AZ-libr.ру

       [21.7.1954, Владивосток]
       — поэт, переводчик, критик, эссеист, богослов.
       После школы служил на флоте, затем работал парашютистом-пожарным.
       В 1975-78 учился в Дальневосточном университете, работал корреспондентом радио.
       В 1978 поступил в Литинститут, в семинар Ал.Михайлова (окончил в 1983). Стихами Кабанкова еще в студенческие годы заинтересовались К.А.Кедров, Л.Г.Баранова-Гонченко, Е.Н.Лебедев. Одно время был близок кружку «метаметафористов» (К.Кедров, И.Жданов, А.Еременко, А.Парщиков), но затем почувствовал корневую связь с исконной художественной традицией и сблизился с патриотическими кругами литературной общественности. После института Кабанков несколько лет учительствовал в г.Чернь Тульской области, потом вернулся в родное Приморье.
       Член СП с 1988.
       Первая поэтическая книга Кабанкова «Кто служит ветром...» вышла в Москве в 1986 и была удостоена премии издательства «Молодая гвардия». По мнению Вал.Устинова, уже на ранней стадии поэтической эволюции Кабанкова ему была свойственна сложно-метафорическая манера письма, информативная и символическая насыщенность, требующая специальных комментариев: «Уже от гудящего зноя в осоке вскипал муравейник, / сухая долина курилась крутым кипятком разнотравья, / покуда роса не упала и месяц холодный не выплыл, / срезая колосья и тусклые угли в печи раздувая; / бесшумно стекала вода по дощатому телу плотины, / а мельничный жернов легонько разлузгивал спелые зерна, и звезды покачивались на тонких стеблях камышинок, / и пахло молочной прохладой ночное дыханье затона...» (Тверской бульвар, 25: альманах Литературного института им. А.М.Горького. М., 1982). К. одним из первых в своем поколении заявил о склонности к эпическим жанрам. Опираясь на традицию советских поэтов П.Васильева, Б.Корнилова, русских классиков XIX в. Ф.Тютчева и Е.Баратынского, авторов XVIII в. Г.Державина и М.Ломоносова, писателей древнерусской литературной школы, поэт не менее упорно стремился выработать собственный авторский стиль.
       Индивидуальная манера Кабанкова сочетает в себе начала, кажущиеся разнородными и неслиянными. Как отметил в шуточных стихах «Поэт и Чернь», посвященных Кабанкову, его друг и однокурсник М.Попов: «Он не похож на Кузнецова, / но кажется порою мне: / он Мандельштама и Кольцова / в себе соединил. Вчерне» (Эгоист. 2004. №1. С.151).
       В работе над стихами и поэмами Кабанков нетороплив, основателен. Каждое слово выверено, тщательно подобрано. Мощные фактурные пласты, яркие и прочувствованные метафоры, соединение архаических слоев лексики и совр. реалии все это составляет основу авторской индивидуальности: «Озимым холодком повеяло со стрельбищ. / И ныла тишина у леса между пальцев. / Утробою дождя обсасывая камни, / над нами моросила брезентовая осень. / Дороги земноводны. Оглохшие стрекозы / Беспомощно хлопочут у выжженных обочин, / где, охлаждая дизель, зимуют черепахи, / Разумно озираясь на вымерших оленей...» (Камни преткновенны. С.33).
       Однако это плотное, мужественное, метафорическое письмо отнюдь не мешает поэту при необходимости достигать полувоздушной легкости и трогательности мироощущения: «Вот и опять поджидаю тайком: / Может, хоть сумерки душу залечат! / Месяц взойдет над затихшим заречьем, / Звякнув уздечкой под самым окном... / Мне ли не знать, как была хороша / Робкая завязь нашего крова! / Время умчалось, звякнув подковой. / Господи! Как ты была хороша!» (Тверской бульвар, 25. С.158-159).
       Нередко в поэзии Кабанкова текст связывается с уже известными явлениями искусства, вводится в общий контекст культуры. Названия стихотворений «Цыганы», «Апофеоз Башмачкина» отсылают к классическим текстам. Кабанков «слишком образован, слишком знающ в истории, в литературе вообще и в литературе христианско-православной, в частности,— пишет В.Тыцких.— Для читателей... такое наполнение знанием оборачивается множеством аллюзий... В слове Кабанкова всегда отчетлив дух, философский пафос, и уже по опорным сигналам, по базовым метафорам он вполне открыт для внимательного прочтения» (Тыцких В. Приближение к Юрию Кабанкову).
