Липатов Виль Владимирович [10.04.1927-01.05.1979]
Липатов Виль Владимирович
[10.4.1927, Чита — 1.5.1979, Москва]
— прозаик, журналист.
Из семьи революционеров-ссыльнопоселенцев. С детства Липатова окружали старые большевики, для которых С.Лазо был «Сережкой». Отец — журналист (псевдоним его, хорошо известный в Забайкалье,— старик Софрон); мать, которой Липатов «обязан своим писательством»,— учительница литературы, с детства читавшая сыну Пушкина и Державина, Андерсена, Чехова и др. строки, «звучащие как музыка», открывающие «непонятно-зримый и поэтический порядок необыкновенно простых слов». Любимым поэтом Липатова стал А.Блок. «Все остальное в детстве было деревенским» (Автобиография. С. 37, 39).
Первые стихи и прозу Липатов начал писать с 5-го класса, но собирался быть не писателем, а журналистом. В деревенской библиотеке было немного книг, зато была «книга природы», которая прочитывалась прежде всего. С детства его увлекло кино, которое в деревне показывали очень часто. Впоследствии критика отметит «кинематографичность» прозы Липатова, а сам он будет шутливо характеризовать ее как «разжиженный киносценарий».
В 1942, по настоянию матери, Липатов поступил в Новосибирский институт военных инженеров транспорта, но вскоре «сбежал» по зову собственного сердца на отделение истории Томского педагогического института, который заканчивал экстерном (1952), т.к. после 2-го курса начал работать в Томской областной газете «Красное знамя». Здесь он написал первые рассказы «Самолетный кочегар» и «Двое в тельняшках» (опубликованы в 1956 в журнале «Юность»), отсюда был командирован на IV Всесоюзное совещание молодых писателей.
Уже первый период творчества Липатова (1956-66) не носил характера ученичества, будучи достаточно традиционным по проблематике и художественной манере. Липатов пришел в литературу в одно время с писателями военного поколения, хотя сам не успел «дорасти до войны» — это определило иной материал и проблематику его произведений. Он быстро становится известным читателю, его благосклонно встречают рецензенты благодаря его рассказам и повестям о тружениках Сибири. Рыбаки, речники, рабочие-лесорубы, инженеры, водители изображались Липатовым на фоне так хорошо известной ему природы, в борьбе не только за высокие производственные показатели, но и за высокую нравственность.
Первым крупным произведением Липатова стала повесть «Шестеро» (1958), рассказавшая о трудной борьбе людей со стихией: во время ураганного бурана водители сумели без потерь провести сквозь тайгу столь необходимые леспромхозу машины. В повести «Капитан "Смелого"» (1959) речь идет о последнем необычайно трудном рейсе старого речника, капитана Валова, а в повести «Смерть Егора Сузуна» (1963, сокращенный вариант — «Баллада о коммунисте») и о последнем дне Егора Сузуна, прошедшего путь от каменщика до начальника стройки и управляющего трестом,— дне, заполненном, как и вся жизнь, заботами о любимом деле и людях. На др. материале, в иных ракурсах, но по сути дела о тех же проблемах идет речь в повестях «Своя ноша не тянет» (1959), «Глухая Мята» (1960), «Стрежень» (1961), «Зуб мудрости» (1961, ранние названия — «Юноша и машина», «Ванюшка Чепрасов»), «Чужой» (1964). Сюда же примыкает и пьеса «Земля не на китах» (1964). Нелегкий процесс становления проходят обаятельные молодые герои под влиянием достойных представителей старшего поколения капитана Валова, Егора Сузуна, старого рыбака Истигнея и др., осуществляется историческая эстафета, преемственность поколений. Этому противостоят самовлюбленные эгоисты, ходом самой жизни обреченные на поражение. Наряду с замечательным образом сибирской природы, которую Липатов умел показать в самых различных оттенках (и с подтекстом, особенно проявившимся в свете последующего осознания миром надвигающейся экологической катастрофы), эти произведения воспринимались на всех уровнях общества очень благосклонно.
