AZ-libr.ру

       [3(16).11.1900, ст. Гундоровская Обл. Войска Донского (ныне Донецкая обл.) — 19.9.1962, Москва]
       — драматург.
       Вышел из крестьянской семьи, рос с матерью, отца не помнил, т.к. семья рано распалась. Впоследствии, по признанию драматурга, многие черты своей матери-крестьянки (ее народный язык, характер и даже социальные колебания) он использовал при создании образа Ивана Шадрина в пьесе «Человек с ружьем» (Автобиография. С.227). В трудовую жизнь Погодин вступил с юных лет, испробовав множество разных работ — от посыльного в магазине до экспедитора в газете. Систематического образования не получил, о чем сожалел, уже будучи профессиональным литератором. В начале 1920-х активно сотрудничал в ростовских газетах «Донская беднота», «Молот», «Трудовой Дон». После публикации одного из очерков Погодина в «Правде» (1922) секретарь редакции М.И.Ульянова предложила ему стать разъездным корреспондентом этой газеты. Годы работы в «Правде», многочисленные очерки, опубликованные в ней и собранные в книгах «Кумачовое утро» (1926) и «Красные ростки» (1926), одобрительный отзыв М.Горького о первой из этих книг — таковы основные предпосылки, определившие писательскую судьбу Погодина.
       Почти все его ранние пьесы («Темп», 1929; «Поэма о топоре», 1930; «Мой друг», 1932, и др.), как и их герои (сезонные рабочие, инженеры, руководители строек и др.), были созданы на основе предшествовавших им очерков. Пьесы эти вылились в необычную форму «сценического очерка», что заставило режиссера московского Театра Революции А.Д.Попова и других постановщиков искать соответствующие способы и приемы их театрального воплощения. Без какой-либо временной дистанции Погодин запечатлел эмоциональный колорит и дух эпохи первой пятилетки, энтузиазм строителей, вышедших из деревни (Ермолай Лаптев в «Темпе»), умельцев-заводчан (Степан в «Поэме о топоре»). Но «очеркизм» в драматургии не обошелся и без потерь: упоение фактом в лефовском духе, несобранность композиции, пренебрежение психологией («Чего тут разводить психологию»,— с досадой заявляет один из персонажей «Темпа») (СС. Т.1. С.81). Даже такой «первопланный» герой, как Гай («Мой друг»), хозяйственный лидер, человек дела, ставший подлинным открытием драматурга, показан в ситуациях, где нет времени и возможности «разводить психологию», анализировать свои и чужие поступки. Ранние пьесы Погодина при всей их наивности и несовершенстве оставили заметный след в истории драматургии. В этом повинна не только их тематическая новизна, закрепившая за их автором место родоначальника «производственной пьесы». Успеху способствовал и особого качества погодинский юмор, подчас грубоватый, «не интеллигентский» (Юзовский Ю. Вопросы социалистической драматургии. М., 1934. С.178), но вполне органичный и по-своему «утепляющий» сугубо производственную атмосферу, в которой живут и действуют герои. Недаром некоторые критики связывали раннюю драматургию Погодина с традициями «народного театра-балагана» (Рудницкий К.— С.306).
       После первых удач в драматургии Погодин вскоре ощутил исчерпанность темы и необходимость искать новые пути в творчестве. Уже в 1931 он весьма критически оценил свои сценические опыты и отрекся от «очеркизма, уводящего в механистичность, жанризм, по-казывательство» (Стальные, немигающие... // Советское искусство. 1931. 3 июня). Комедия «После бала» (1934), посвященная социальным преобразованиям в деревне, открыла новый этап драматургических поисков Погодина. Увлечение «производственным процессом» сменилось более пристальным вниманием к личности, ее внутреннему миру. В том же направлении создавалась и комедия «Аристократы» (1934), получившая широкую известность благодаря колоритным фигурам уголовников (Костя-капитан, Соня и др.), перевоспитуемых чекистами на строительстве Беломоро-Балтийского канала. От внимания современников не ускользнуло то, что основная тема пьесы получила в итоге облегченное решение. Как отметил К.А.Тренев, сильная сторона погодинской пьесы — «галерея "аристократов" в их нетронутом состоянии», слабая — «раскрытие перерождения преступников» (Холодов Е.— С.39). К ним вполне могут быть отнесены слова М.Горького о героях очерков Погодин: «Перерождение это совершается с быстротой почти чудесной» (Горький М. СС: в 30 т. М., 1949-55. Т.27. С.490). Со временем обнаружилась и ущербность самой «социально-педагогической идеи Беломорстроя» (М.Горький), засвидетельствованная В.Шаламовым в одном из писем А.Солженицыну: «Романтизация уголовщины нанесла великий вред, спасая блатных, выдавая их за внушающих доверие романтиков» (Знамя. 1990. №7. С.67). Некую зыбкость жизненной основы своего произведения вынужден был признать позднее и сам автор: «Быт и атмосфера пьесы "Аристократы" несколько сомнительны...» Хотя и добавлял, что «эту пьесу можно смотреть с интересом и через двадцать лет после ее написания» (Автобиография. С.226).
       Драматургическая поэтика Погодин формировалась с опорой на горьковский и чеховский опыт. В основе ее лежит «конфликт миропонимания», который питает действие пьесы, определяет судьбы ее героев. Поединки антагонистов, за редким исключением, не свойственны погодинской драме. В ней, как правило, нет интриги, но есть некая сквозная мысль, которая скрепляет отдельные эпизоды, сцены преимущественно способом ассоциативной связи. Кульминацией погодинских пьес становится обычно момент «прозрения», пробуждения сознания героя, что естественно влечет за собой новый поворот в его судьбе. Именно в коллизиях такого типа органично выявлялись жизнерадостный юмор драматурга, его оптимизм. Источник комедийности Погодина — в самом характере новых столкновений, которые он пытался осмыслить в своих статьях накануне I съезда писателей. Часть из них вошла в его сборник «Театр и жизнь» (М., 1953).
