AZ-libr.ру

       [7(19).5.1898, Москва — 27.8.1954, Голицыно Московской обл.]
       — поэт, переводчик.
       Из дворянской семьи (отец, Николай Платонович Оболдуев, был предводителем дворянства г.Коврова). Оболдуев с сестрой рано остались сиротами. Воспитывала их сестра отца, а после ее скорой смерти дети оказались на попечении ее дочери. После окончания в 1916 7-й Московской казенной гимназии Оболдуев поступил на историко-филологический факулдьтет Московского университета, где проучился 3 курса (занимался в семинаре профессора П.Н.Сакулина): учеба была прервана Гражданской войной. Оболдуев служил в Красной Армии в тяжелом артдивизионе, из которого уволился в запас. В анкете Оболдуев указывал: «с 1918 по 1922 г. в Культурно-Просветительских отделах в тылу и на фронте» (РГАЛИ. Ф.596. Оп.2. Ед.хр.10. Л.186).
       Осенью 1921 Оболдуев поступил на 3-й курс Высшего литературно-художественного института им. В.Брюсова (окончил в 1924). Еще с дореволюционного времени Оболдуев серьезно занимался музыкой, окончил музыкальную школу. В студенческую пору участвовал как пианист в концертах. Стихи писал с 14-15 лет, но они не сохранились. По окончании учебы стал служить литературным редактором в издательствах: в ГИХЛе, Партиздате, Профиздате.
       Несмотря на занятость, много пишет, к 1934 создает несколько стихотворных циклов. Но до печати доходит всего одно стихотворение «Скачет босой жеребец...» (Новый мир. 1929. №5).
       Созданные в 1930-е стихотворные циклы «Поэтическое обозренье», «Людское обозренье», «Живописное обозренье», «Устойчивое неравновесье» сразу обнаружили оригинальность его поэтического зрения: прихотливая вязь сцен, пейзажей, картин, объединенных не сюжетно-мотивными скрепами, а вызывающе-неожиданными ассоциациями: «Еще нагибаются ветви, / Заглядывая в окна. <...> Но пылким сиянием зарева / Пышет существование города: / Стрекочут по глазам / Пулеметные очереди фонарей <...>/ Тявкает в пригороде трамвай». Поэт саркастичен и гневен, когда несколькими гротескными штрихами набрасывает «людское обозренье» тех, кто живет, «не подымая век»: «Она живет на доходы мужа. / Обед посвистывает на примусе. / Повечерело настолько, что ужас / Проступает на ней без примеси. <...>/ Но есть любовник молодой. / Завтра проводит с рынка. / Ощипет как курицу. Холодком / Потрагивается женская спинка».
       Изысканная артистичность и блестящая образованность переплавлялись в стихах в артистизм видения: «Цитатой леса, маленькая роща / Стояла на виду...» («Поэзия», 1946); «Швырнув сонату клавишам, / Как солнца луч — поляне, / Я ароматом давешним / Шершавлю обонянье» («Месяц», 1948), становилась основой точки зрения: «И, как в серебряные блюдца / Под бегом яблок наливных, / Чужие жизни перельются / В мой жадный и горячий стих» («Насечки», 1947).
       Любовная лирика Оболдуева так же оригинальна, как и все, им написанное. Нежность он подправляет иронией, поэтизирует всплески ревности, разбавляет пронзительный лиризм «неловкостью» ритмически-интонационных поворотов: «Ты плывешь, моя забота, / Девушка моя: / Мне ни плакать неохота / Что-то, не смея... / Поскорей телеграфируй: / Встретить побегу, / Потому что жить без милой / Очень не могу. / Ничего не надо, кроме... / (Флагов над водой?) / Нет... чтоб здесь, чтоб в этом доме / Ты была со мной» («Шомполом твоей улыбки...», 1938).
       Сохранение гражданского, человеческого, художнического достоинства перед лицом наступавшей антикультуры было для него не только поэтической темой, но судьбой: «Мы не знаем ни храмов, ни скиний, / Откровения ждет наш ковчег. / Нам и город зияет пустыней, / Потому что там выпал, как иней / От дыханья судьбы человек» («Жезл», 1947).
       Взгляд Оболдуева может быть подчеркнуто вызывающ, даже эпатажен, переплавляясь в изоморфный стиль, но всегда мотивированный авторской позицией. Попав в такой фокус, даже тема войны звучит у Оболдуева обыденно-страшно и одновременно трагически: «Он лежал не один: шевелилось внутри и вокруг / В жизнерадостном трепете разнообразное тленье. / ...Он стал частью родимой ландшафта, земли и растенья» («Похоронка», 1947).