       Дальний Восток также отразился на материале и стилистике стихов Кабанкова. Его увлечение творчеством китайских и японских мастеров приводило к тому, что в самостоятельных произведениях поэта звучали органично и ненавязчиво элементы восточной эстетики: «Хотелось бы пожить подольше / На берегу восточной бухты, / И разбивать одним ударом / Незащищенный панцирь краба, / И для единственного друга / Смолить ночами плоскодонку» (Камни преткновенные. С.27).
       Сам Кабанков так выражает собственное творческое и жизненное кредо: «...по самому ремеслу своему поэт суть Агасфер и Летучий Голландец, блуждающий в эстетическом мареве того же смятения, суесловия и тщеславия» (Автобиография. С. 289).
       Постепенно усиливается интерес поэта к древнерусской житийной и, шире, православной литературе. Изучив произведения минувших столетий, он выступает с литературной мистификацией: объявляет себя переводчиком и толкователем пророческих, проповеднических и критических текстов «забытого автора XVI века Епифания Пустынника». Кабанков представляется первооткрывателем неизвестного поэта и его сочинения «Отреченная Псалтирь» — книги с явно выраженным еретическим уклоном. Сам он выступает автором переложения древнего текста на современный русский язык. Состоит оно из 27 частично сохранившихся псалмов-камней, поэтому Кабанков называет их вкупе со своим «упреждением» и комм. «Камни преткновенные». Работа эта продолжалась, по свидетельству автора, с 1987 по 1990.
       Мистификация была выполнена на столь высоком уровне языковой, философской и религиозной проработки, что даже ведущие специалисты по древнерусской литературе приняли ее за переложение реально существующего древнерусского памятника. Между тем в самом звучании выдуманного апокрифа слышится стилистика современного поэта: «Но мысль усопшая ужели не воскресла?.. / блудница, распоясавшая чресла, / тварь, пожирающая собственный послед, / ужимка дьявола и похоть серафима!.. / (и дух, сказал бы я, козла Трофима, / столь неподверженный влиянию планет!)» (Камни преткновенные. С.172).
       Кабанков выступает и как критик, посвящая ряд статей современной поэзии: «Уже не переходный возраст» (Литературная учеба. 1986. №5), «Обращение» (Литературная учеба. 1991. №3); «Дар равновесия Александра Романенко» (Литературная Россия. 2000. №44), творчеству поэтов Владивостока (Дальний Восток. 1998. №2). В 1995 Кабанков обратился с открытым письмом к редактору газеты «Русская мысль» И.Иловайской, в котором призвал не отождествлять политические и метафизические истоки трагедии еврейского народа.
       В 1990-х происходит поворот Кабанков к духовно-религиозным проблемам (и в творчестве, и в преподавании богословских дисциплин, он становится старшим преподавателем кафедры теологии и религиеведения Института истории и философии ДВГУ). В эти годы появляются новые стихотворные подборки, эссе. В книгу Кабанкова «Камни преткновенные» (1999) вошли лирика, поэма «Камни преткновенные» и избранные философские статьи и эссе поэта, среди которых «Слово о Светлом Воскресении», «Слово о православии как причине единственно возможной живой цельности мира видимого», «"Не внидет премудрость в душу зло-художну..." (Пушкин: поэтический путь духовного служения)», «Христианство и русская словесность в зеркале японской культуры» и др.
       В книге Кабанкова так поэтически выражает свой духовный путь: «...Внимая злу языческих стихов, / плененный остывающей минутой... / И я вкусил от их небесной смуты / я, Божий раб Георгий Кабанков».
       Кабанков известен как переводчик: в 1991 в Москве вышла книга переводов Кабанкова белорусского поэта Л.Дранько-Мойсюка «Проза радости».
       В 2002 Кабанков выдвинут на Пушкинскую премию (Германия). Член Русского ПЕН-центра. Живет во Владивостоке.

Литература и другие источники информации