Яновский Василий Семёнович [14.04.1906-20.07.1989]
Яновский Василий Семёнович (псевдоним В.Мирный)
[1(14).4.1906, Полтава — 20.7.1989, Нью-Йорк]
— прозаик.
Родился в семье служащего, свое школьное детство подробно описал в одобренной М.Горьким и А.М.Ремизовым повести «Колесо» (1930). В 1917 умерла мать. Яновский с отцом и двумя сестрами в 1922 перебрался в Польшу, учился на математическом факультете Варшавского университета. В Варшаве опубликовал первые рассказы в русской газете «За свободу», в т.ч. «Рассказ о трех распятых и многих оставшихся жить», посвященный истории Вараввы, помилованного при распятии Христа. Уже в этой вещи заметно постоянное стремление Яновский сочетать в одном произведении «высокое» с «низким», физиологическое описание жизни с парящей метафизикой. То же самое «Колесо», первое крупное произведение Яновского, трактовалось им самим не только в бытовом плане, как «повесть о детстве», но и в метафизическом, как «Колесо Революции», в чем, конечно, был смысл, если вспомнить позднейшее «Красное колесо» А.И.Солженицына.
В 1926 Яновский уехал в Париж, поступил на медицинский факультет Сорбонны и окончил его в 1937. После оккупации немцами Парижа в 1940 перебрался на юг Франции, в июне 1942 уехал с женой и дочерью в США, поселился в Нью-Йорке, в 1947 получил американское гражданство, работал врачом-анестезиологом в городских больницах.
Критика, Н.А.Бердяев в т.ч., находила известное сходство между прозой Яновского и прозой Луи Селина, тоже врача. В этом утверждении есть свой резон, но весьма простой: русский прозаик работал с французским некоторое время в одной клинике и «...естественно, подвергался соблазну тех же тем и приемов» (Поля Елисейские. С.162). Общее у них есть, однако, и в достаточно жестком взгляде на человеческую природу, в их внимании к крику и бунту плоти. Это не мешало Яновскому считать любимым своим мыслителем проповедовавшего «воскрешение отцов» Н.Ф.Фёдорова и многому научиться у аристократически стерильного Н.А.Бердяева. Резко отличает Яновского от Селина и его экуменическое христианство, и активное отрицание любых националистических концепций, не говоря уж о заигрывании с фашизмом, в котором прозаик обвинял известную часть русской литературной эмиграции. Все христиане, полагал Яновский, имеют «...только одно спасительное Имя, одну дверь, один путь» (Поля Елисейские. С.162). Особенно в эмиграции «римское восприятие национальности как юридической принадлежности, без критерия расы или религии, оказалось настоящим откровением»,— утверждает Яновский в «Полях Елисейских» (С.54-55).
В парижские годы Яновский входил в число постоянных авторов «Чисел», полужурнала-полуальманаха, издававшегося в 1930-34 и объединившего преимущественно эмигрантскую молодежь, не успевшую проявить себя на родине. Затем Яновский входит в состав созданного под эгидой И.И.Фондаминского «Круга» (литературное объединение и альм. 1935-38), сближавшего молодых авторов с представителями религиозно-философской элиты русской эмиграции, в первую очередь из ж. «Новый Град». В эти же годы Яновский постоянно сотрудничает в крупнейших газетах и журналах Русского зарубежья тех лет «Последние новости» и «Современные записки», ведет отдел критики в парижском журнале «Иллюстрированная Россия». В парижский период Яновский издает наполненный богоборческими дискуссиями роман «Мир» (1931) и повесть «Любовь вторая» (1934), своего рода заповедь небесной любви, обращенная к грешной земле. Г.П.Струве оценивает прозу Яновского в целом так: «При всем его грубом натурализме, при всех его грехах против русского языка <...