Положение резко меняется с началом нового периода в творчестве Липатова, связанного с появлением повестей «Деревенский детектив» (1967), «Лида Вараксина» (1968) и особенно «Сказание о директоре Прончатове» (1969), объединенных актуальной для литературы тех лет проблемой призвания и профессионализма и называемой по-разному: «Человек и дело, которому он служит», «Человек на своем (или — не на своем!) месте» и т.д. (Написанная в 1969 повесть «Три зимних дня» — последняя часть «Деревенского детектива» — прошла практически незамеченной.) Новый Липатов не только обращается к созданию характеров и ситуаций, весьма нестандартных, но одним из первых начинает упорно и последовательно (хотя и ненавязчиво) ставить вопрос о неблагополучии общества, в котором честный милиционер Анискин и талантливый инженер-«управленец» Прончатов (позднее, в романе «Игорь Саввович» — герой войны, а ныне полковник УВД Сиротин) вынуждены по сути дела ловчить, чтобы принести максимальную пользу делу и людям. И хотя утверждает эту мысль Липатов не «открытым текстом», а путем художественной аргументации, все более набиравшая силу ортодоксальная критика эпохи застоя быстро почувствовала полемическую заостренность его произведений и сделала свои выводы. Выпады в адрес «деревенского Мэгре» и «сибирского Остапа Бендера» Прончатова становились не только «дежурными», но приобретали все более язвительный характер. Был призван на помощь и традиционный сильнодействующий прием — организация «гласа народа», некомпетентных, но весьма резко осуждающих «писем в редакцию» (например: Литературная газета. 1977. 2 нояб.).
В это же время Липатов начинает и нестандартный поиск новой художественности. Если в ранних его произведениях А.Макаров, например, видел «со вкусом» (он употребил даже термин «смачно») изображенных героев и картины труда, взятые из жизни, пахнущие хвоей и соляркой, то теперь Липатов начинает все больше использовать заведомые приемы условности, даже предлагать читателю как бы заранее установленные правила игры, наконец, даже прямо отступает от жизнеподобного реализма, «реализма в формах самой жизни» в сторону смоделированности ситуаций и характеристик. Особенно это проявилось в романах «И это все о нем» (1974) и «Игорь Саввович» (1977). Притчевая модификация Липатов начинается уже с названия первого романа, восходящего к древней народной мудрости человечества — сказкам Шехерезады, так же, как и напоминающие о собственно русской истории «Сказание о директоре Прончатове», «Житие Ванюшки Мурзина» и т.д. Поэтика «сказаний», идущая от фольклорных традиций, предполагала с целью назидания, «урока людям», условность, доходящую до символов, за которыми — явления и нравственные категории очень большого значения, измеряемые уже не отдельными деталями быта, а жизнью и смертью. Это же относится к открытому фонвизинско-грибоедовскому противопоставлению «говорящих» фамилий героев: Столетов — знак вечной правды — и Гасилов, способный погасить своим цинизмом не только поиски героя, но и саму его жизнь.
Критики начинают дотошно перечислять «фактические ошибки» в произведениях Липатова, не желая замечать, что «перепутал» художников или писателей не он сам, а его герой, что автор делает это намеренно, подчеркивая входящую в моду «образованщину» (термин А.Солженицына) вместо образованности. Не замеченный в свое время критикой притчевый подтекст, который все больше набирал силу в произведениях Липатова, находился в прямой соотнесенности с характером времени, когда «сверху» внедрялась установка считать, что «у нас все хорошо, все очень хорошо, все даже отлично», несмотря на «отдельные недостатки». Липатов использует прием иронической гиперболы, пародируя официальный стиль эпохи, подчеркивая, как «красивы, очень красивы, даже потрясающе красивы» Игорь Саввович, Прончатов, а также все их близкие («до того хороши, что слов нет!»). Липатов нагнетает видимость благополучия в интерьере, костюмах, натюрморте, в пейзаже: в повести «Серая мышь», например, обычно суровая природа Сибири сменяется подчеркнуто-пасторальной идиллической картиной залитого солнцем Чила-Юла, где даже березки сбегают в Обь по обрыву «как веселые телята на водопой».
