AZ-libr.ру

       [21.4(4.5).1906, с. Елшанка Самарской губ.— 23.1.1943, Париж]
       — поэтесса т.н. младшего поколения «первой волны» эмиграции, или «незамеченного» поколения.
       Происходила из дворянской семьи, ранние годы провела в небольшом родовом имении, где и родилась, затем в Харькове, месте службы отца, действительного статского советника, директора гимназии, члена кадетской партии, педагога-историка Н.Н.Кнорринга, в эмиграции деятеля культуры, члена правления Тургеневской библиотеки, автора ряда работ по русской истории. Учеба в гимназии была прервана в 1920, когда Ирина Кнорринг вместе с семьей покинула Харьков. С этого времени началась неустроенная беженская жизнь, кончилось последовательное систематическое образование: в течение нескольких месяцев Кнорринг побывала в гимназиях, школах Туапсе, Симферополя, Севастополя, пока семья в 1920 не очутилась в Тунисе, в Бизерте, в лагере Сфаят, где удалось вновь продолжить учебу, а затем сдать экзамены за весь школьный курс при Морском корпусе и получить «Свидетельство о зрелости» (случай едва ли не единственный в истории, как отмечают современники). Четыре с половиной года жизни в Бизерте Кнорринг, помимо учебы, посвятила изучению совр. русской поэзии, техники стиха.
       В 1925 семья переехала во Францию, в Севр, а через 2 года — в Париж, где Кнорринг прожила до самой смерти. В Париже Кнорринг продолжила учебу в Франко-Русском институте, вошла в круг творческой поэтической молодежи, часто встречалась с русскими поэтами-парижанами.
       В 1928 вышла замуж за молодого русского поэта Ю.Б.Бек-Софиева (1899-1975), публиковавшего свои стихи под именем Ю.Софиев, одного из организаторов «Союза молодых поэтов и писателей», автора сборника стихов «Годы и камни» (Париж, 1937).
       Писать стихи Кнорринг начала с 8 лет. Неизгладимое впечатление на эмоциональную девочку произвели страшные годы Гражданской войны, скитаний, бездомности семьи. Все это нашло отражение в ее последующем творчестве. Став поэтом, Кнорринг выступила певцом своих переживаний, своего восприятия мира, происходящих событий. Она писала лишь тогда, когда стихи являлись ее внутренней потребностью, когда именно в них она могла высказать свои чувства, отношение к окружающей действительности. Как свидетельствует ее отец, «стихи складывались в ее голове как-то целиком, она просто записывала их, сразу набело, обычно без всяких помарок» (предисл. к сборнику «После всего». Париж, 1949). Кнорринг писала в 1924: «Я не умею говорить слова, / Звучащие одними лишь словами, / Я говорю мгновенными стихами, / Когда в огне пылает голова...»
       Стихи Кнорринг — это своеобразный дневник значительных событий ее жизни, с удивительной точностью, подчас до мельчайших деталей воссоздающий все то, что ее волновало, что было «собственным». И закономерно, что основными темами поэзии Кнорринг стали Россия, эмиграция, беженские скитания, интимные переживания. Стихи Кнорринг как бы рассказывают историю эмиграции, не предавшей Россию, думающей о Родине, живущей ею, о тех русских людях, которые в годы Второй мировой войны встали в ряды французского Сопротивления. Трагедия этих русских, покинувших Россию, была глубоко пережита самой Кнорринг.
       В 1924 в Сфаят-Бизерта молодая поэтесса пишет: «Забывать нас стали там, в России, / После стольких безрассудных лет, / Даже письма вовсе не такие, / Даже теплоты в них больше нет...» В этом же году она говорит: «Я верю в Россию. Пройдут года, / Быть может, совсем немного, / И я, озираясь, вернусь туда / Далекой, ночной дорогой».
       В 1925: «Вы помните — шесть лет тому назад / Мы отошли от берегов России».
       В 1933 в Париже Кнорринг создает цикл «О России» из 3 стих., в одном из которых с присущей ей искренностью говорит: «Россия! Печальное слово, / Потерянное навсегда / В скитаньях напрасно-суровых, / В пустых и ненужных годах. / Туда — никогда не поеду. / А жить без нее не могу...» В 1938: «Я уж не так молода, / Чтобы ехать в Россию». Кнорринг в 1924 создает яркую, необычайно выразительную картину беженского движения из России во время Гражданской войны в «Балладе О двадцатом годе», где рассказано об обозах, везущих тех, кто уходил от красных, о том, как покидали родной берег корабли, переполненные эмигрантами, о бессмысленности и гибельности совершавшегося: «Открытые зияли люки / У дрогнувшей ноги. / Зияли жутко, словно бездны / Неистовой судьбы. / И незаметный трап отвальный / Вел в душные гробы...»
       Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: "уже в бреду". / Посмотрит пульс — все медленней и глуше» (1936); «Лета не было в этом году. / Лето кануло в темном бреду» (1937); «Был день, как день. За ширмой белой / Стоял торжественный покой. / Там коченеющее тело / Покрыли плотной простыней» (1938); «Еще лет пять я вырву у судьбы — / С безумием, с отчаяньем и болью» (1939); «Дотянуть бы еще хоть три месяца. / Из последних бы сил как-нибудь» (1940); «А жить осталось так немного, / И то уж — из последних сил».
       К тяжелому физическому состоянию прибавлялись неустроенность эмигрантской жизни, постоянное невольное напоминание о том, что Франция, Париж — это чужбина, что возвращение на родину невозможно: «Пересветы южных морей. / Перепевы северных вьюг — / Все смешалось в душе моей / И слилось в безысходный круг...» (1926); «Глупый друг, ты упустил одно: / Что не будет главного — России» (1930); «В этом старом убогом отеле, / В никому не нужных трудах, /За неделей скользит неделя, / За годами скользят года» (1931); «Надоело скитаться без цели, / Примитивно непрочный уют. / Одиночество темных отелей, / Одиночество темных минут» (1931); «Я в жизни своей заплуталась. / Забыла дорогу домой. / Бродила, смотрела, устала / И быть перестала собой» («О России», 1933); «Я уж не так молода, чтобы ехать в Россию. /«Новую жизнь» все равно уже мне не начать. / Годы прошли беспощадно-бесшумные-пустые / И наложили на все неживую печать» (1938). Только в стихах, обращенных к родившемуся в 1929 сыну — «белобрысому гномику», написанных с огромной материнской любовью и нежностью, звучат светлые слова радости, счастья: «Пробежимся с тобой до распятья / Вдоль сухих оголенных полей. / На ветру мое пестрое платье / Замелькает еще веселей» («В деревне. Игорю Софиеву». 1932); «Я ласкаю песней колыбельной / Слабого и нежного тебя; /Я люблю заводные игрушки, / И протяжное пенье волчка. / Пряди русых волос на подушке / И спокойный огонь камелька» (1934); «Пока горят на елке свечи/И глазки детские горят. / Пока на сгорбленные плечи / Не давит тягостный закат. <...> Смотрю на детскую улыбку. / Склоняюсь к нежному плечу, / Не называю все ошибкой / И даже смерти не хочу» (1936).
       В годы Второй мировой войны, оккупации Франции в поэзии Кнорринг вновь, как и в 1930-е, в период начала жизни в эмиграции, зазвучали гражданские мотивы: «Войной навек проведена черта, / Что было прежде — то не повторится. / Как изменились будничные лица! / И все — не то. И жизнь — совсем не та» (1941); «Темнота. Не светят фонари. / Бьют часы железным боем где-то. / Час, еще далекий до зари. / Самый страшный час — перед рассветом. / <...> Час, когда, устав от смутных дел. / Город спит, как зверь настороженный, / А в тюрьме выводят на расстрел / Самых лучших и непримиренных» (1942). После вторжения германских войск в Россию Кнорринг пишет глубокое по мысли стих, о «немецком мечтательном мальчике», который «гуляет по карте Земли», «так бодро шагает вперед, / Неся разоренье и голод, / Повсюду, / Куда ни придет». И поэтесса задает вечные вопросы: «Зачем это? Кому это нужно?»: «Зачем ему русские вьюги? / Разрушенные города? / На севере или на юге — / Везде — непременно — всегда? / Зачем ему гибнуть и драться / Среди разрушений и бед. / Когда за плечами лишь двадцать / Восторгом обманутых лет?.. / И над безымянной могилой / Уже не поплачет никто. / Далекий, обманутый, милый... / За что?»
       Стихи Кнорринг реалистичны, правдивы, чужды стремлению многих поэтов искать подчас вычурную «новую» форму, все подчинив этому. В некоторых строках Кнорринг звучат интонации Блока, Бальмонта, апокалипсические мотивы символистов. Особенно сильно воздействие поэзии А.Ахматовой. Но всегда перед нами самобытно мыслящая и чувствующая личность, находящая неповторимые, свойственные только ей слова для выражения своей беды и трагедии, своего мироощущения, своего восприятия времени. Лирика Кнорринг — искренние страницы в истории русской эмигрантской литературы. Это поэтика минимализма: дневнико-вость, документальность, отсутствие декоративности. Стихи Кнорринг историчны, ибо они реально показывают историю русской интеллигенции в сложный период жизни, показывают ее с новой, неожиданной стороны.
       Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл.Ходасевич в рецензии «"Женские" стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать "женскость" своих стихов нарочитым приемом. <...> Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. <...> Кнорринг женственна. <...> Будем надеяться на дальнейшие встречи с этой еще неопытной, <...> но все-таки одаренной и чем-то милой поэтессой» (Возрождение. 1931. 25 июня). Предвидение Вл.Ходасевича подтвердилось, чему свидетельством является отзыв Кнорринг Иванова в статье «Поэзия и поэты» на посмертную книгу стихов Кнорринг, вышедшую в 1949: «Покойная Ирина Кнорринг всегда, а в последние годы жизни особенно, стояла в стороне от пресловутого Монпарнаса, не поддерживала литературных связей, одним словом, не делала всего необходимого для того, чтобы поэта не забывали, печатали, упоминали в печати. И поэтому даже ее последняя книга почти никем не была отмечена с вниманием и сочувствием, которые она заслуживает...
       Кнорринг была не очень сильным, но настоящим поэтом. Ее скромная гордость и требовательная строгость к себе, мало кем оцененные, будут, я думаю, все же со временем вознаграждены. У скромной книжки Кнорринг есть шансы пережить многие более "блестящие" книги ее современников. И возможно, что когда иные из них будут давно "заслуженно" забыты, бледноватая прелесть стихов покойной Кнорринг будет все так же дышать тихой, неяркой, но непредельно-благоуханной поэзией» (Возрождение. 1950. №10). О творчестве Кнорринг положительно высказывались Г.Адамович, Н.Оцуп, Ю.Терапиано. Н.Станюкович, поэт, прозаик, литературный критик, в поэтической форме отметил характерное для стихов Кнорринг сочетание гармонии и страдания: «...О, бесприютная душа! — / Добыча горькая изгнанья, / Как гармонично хороша / Поэма твоего страданья. / Здесь слово каждое легло, /Как вздох усталости и боли, / И смерти черное крыло / Сломило бунт ненужной воли». Г.Струве назвал поэзию Кнорринг «очень личной», «едва ли не самой грустной во всей зарубежной литературе» (Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк. 1956).
       В 1962 А.Ахматова сказала о своеобразии поэзии Кнорринг: «По своему высокому качеству и мастерству, даже неожиданному в поэте, оторванном от стихии языка, стихи Ирины Кнорринг заслуживают увидеть свет. Она находит слова, которым нельзя не верить. Ей душно и скучно на Западе. Для нее судьба поэта тесно связана с судьбой родины, далекой и даже, может быть, не совсем понятной. Это простые, хорошие и честные стихи» (Ахматова А. Соч. М., 1986. Т.2. С.217). Стихи Кнорринг публиковались во многих эмигрантских периодических изданиях, в сборнике «Союза молодых поэтов». Как свидетельствует писатель первой эмигрантской волны В.Яновский, «эмигрантская периодическая печать в целом относилась к стихам с сугубой нежностью. От рижского "Сегодня" до "Нового русского слова" в Нью-Йорке, повсюду тщательно набирали стихи Кнорринг, Червинской, Штейгера» (Яновский В.С. Поля Елисейские. СПб., 1993. С.165).
       При жизни Кнорринг вышло два сборника стихов: «Стихи о себе» (Париж, 1931; 300 экземпляров), «Окна на Север: Вторая книга стихов» (Париж, 1939; 200 экземпляров / Русские поэты. Вып.10).
       В 1949 отец Кнорринг издал в Париже тиражом 226 экземпляров «После всего: Третья книга стихов (посмертная)». Обложку сделал Ю.Софиев. Произведения Кнорринг включены во все основные эмигрантские антологии русской зарубежной поэзии, изданные в Европе и США (Якорь / сост. Г.Адамович и М.Кантор. Берлин, 1936; На Западе / сост. Ю.Иваск. Нью-Йорк, 1953; Муза Диаспоры: 1920-1960 / под ред. и с предисл. Ю.Терапиано. Мюнхен, I960). На родине первые публикации стихов Кнорринг появились в 1962 в журнале «Простор» (Алма-Ата. №6), затем в 1965 в алма-атинском альманахе «День поэзии».
       В 1967 в Алма-Ате издан небольшой сборник Кнорринг со странным названием «Новые стихи», включающий в основном стихи о России.
       В 1993 в Алма-Ате на средства сына и внука издан самый полный сборник Кнорринг «После всего», в который вошло 127 стих. Похоронена Кнорринг на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа в символической могиле погибшего на Колыме М.О.Бек-Софиева, родственника мужа. Как вспоминает Н.Берберова, смерть Кнорринг почтили на собрании русских поэтов в 1944 после освобождения Парижа (Берберова Н. Курсив мой. Автобиография. 2-е изд., испр. и доп. Нью-Йорк, 1983. Т.2. С.513-514).

Литература и другие источники информации