Из стихов и поэм Рейна можно получить точные сведения о его родословной (см. стихотворение «Преображенское кладбище в Ленинграде» и др.), но больше всего о нем самом: где учился, кого любил, с кем дружил, где и когда жил в Ленинграде и в Москве, в каких других местах побывал, что там увидел и с кем общался и т.д.
       Для Рейна, для его художественного мировосприятия и стиля, весьма показательно стихотворение «Няня Таня» из сб. «Береговая полоса» (1989), в котором оно опубликовано без эпиграфа, появившегося в следующем сб.— «Темнота зеркал» (1990). Эпиграф этот — из известного стихотворения В.Ходасевича «Не матерью, но тульскою крестьянкой...» (12 февр. 1917; 2 марта 1922): «...я высосал мучительное право / тебя любить и проклинать тебя». Эти слова Ходасевича обращены к России, которую он вскоре покинул, эмигрировав в Западную Европу. Не будучи русским по крови (в его жилах текла еврейская и польская кровь), Ходасевич, которому, по его словам, тульская крестьянка Елена Кузина «отдала... безраздельно все: / И материнство горькое свое, / И просто все, что дорого ей было», стал выдающимся русским поэтом, знаменитым пушкинистом, хранителем волшебного русского языка, получившим право гордиться порой перед российскими «слабыми сынами» тем, что «сей язык, завещанный веками, / Любовней и ревнивей берегу...» И память о своей кормилице для него дороже и священнее всего.
       Для Рейна, еврея по крови, няня Таня тоже стала родным существом, способствующим «всасыванию» им русской ментальности, но, в отличие от Ходасевича, не столько в ее высших поэтических, духовных проявлениях, сколько в ее низших, собственно народных, подчеркнуто прозаических и даже физиологических, натуралистических, но не менее значимых, чем высшие проявления, для приобретения евреем характерных русских свойств и черт. Хороня няню, поэт мысленно обращается к ней: «Что ж, няня Таня? / Няня, до свиданья. Увидимся. / Я все тебе скажу. / Что ты была права, что ты меня / всему для этой жизни обучила: / во-первых, долгой памяти, / а во-вторых, терпению и русскому беспутству, / что для еврея явно высший балл. / Поскольку Розанов давно заметил, / как наши крови — молоко с водой — неразделимо могут совмещаться...»
       Увидел Рейн в тяжелой судьбе своей няни и ее родственников и трагические черты советской истории, советской России. Вот одна из них. Няню Таню и ее младшего, любимого и примерного сына Тимофея война с фашистами «застала летом в родовой деревне / в Смоленской области»; «Тимофей возил в лесу муку, и партизаны этим хлебом жили. / А старший нянин брат родной Иван / был старостой села. / Он выдал Тимофея, сам отвез / за двадцать километров в полевую / полицию, и Тимофея там / без лишних разговоров расстреляли...»
       Рейн кинематографически «прокручивает» свои воспоминания о няне Тане на ее похоронах. Раньше его о похоронах своей няни рассказал А.Межиров в стих. «Серпухов», которое содержало, как и стихотворение Рейна, аллюзию на стихотворение В.Ходасевича о его русской няне. Хотя Рейн прямо не указывает на связь своего стих, со стихотворение Межирова, она несомненно есть. Таким образом, из стихотворений Ходасевича, Межирова и Рейн, преемственно связанных между собой, сложилась весьма оригинальная лиро-эпическая трилогия, в которой каждый поэт, кровно связанный с еврейством, по-своему рассказывает о том, как русская няня помогла ему приобрести русскую ментальность, увидеть в простых русских женщинах черты России, а самим стать по характеру и художественными мировосприятию русскими поэтами. Эта трилогия является важным штрихом не только в истории русской поэзии, но и в истории русского искусства XX в.
       Примером того, как в поэзии Рейн чередование и взаимодействие натуралистических, протокольно достоверных и автобиографически документальных кадров приводит к тому, что реалистические образы приобретают таинственный, магический и символический оттенок, может быть стихотворение «Дельта», образ девушки в нем. Ощущение таинственного в реальном роднит Рейн с Ахматовой, которая считала, что в настоящей поэзии, в поэзии Пушкина и в ее собственной, есть нечто тайное и таинственное.
       Всякое подлинное произведение искусства, в особенности поэтическое, содержит в себе неповторимую, индивидуально-личностную, жизнетворческую энергетику, которой зарядил и наделил его автор. Индивидуальная часть этой энергетики имеет природное происхождение, она связана с врожденными свойствами человека и имманентно присущей ему способностью воспринимать окружающий мир или, по-другому, сырую, первозданную природу; личностная часть энергетики создается главным образом за счет восприятия и ассимиляции человеком культурного наследия: чтения книг, просмотра кинофильмов и телепередач, знакомства с живописью, архитектурой и т.д. В энергетике каждого художника и его творчества есть свое соотношение и взаимодействие этих двух частей: один поэт наиболее чутко воспринимает «сырую» природу, другой — производную, преображенную, книжную, культурную и т.д. В энергетике поэзии Рейна особенно остро чувствуется ее первая, натуральная часть, рожденная из восприятия «сырой» природы, а вторая часть, выросшая из начитанности поэта, восприятия им творчества любимых авторов и его культурного багажа, чувствуется слабее, так как оказывается чаще всего сильно растворенной в первой части и ассимилированной ей. Отсюда поэзия Рейна, при всей начитанности ее автора и множестве в его стихах реминисценций из любимых поэтов, не воспринимается как «книжная», в отличие, например, от поэзии А.Кушнера, энергетика которой больше связана с культурой, литературой и искусством, чем с «сырой» природой.

Литература и другие источники информации