Люлин Александр Сергеевич [28.11.1955]
Люлин Александр Сергеевич
[28.11.1955, д. Посадниково Грязовецкого р-на Вологодской обл.]
— поэт.
Мать — крестьянка, отец военный моряк, затем механизатор, председатель колхоза, военкор. Младенческие годы Люлина прошли в доме его крестной матери — тайной монахини. С 6 лет Люлин работал в деревне подпаском, пастухом. В 1966 переехал в г.Отрадное Ленинградской обл., где окончил школу. После службы в армии работал на производстве.
Стихи пишет с детства, первая публикация — в 1976 в газете. «Ленинское знамя» (г.Тосно). Занимался в ленинградском ЛИТО «Радуга», руководитель которого, Е.А.Вечтомова, писала в 1980: «Имя Люлина уже хорошо известно среди литераторов. Поэт он растущий, думающий, интересно видящий мир. В литобъединении "Радуга" он — лауреат премии им. Ю.Инге (за стихи памяти В.Шукшина). Заметно, насколько яснее, чище, ярче стало его творчество» (цит. по: Литературный Петербург. 2000. №1). Люлин был участником, а позже — руководителем творческих семинаров Конференций молодых литераторов Северо-Запада.
В 1993 принят в СП России.
В 1993-95 учился на Высших литературных курсах при Литературном институте им. Горького (семинар Ю.П.Кузнецова).
В 1995-96 работал в петербургском храме Георгия Победоносца.
Стихи Люлин публиковались в газетах, журналах, коллективных сб.: «Молодой Ленинград», «Литературная Россия», «Наш современник», «Аврора», «Нева», «Звезда», «Север», «Русский вестник», «Православный Санкт-Петербург» и др.
Первая книга стихов Люлин, «Заповедник», вышла в 1983. С первого же стих, был заявлен масштаб поэтической мысли: «Прохладны звезды. Мир высок. / Во сне ворочаясь, Россия / Дыханьем греет мне висок...» Автор пробует разные стили, интонации. В стихах звучат цитаты из Есенина («Что же я тоскую, что желаю», «Жизнь прошла. А кажется, вчера / Я тебя в березах целовал»), Рубцова («Взойду на холм. И сердце ахнет!»). С другой стороны, характерная образность («Может быть, зачистив электроды, / Душу к телефону подключу»), когда «лабораторией» предстает у Люлина не только природа, но и сама жизнь — явное влияние эпохи НТР.
Поэт не только наслаждается вещественной плотью мира, своим молодым телом («пчелиное гнездо и мыслей и страстей»), но и задумывается о бессмертии души: «обидно иногда, что отменили бога» («Мысли во время дождя»). Элегические настроения, созерцания природы и окружающего мира неожиданно дарят емкие образы: «Спит под крестами полусгнившими / Церквушки сельской экипаж» («Дожди»).
Во внутренних рецензиях (опубл: Литературный Петербург. 2000. №1) отмечались черты поэзии Люлин: «чистое отношение к миру, к людям», «глобальное мышление». «Вселенная входит в его стихи так же равноправно, как любимая» (Н.Полякова), «это своеобразный, глубокий, истинно народный талант» (И. Сергеева).
Для поэтического языка Люлина изначально была характерна своя особенная символика, его образы порой неожиданны: «вольтеровы рты» ворон, «наше соленое счастье», «сковородка бытия», СССР — «инкубатор любви». М.Шикова отмечала: «Стихи... удивляют своей дерзостью, удалью, размахом поэтической натуры», Люлин свойственны «острый взгляд, остроумная нюансировка положений, смесь иронии и лиризма» (Шикова М.— С.7).
Если первую книгу наполняли светлые краски и интонации, то во второй, «Человек дождя» (1992), проступает ожесточенность по отношению к жизни, которая определяется зачастую как «стерва... обманщица» («Элегия»), и даже соловей «задыхается от злости». Стихотворения Люлина 1990-х собраны в книге «Обнаженные слова» (2000). В любовной лирике Люлина преобладают настроения разочарования, упреков неверному и искусительному женскому роду: «Взрослая женщина — яблочко сочное, / Но с червоточинкой в сладких местах» («Слопал другой мое райское яблоко...»). С горькой иронией поэт благодарит неверную возлюбленную «За то, что молодость разбила, / Что сердце бросила на снег». Лишь образ матери окружен ореолом праведности.
