AZ-libr.ру

       [15.2.1955, г. Шепетовка Хмельницкой обл. Украинской ССР]
       — поэт.
       Осетин по национальности, родной язык — русский. Семья из терских казаков-осетин, в 1825 получивших звание казачьих за верность России. Дед по отцовской линии — Запоев Кирилл Иванович, урядник царской армии, кавалер двух Георгиевских крестов (IV и III стенени). Арестован в 1929, сослан в Сибирь, расстрелян в 1938, реабилитирован в 1956. Отец — Юрий Запоев, офицер, полковник.
       В 1990 (начало возрождения терского казачества) был избран помощником атамана, членом правления, заместителем редактора газеты «Терский казак». Пишет историю станицы Черноярской. Мать — Джемма Залеева. К фамилии самого знаменитого предка по материнской линии — полковника царской армии Георгия Кибирова, который пользовался огромным уважением казаков,— прибегает поэт в качестве литературного псевдонима.
       По образованию филолог-русист: окончил Московский областной педагогический институт им. Н.К.Крупской. Работал младшим научным сотрудником Института искусствоведения Министерства культуры СССР.
       Первые стихи начал писать в 12-13 лет, поэт-кумир — Блок, в 20 лет открытием стали стихи Бродского. По собственному признанию, особенно «пристрастился» к писанию стихов во время службы в армии (служил в войсках ПВО). Первая публикация — «Вступление» (Юность. 1988. №9).
       В 1997 дебютировал как литературный критик. Кибиров — «масштабный поэт», «азартный деятельный художник» (С.Гандлевский). Кибиров — «лучший, талантливейший поэт эпохи постсоциализма» (М.Золотоносов). Кибиров — «самый популярный поэт 1990-х гг.» (М.Эпштейн).
       Разные исследователи относят творчество Кибиров к различным направлениям в современной поэзии. В самом широком смысле Кибиров примыкает к постмодернистской поэтической тенденции «московских концептуалистов», группе «Альманах» (вместе с Д.Приговым, Л.Рубинштейном, С.Гандлевским, М.Айзенбергом, Д.Новиковым и др.). На внешнем уровне Кибиров действительно широко использует все те характерные приемы, которые могут быть квалифицированы как приемы концептуального искусства: цитаткость (в самом ёмком смысле), аллюзивность, интертекстуальность, ме-татекстовость, пародийность, «механистичность» приема, стирание границ в позиции автора и героя, циничный ракурс восприятия прошлого, формально-стилевая близость соц-арту, рифмо-ритмическая небрежность, языковая грубость, матерщина и т.д. Однако внутреннее их наполнение у Кибирова оказывается иным: в отличие от поэтов-концептуалистов он акцентирует не формальную, а смысловую сторону приема.
       Цитатность Кибирова становится одним из главных и определяющих приемов его поэтики, его песня складывается из строк и образов других художников: «Каблучки в переулке знакомом / все стучат по асфальту в тиши / Люди Флинта с путевкой обкома / что-то строят в таежной глуши / И навстречу заре уплывая / по далекой реке Ангаре / льется песня от края до края / И пластинка поет во дворе» («Сквозь прощальные слезы»). Голоса предшественников органично и гармонично вплетаются в ткань его поэзии. Естественность этого соединения свидетельствует не о заимствовании чужого, а о восприимчивости к чужому, о способности и наследовать и развивать. Кибиров «перепевает» популярный песенно-стихотворный репертуар советских лет. Но в отличие от концептуалистов Кибиров заглядывает в душу homo sapiens, а не homo sovetikus. Аллюзия или цитата, так же как и язык 1960-70-х используются в его поэзии не в переносном значении (с целью осмеяния, отрицания, пародирования или снижения), а в прямом — в качестве непосредственных знаков-репрезентантов своего времени.
       Дистанцирует от концептуализма и называет Кибирова поэтом только «близким концептуализму» И.Васильев (Васильев И. Русский поэтический авангард XX века: автореферат докторской диссертации Екатеринбург, 1999. С.39). С.Гандлевский причисляет Кибирова к направлению «критический сентиментализм» (Гандлевский С. Разрешение от скорби // Личное дело №. М., 1991. С.231). М.Эпштейн квалифицирует Кибиров как поэта-«постконцептуалиста», преодолевающего «ту подчеркнутую отчужденность <...> которая свойственная концептуализму». «Если в концептуализме господствует абсурдистская, то в постконцентуализме — ностальгическая установка: лирическое задание восстанавливается на антилирическом материале — отбросах идеологической кухни, блуждающих разговорных клише, элементах иностранной лексики» (Эпштейн М.— С.275).