       К ленинской теме Погодин подошел под влиянием не только внешнего повода (20-летие Октября), но и внутренней логики своего творческого развития. В столкновениях Ленина с Шадриным («Человек с ружьем», 1937), Забелиным («Кремлевские куранты», 1940), Дятловым и Ипполитом Сестрорецким («Третья патетическая», 1958) драматург в полной мере использовал возможности выявления новой конфликтности, смысл которой — в духовно укрепляющем воздействии «сильной» личности на «слабую», в борьбе за человека, за его сознание и душу. Путь героев к искомой правде, к «миропониманию» лежал через встречу с вождем, которая становилась для них судьбоносной. Отсюда возникала и необходимость более углубленной психологической разработки характеров. Не случайно Погодин и МХАТ породнились на ленинской теме («Кремлевские куранты» в постановке Вл.И.Немировича-Данченко. Саратов, 1942), ибо к тому времени драматург уже не только не отрицал психологизм, но и овладел им как художник.
       Трилогия Погодина о Ленине обрела богатую сценическую историю, начиная со знаменитого спектакля Театра им. Е.Вахтангова «Человек с ружьем» (1937, реж. Р.Н.Симонов). Она получила широкое общественное признание и была отмечена Ленинской премией по литературе (1959). Очевидно, однако, что многое в ней, как и в работах ее толкователей, не выдержало испытания временем. Саркастически звучит сегодня финальная фраза вождя революции в «Третьей патетической», произнесенная на ступенях Смольного среди бурлящей массы красногвардейцев и солдат: «Это не умрет... это бессмертно» (СС. Т.2. С.210). Более существенным представляется то, что изображение демократичного и доступного Ленина (сцена встречи его с Шадриным) объективно противостояло парадной и помпезной атмосфере сталинского культа. Но и это в конечном счете обернулось заблуждением, суть которого в идеализации исторических деяний и личности Ленина. Непреложным остался лишь тот красноречивый факт, что в ленинской трилогии, как и в других своих историко-революционных пьесах («Вихри враждебные», 1953; «Багровые облака», 1954; «Не померкнет никогда», 1960), Погодин обошелся без фигуры Сталина.
       Возвращение драматурга к совр. теме в конце 1930-х принесло ему больше огорчений, чем удач. Разнонаправленные поиски в жанрах героической («Падь Серебряная», 1938), лирической («Джиоконда», 1939) и — впервые у Погодина — сатирической комедии («Моль», 1939) не дали значительных творческих результатов. Продолжением лирической линии, намеченной в «Джиоконде», явилась кинокомедия «Кубанские казаки» (1950), необычайно популярная в свое время, но заклейменная позднее как образец лакировки колхозной жизни.
       Неудачным для Погодина, драматурга «сугубо штатского» (Холодов Е.— С.198), оторванного по состоянию здоровья от фронта, оказался и весь период Великой Отечественной войны. Из нескольких пьес этого периода лишь одна «Лодочница» (1944), посвященная обороне Сталинграда, была опубликована и поставлена в периферийных театрах. Но и она вскоре угодила в «черный список» безыдейных и легковесных пьес, оглашенный в партийном постановлении «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (1946). 2 пьесы военного периода («Московские ночи», 1942; «Икс и Игрек», 1943) включены в посмертно вышедший двухтомник Погодина «Неизданное».
       Как драматург, Погодин изначально обладал особой чуткостью к современности и не раз был первооткрывателем новых тем и образов в литературе. В пьесе «Сотворение мира» (1945) он одним из первых обратился к теме возвращения, преодоления душевных ран, нанесенных войной (образ полковника Глаголина). Здесь же впервые затронута и жизненно острая проблема доверия к людям, остававшимся «под немцами». Впоследствии эти мотивы станут характерными для всей послевоенной литературы. Однако чуткость Погодина к запросам времени оборачивалась и др. своей стороной — созданием конъюнктурных произведений, которые быстро утрачивали актуальность и уходили в забвение. Так случилось, например, с пьесой «Миссурийский вальс» (1949), написанной в разгар «холодной войны» с целью разоблачения американской действительности. Печальным уроком стала и пьеса Погодина «Когда ломаются копья» (1952), где автор устами биолога Чебакова отстаивал научное «открытие», оказавшееся на самом деле, едва пьеса успела появиться на сцене, пустой сенсацией. Не миновала драматурга и ощутимая в конце 1940-х — начале 1950-х тенденция к бесконфликтности (комедия «Бархатный сезон» и др.).
       Последнее десятилетие в жизни Погодина совпало с периодом общественной «оттепели», пробудившей в нем новые творческие силы. Некоторые давние его пьесы пережили в это время как бы второе рождение (постановка новой редакции «Курантов» во МХАТе, 1955; возобновление Н.Охлопковым «Аристократов» в Театре им. В.Маяковского; появление «Моего друга» в Театре им. М.Ермоловой). В эти же годы Погодин, уже признанный мастер драматургии, активно участвовал в воспитании литературной смены, редактировал журнал «Театр»; в издательстве «Искусство» вышло его 5-томное СС (М., 1960-61). Творческая программа Погодина этого периода наиболее ярко воплотилась в пьесе «Сонет Петрарки» (1956), где утверждается мысль о высокой любви как источнике радости и счастья. Такая любовь выпала на долю Суходолова и Майи, взаимоотношения которых подвергаются серьезному испытанию под напором

Литература и другие источники информации