       Поэт неистощим на метафорические образы, вдохновленный неистощимостью творчества самой природы. Его «повествования-обозрения» (В.Глоцер) построены как цепочка сравнений-описаний, отсутствие глаголов в которых не отменяет динамики самих картин, рождаемых «карнавальным» воображением поэта: «Добродушные своры репейников; / Шерстяные веера лопухов; / Вспыльчивые стаи крапив; / Пряные горлы дягилей; / Ситцевые куколки мальв, / Угрюмые рюмки повилик; / Китайские зонтики анисов; / Прислушивающиеся головы подсолнечников; / Связное перестукивание камышей; / Стеариновые фарфоры водяных лилий...» В то же время поэт не претендует на непогрешимость взгляда. Недаром название раздела его рукописного сборника стало своеобразной формулой его поэтического зрения: «Устойчивое неравновесье. Внутри, вокруг и около».
       Ироническая, гротескная интонация его стихов была сродни музыке любимого им С.Прокофьева.
       Не имея выхода к читателю, Оболдуев участвовал в литературной жизни, читая свои стихи на «Никитинских субботниках». В изустной версии и в рукописи его циклы были известны по крайней мере поэтам. Среди его друзей С.П.Бобров, А.Квятковский, И.А.Аксёнов, К.Андреев, И.Пулькин. В начале 1930-х на «оболдуевки» в его московском доме собиралась литературная и музыкальная молодежь. Но в самом конце 1933 Оболдуев был арестован по доносу, обвинен по статье 58 (пункт 10) УК РСФСР («за контрреволюционную пропаганду и распространение подрывных антисоветских материалов», а именно за чтение стихов М.Цветаевой и их распространение) и с марта 1934 по 1939 отбывал ссылку в г.Медвежьегорск (Карелия), работая концертмейстером и дирижером в театре, где играли ссыльные, в их числе и профессиональные актеры из Москвы и Ленинграда.
       По возвращении из ссылки Оболдуев не имел права жить в Москве и еще 13 городах, поэтому его жизнь в эти годы, как вспоминала его жена, поэтесса Е.А.Благинина, была исполнена «мытарств, поисков работы, беззащитности и неустройства» («Краткие заметы»). В 1943 Оболдуев мобилизовали в армию, где он прослужил до 1945: сначала разведчиком в противотанковом дивизионе (по авг. 1944), затем в запасном полку. Последствием военной контузии стала тяжелая форма гипертонии, сведшая его в могилу.
       Литературная судьба Оболдуева не изменилась и после войны: «неравновесие его жизни было устойчивым» (Л.Озеров). Он продолжал интенсивно писать, но его произведения не доходили до печати. Литературный заработок доставляли Оболдуев переводы с иностранных языков и с языков народов СССР (грузинского, белорусского, литовского и др.). Так, в 1948 он перевел поэму А.Мицкевича «Гражина», в 1952 — главы из «Всеобщей песни» П.Неруды. Он также сочинял тексты для детских передач на радио, писал романсы, либретто оперы «Василиса Прекрасная» и музыкальной комедии Г.Доницетти «Свадьба при фонарях».
       В 1941-52 Оболдуев работал над романом в стихах (10 песен, 12-строчная ямбическая строфа) «Я видел» о жизни небогатой дворянской семьи в первые два десятилетия XX в.: «Тураев юн: ни подл, / Ни без ошибок, / Он был, как ветви ветл, / Упруг и гибок. / От аскетизма йогов / К снам Гюисманса / Бродил с пучком итогов / Не без буянства». Множество лирических отступлений органично сочетались с романной линией, даря читателю россыпь житейских и житийных наблюдений, легко и свободно вмещающихся в избранную строфу: «Один отпущен век / По жизни на нос, / Но каждый человек / Немножко Янус. / Неравновесье зыбко — / Из яви в память: / Он золото с улыбкой / Меняет на медь. / И больше жизни медь / Беречь горазд. / Хоть медь лишь помереть / И даст». По завершении романа Оболдуев делал безуспешные попытки опубликовать его.
       Так в полной безвестности, в глубоком подполье, прошла жизнь поэта Оболдуева. Отчаянные интонации его поздней лирики (А.Терезин определил их как «загробные») — не лит. поза: «Могешь ли ты: / Могу, могу / Сиреной выть в ночи "угу-у!"»
       Только после смерти Оболдуев стараниями его вдовы Е.А.Благининой стихи стали появляться в газетах,

Литература и другие источники информации