Писатель часто обращался к сфере веселого и озорного юмора, но чем дальше, тем больше дело доходит до горького сарказма. Несколько поколений школьников писали сочинения о лучшем представителе молодежи 1970-х комсомольце Евгении Столетове, не ощущая главной его трагедии, о которой скажет критика 1990-х: «...автор романа четко понимал: Евгений Столетов был обречен на поражение самой системой», так же, как Игорь Саввович, «молодой талант, увядший на корню в условиях порочного застойного общества» (Митин Г.— С.9). Идущая «сверху» гасиловщина опошляла само понятие труда, разрушала своим цинизмом такие нравственные основы общества, как любовь и семья. Утверждению именно этих нетленных ценностей человеческого бытия Липатов специально посвящает повести «Серая мышь», «Еще до войны» (1971), «Житие Ванюшки Мурзина, или Любовь в Старо-Короткине» (1978); «Серая мышь» (1970) — одна из первых в советской литературе с такой силой трагического гротеска поставила вопрос о становящемся национальной трагедией алкоголизме.
Все большая острота социального анализа в произведениях Липатова привела к тому, что последний роман его «Лев на лужайке» (о головокружительной газетной карьере «обаятельного конформиста»), начатый в 1978 и дописанный в 1979 уже в больнице, из которой автору не суждено было выйти, около 10 лет не появлялся в печати.
В 1989 сокращенный вариант его 1-й части был опубликован в журнале «Знамя» (от публикации продолжения журнал отказался под тем предлогом, что там «воспевается <...> застой, который мы разоблачаем»). 2-ю часть романа опубликовал журнале «Журналист», в 1990 появилось отдельное издание. Видимо, предполагая такую возможность, повесть «Выборы пятидесятого», написанную за 10 лет до романа, Липатов даже не пытался предложить в печать. Герой этого произведения — тоже талантливый журналист и тоже «мужчина в постели, а в газете — проститутка...» В повести фигурирует история его очерка «Патриотка» — живущая в заливаемом водой подвале старая работница славит Сталина. Герой пишет газетный «подвал» о ней — пародийный образец переработки страшной правды в очень красивую ложь (Митин Г.— С.7-9).
На протяжении всего творческого пути Липатов обращался к жанру рассказа («Заглавное начальство», 1960; «Мистер-Твистер» и «Кукла госпожи Барк», оба — 1967; «Сильно долгие сны», 1979 и др.). До последних месяцев жизни он не представлял себя без газеты (его очерки о современниках регулярно печатались в «Правде» и других периодических изданиях), много работал с литературной молодежью. Однажды его спросили: «Когда Вы были счастливы?» Липатов ответил: «Когда сидел и писал» (Цит. по: Подзорова Н. На быстрине // Литературная Россия. 1977. №8). И еще: писательство — «единственно возможный способ моего существования на этой круглой и теплой земле» (Автобиография. С.40).
Соч.:
СС: в 4 т. М., 1982-85;
Первое прикосновение искусства: Автобиография. Повести. М., 1966;
Земля на китах // Октябрь. 1966. №10;
Точка опоры: Повесть. Рассказы. Очерки. Тула, 1967;
Повести. М., 1970;
Лев на лужайке. М., 1990;
Статьи: Слово к молодым // Родники: альм. Вып.2. М., 1971;
Слово в опасности // Писатели о языке. М.,1974;
Издалека долго / Писатель и время. М., 1974;
Поправки к прогнозу// Пути в незнаемое. Писатели рассказывают о науке. М., 1980.
Лит.:
Турков А. Выросший мир // Знамя. 1960. №11;
Татуйко А. На берегах Оби // Сибирские огни. 1961. №11;
Светов Ф. Зачем человек живет // Знамя. 1962. №1;
Дудинцев В. Технолог Черепнин и его обвинители // Литературная газета. 1964, 21 мая;
Роднянская И. К спорам вокруг Анискина // Новый мир. 1968. №2;
Семёнова Г. В.Липатов — от Прончатова к Столетову //Современное литературное развитие и проблемы современности. Л.,1977;
Дедков И. Сто задач и сто ответов // Литература и современность. Сб.14. М., 1976;
Бочаров А. Уроки гуманизма // Литературное обозрение. 1978. №7;
Митин Г. На белом коне // Липатов В. Лев на лужайке. М., 1990;
Парте К. Два сыщика в поисках деревенской прозы // Русская литература XX в.: исследования американских ученых.СПб., 1993. С.556-560;
Финк Л. И одна - моя - судьба. Самара, 1993.
К.Ф.Бикбулатова
Оглавление | Все источники