       В творчестве Кибиров основу содержательного уровня художественного материала составляет осмысление недавнего советского прошлого страны, основу формального уровня обеспечивает апелляция к устойчивым формулам социалистического быта и бытия, идеологическим клише советских лозунгов, популярных песен, народного кино, образцовых произведений соцреалистической литературы. В результате создается «широкая и исчерпывающая картина советского мира, составленная как мозаика из точных деталей-перечислений» (Агеносов В., Анкудинов К. Современные русские поэты: справочник. М., 1997. С.47): «Как все забавно и как все типично! / Слишком типично. Почти символично. / Профиль на мемориальной доске / важен. И с профилем аналогичным / мимо старуха бредет астматично / с жирной собакою на поводке» («Художнику Семёну Файбисовичу»).
       Бросается в глаза иная, чем у поэтов-концептуалистов, модальность отношения к прошлому. Если в поэзии авангарда главный пафос состоит в отрицании недавнего прошлого, то Кибиров вспоминает о счастливом детстве, верных друзьях и юношеских приключениях, «...поэт пишет о пространстве и времени, в которых ему выпало жить, с любовью» (Зорин А. Тимур Кибиров. Сортиры // Литературное обозрение. 1991. №11. С.107). «Помнишь, в байковой пижамке, / свинка, коклюш, пластилин, / с Агнией Барто лежали / и глотали пертусин? <...> И вприпрыжку мчались в школу. / Мел крошили у доски. /Ив большом колхозном поле / собирали колоски. / Пили вкусное парное /с легкой пенкой молоко. / Помнишь? Это все родное. / Грустно так и далеко...» («Л.С.Рубинштейну»). В стихах Кибирова, посвященных детству, сквозит красота и возвышенность, лиризм и ностальгическая грусть. «Советское здесь, собственно, перестает быть особенно советским и становится по преимуществу детским <...> возвышенный пафос Кибирова касается не только и даже не столько советского "большого стиля", сколько мелочей, подробностей, повседневных реалий советской жизни, даже знаков ее бедности и неустроенности...» (Курицын В.— С.102).
       Тема детства прочно смыкается с темой родины, ее судьбы, ее истории, ее настоящего и будущего, намечая зависимость поэта не столько от современных традиций концептуального искусства, сколько от традиций классической русской литературы: «Щелкни ж на память мне Родину эту, / всю безответную эту любовь, / музыку, музыку, музыку эту, / Зыкину эту в окошке любом!»
       Чувства-воспоминания о детстве провоцируют начало лирического разговора о родине, образ которой вырисовывается у Кибирова в контексте всей русской литературы: от «странной» любви лермонтовской «Родины», через «убогую» и «всесильную» матушку-Русь Некрасова, через «умом Россию не понять» Тютчева вплоть до «расхлябанной колеи» Блока. «Грядки с чахлою ботвой. / Звуки хриплые баяна. / Матюканье и блеянье. / Запах хлебного вина. / Это Родина. Она / неказиста, грязновата / в отдалень от Арбата / развалилась и лежит, / чушь и ересь городит...». Образ родины, создаваемый Кибирова, вбирает в себя высокое и низкое, радующее и отвращающее, природное и урбанистическое, притягивающее и пугающее. Однако он служит поэту опорой в его надежде «победить смерть»: средством ее преодоления, по Кибирову, становится не просто «странная», «не от ума» любовь к России, но ее этико-эстетический потенциал, ее культура и литература: «...здесь вольготно петь и плакать, / сочинять и хохотать, / музам горестным внимать, / ждать и веровать, поскольку / здесь лежала треуголка / и какой-то том Парни, / и, куда ни поверни, / здесь аллюзии, цитаты, / символистские закаты, / акмеистские цветы, / Баратынские кусты, / достоевские старушки / да гандлевские чекушки, / падежи и времена! / Это Родина. Она / и на самом деле наша...» («Возвращение из Шилькова в Коньково»).
       По мнению критика, «Кибиров — единственный поэт младшей генерации, который сумел пропустить через свое сердце трагизм современной культуры, которая не может свободно пользоваться плодами отчужденной традиции, но не мыслит и разрыва с ними без окончательной гибели для самой себя», и, несмотря на «жуть» кибировского языка, поэт, «сумел-таки вырыдать самое святое...», «вечную» тему любви к родине (Архангельский А.— С.328-330). Осетин по происхождению, которому «..пятый пункт не позволит/ и сыном назваться...» («Русская песня»), Кибиров говорит о себе: «И русский — не русский — не знаю, / Но я буду здесь умирать» («Русская песня»).
       Лауреат нескольких литературных премий, в т.ч. Пушкинской премии (1992, Гамбург), Анти-букер (1997, Москва). Член российского ПЕН-клуба.
       Живет в Москве.

Литература и другие источники информации