Характерны для поэзии Люлин мотивы одиночества, покаяния («Томятся души одинокие...», «Холодно и одиноко в доме...», «Побудь со мной»), в которых подчас различимы есенинские интонации, но чаще встречаются пушкинские темы и образы. Так, «грехов свора» преследует лирического героя, подобно «льву» из стих. Пушкина «Напрасно я бегу к сионским высотам», а вопрошания «Зачем я приходил на землю? Зачем на ней существовал» («Обнаженные слова». С.113. Далее цитируется это изд.) отсылают к пушкинскому «Дар напрасный, дар случайный...». Однако же Люлин абсолютно искренен, по определению критиков, «чистонаивен» и не пытается искусственно поддерживать высокую образность и слог: стихотворение о смысле жизни заканчивается вполне житейскими раздумьями, что еще никто «на тот свет не уволок... ни женщину... ни каши котелок».
Значительное место в поэзии Люлина занимают стихотворения, в которых автор пытается передать свое восприятие евангельских заповедей, святых подвижников, почитаемых икон. Это цикл стихов, посвященных православным праздникам («Рождество», «Преображение», «Пасха»), авторское переложение посланий св. апостола Павла «К римлянам», «К ефесянам» и др., поэма «Мария Египетская». В то же время нередки у Люлина резкие антиклерикальные выпады: «Лицемерие ненавижу, / Отрицаю церковный цирк... / С догматических колоколен / Криво судите, господа» (С.140), «Отстроенные храмы, а в алтаре — змея!», и этой змее служит «поп-попугай» (С. 218, 151).
Ряд образов-лейтмотивов поэзии Люлин заимствован из фольклора: так, Россию символизирует Царевна-лягушка. В руках насильников и экспериментаторов «Скромница-Русь» превращается то «в бородавчато-черную жабу», то в «утопленницу», то в обезьяну с короной на голове, становится объектом «мерзостной игры», на что непосредственно указывает эпиграф из пушкинского «Гусара», предпосланный к главе «Империя печали, государство слез». Возникает и образ Ивана-царевича, стремящегося воскресить Россию-Царевну, вернуть ей прежний лик — и потому занятого поисками «Кощеевой смерти».
Лирический герой Люлина — русский человек на переломе эпох, с взлетами и падениями ищущей души, грешащий и кающийся,— напоминает образ Мити Карамазова: «То пост держал, то матерился, / То умирал, то воскресал, / То Богу истово молился, / То кулаками потрясал» (С.112). «В его поэзии причудливо уживаются вера и безверие, целомудрие и цинизм, щемящая лирика и бесшабашность» (Шикова М.— С.7).
Смеховая культура, народная по своим истокам, широко проявляется в творчестве поэта: травестия, автоирония присутствуют даже тогда, когда Люлин пишет о высоких, трагических предметах. Часто встречающиеся у Люлина разухабистые куплеты, частушечный ритм обнаруживают полную раскованность автора, которому удается передать экзистенциальное состояние «бездны на краю» с типично русскими поворотами темы. Так, в стихотворении «Вторые петухи» в исступленном вихре мелькают кресты, кости, синагога, мечеть, монастырь, крематорий, самогон; настроения отчаяния и плотского праздника, сменяя друг друга, тем не менее, сопровождаются отчетливым сознанием собственной греховности и желанием скорейшего конца времен: «Но восстанет вся планета, / Но преобразимся мы, / Потому что конец света — / Это значит: конец тьмы» (С.166).
О своем творчестве зрелого периода сам поэт говорит так: «Больше всего меня поражает жизнь как феномен, как вечная загадка и тайна. Воспитан на классической русской литературе во всем ее разнообразии и богатстве... Основные мотивы творчества — эсхатологические» (Автобиография. Отдел новейшей литературы ИРЛИ РАН). Тема смерти — и отдельного человека, и страны, и всего мира — действительно занимает важное место в книге «Обнаженные слова». Совр. автору эпоха охарактеризована как «эти мертвые года, / Что нам попущены от Бога» (С.67). Гражданская поэзия Люлина — сплав отчаяния, ожесточенности, боли за страну и беспощадных инвектив в адрес ее палачей. Политические, социальные катаклизмы 1990-х погружаются Люлиным в религиозный контекст. Так, в стихотворении «Сороковины» убийцы павших у Дома Советов «будут судимы... небесным судом», в то время как память о погибших выкристаллизовывается в формулу: «Светит Солнце смиренной лампады / Перед образом грозным Творца» (С.141).
Итоговое для творчества Люлин 1990-х произведение — мистерия-буфф «Змея и крест» (1998), написанная в традициях Маяковского. В сценках, монологах, круговерти образов предстает история России XX в.: революция, Гражданская война, казачество, эмиграция, расстрелы ВЧК, гитлеровская Германия, Парад Победы (в поэму полностью включен тост Сталина «за здоровье русского народа»), «эпоха реформ». Завершается поэма призывом к расправе над новыми буржуями («так выжигай напалмом московское гнилье»), автор помещает бланк расстрельного списка, предлагая читателю самому вписать имена.
Разные голоса, разные точки зрения на происходящее создают стереоскопический эффект: обрисованы и сознание большевика с характерными идеологемами («белогвардейская шваль»), и офицера-эмигранта, и арийца-гитлеровца. Сочувствие вызывают те, кто остался верен присяге и родине, кто «целовал крест» и не поддался посулам «змея». Симпатией пользуются простой люд, «рабочие и крестьяне», в то время как иные слои и классы России (будь то «дамочка-дворянка» или чекисты) часто вызывают беспощадную иронию.
Отношение к фигуре Николая II в предшествующей поэзии Люлина было противоречивым: то Государь видится как преступный и слабовольный «растлитель миллионов душ», и поэтому «В подвале Екатеринбурга / Настиг семейство Божий бич» (С.151-152), то фотографии и письма царских мучеников «святою дышат простотой» (С.154), однако в мистерии осознание того, что в новое время «Николай Кровавый "святым" скелетом стал» рождает лишь ненависть. По мнению А.Любегина, «бунтарский староверческий дух» предков поэта породил его неприязнь к «палачу» императору, казакам — царским опричникам, к официальной церкви (Любегин А. Поэт Советского Союза. Архив А.Люлина).
В то же время в поэме заметно смешение ценностных пластов, идеологий, философий, когда уже трудно понять, «на чьей стороне» Господь и где истина. У Люлина убитый красноармеец попадает в рай за то, что сражался с «бесовскими полками», в которые зачислены «цари да генералы, попы да кулаки». Парадоксальность подобного видения сродни финалу блоковской поэмы «Двенадцать», если трактовать его как благословение Спасителем «с кровавым флагом» красноармейцев-революционеров.
Кровавые вихри Гражданской войны, жертвы войны Отечественной видятся Люлиным как очищение России, отсюда эпатирующие формулировки: «Кто враг Страны Советов — тот, значит, враг Христа», Ленин посадил на цепь «Расхристанного Зверя», «Торжественно-красива — как церковь на крови / Советская Россия — империя любви» (С. 203, 204). Автор пытается разглядеть в трагических катаклизмах особый Божий промысел: Россию на ее исторической стезе сопровождают «ангелы-хранители ДНК», вовремя убирающие все вредоносное, порой они принимают облик нажимающих на курок работников ЧК. В эпоху, когда «взорвали на кусочки державный монолит», когда «...в кремлятнях властных — хоть выноси святых! — / Ни белых нет, ни красных — лишь стаи голубых», поэту остается воскликнуть: «Прилаживай, Россия, к винтовочкам штыки» (С.219).
В.Морозов так определил художественные особенности творчества Люлина: «Александр Люлин в своей поэзии представляется не только лирическим отшельником и философом, но и русским былинным богатырем, а теперь и (по стихам из последней книги) — библейским мифотворцем» (Морозов В.— С.151).
Люлин — лауреат литературной премии им. Н.Рубцова (1994), журнал «Наш современник» (1999), Правительства Ленинградской обл. «Ладога» им. А.Прокофьева (2000).
Соч.:
Заповедник. Л., 1983;
Человек дождя. СПб., 1992;
Обнаженные слова. СПб., 2000;
Лирика. СПб., 2005.
Лит.:
Шикова М. [Рец.: «Человек дождя»] // Ладога. Кировск, 1993. 26 июня. С.7;
О поэзии Александра Люлина (Из неопубликованных рецензий) // Литературный Петербург. 2000. №1;
Ефимовская В. Помощница молитвы // Российский писатель. 2001. №10;
Ефимовская В. Помощница молитвы // Все-русский собор. 2003. №1. С.303;
Морозов В. Свет потаенный. СПб., 2003. С.151;
Кречетов В. За колючей проволокой строк // Кречетов В. Яйцо Леды. СПб., 2003. С.73-77;
Ефимовская В. ...У смерти отнимал: Философия красоты Александра Люлина // Морская газета. 2004. 30янв. №5-6. С.9-10.
А.М.Любомудров
Оглавление | Все источники