> у Яновского была какая-то подлинная сила, вещи его больше задевали, чем более гладкие, более вылощенные романы Газданова. За зловонным миром Яновского чувствовалось порывание — и временами даже порыв — в мир светлый и чистый» (С.199). И далее — о наиболее ценимом самим прозаиком романе той поры, изданном уже после войны в США, «Портативном бессмертии» — критик продолжает: «В "Портативном бессмертии" — лучшей, хотя и неровной, вещи Яновского, в которой хорошо передана трагическая атмосфера предвоенных лет и прекрасно описано парижское "дно" — тема преображения, просветления жизни проходит через весь роман» (Там же). Некая неслиянность «духовного» и «плотского» мира в прозе Яновского, несомненно, присутствует. Хотя именно тема «нераздельности» всего сущего, тема связи и памяти — это как раз его тема. Характерно в этом отношении и его активное участие в экуменическом журнале «Третий час» по переезде в США, и его постоянное увлечение Марселем Прустом, и недоверие к замкнутым эстетическим системам, наподобие на-боковской. Образцовыми для Яновский всегда были писатели открыто противоречивые, писатели, жертвовавшие «стилистикой» ради раскрепощения сознания, такие как Лев Толстой или Александр Герцен, а среди его современников лично ему близкие, несмотря на все их отчетливо осознаваемые писателем «грехи», Георгий Адамович и англоамериканский поэт Уистен Оден. Сам Яновский, практикующий врач-анестезиолог, так написал об экзистенциальной проблеме своей жизни и творчества: «Я знаю почти все о жизни, но пока я чего-то не усвою о смерти, я ничего не пойму в жизни» (Из дневника 1955-1959 гг. С.166)
Проза Яновского «законам» эстетики предпочитает «беззаконие» дерзкой эпатирующей правды, но в результате оказывается излишне рационалистической, «придуманной». При всей брутальной заземленности она как раз слабо приспособлена для изображения органики человеческой жизни, ее тепла. Прямое следование философским замыслам и сюжетам часто огрубляет саму по себе словесную ткань этой прозы, не всегда спасаемой даже запоминающейся резкостью оценок и безусловным стремлением к истине. Поэтому вынужденно приближенная к быту, к реальности его «книга памяти» — мемуары «Поля Елисейские» (1982) — оказалась наиболее сильной его вещью как раз с беллетристической точки зрения. Жизнь русской эмиграции, ее художественной и интеллектуальной прослойки в Париже 1930-х рассмотрена автором не только «вертикальным», как любил выражаться сам Яновский, способом, но и «горизонтальным», принимающим во внимание саму по себе жизнь — вне зависимости от нашего умозрения.
«Поля Елисейские» изданы на русском и на английском язык, и это единственная пока книга писателя, изданная на родине. Некоторые его русские вещи до сих пор не увидели свет, в т.ч. романы «Заложник», «Кимвал бряцающий». Они находятся в Бахметевском фонде Колумбийского университета (США). В США Яновский в 1950-е вообще отошел от русской прозы и начал писать и печатать романы на английском языке. Высоко оценивавшийся самим автором роман «По ту сторону времени» издан по-английски («No Man's Time». New York, 1967) с предисловием У.Одена. По-русски напечатан лишь в 1987-88 в нью-йоркском «Новом журнале» (Кн.166-170). Кроме того, Яновский — автор книги «Медицина, наука и жизнь» («Medicine, Science and Life». New York, 1978).
Соч.:
Портативное бессмертие. Нью-Йорк, 1953;
Челюсть эмигранта. Нью-Йорк, 1957;
Пути искусства // Опыты: альм. Мюнхен. 1960. №4;
Американский опыт. Нью-Йорк, 1982;
Поля Елисейские. Нью-Йорк, 1983; 2-е изд. СПб., 1993;
Ересь нашего времени // Новый журнал. Нью-Йорк. 1996. Кн.198-202;
Из дневника 1955-1959 гг. // Новый журнал. Нью-Йорк. 1997. Кн 209;
Из дневника 1960-1964 гг // Новый журнал. Нью-Йорк. 1999. Кн.214.
Лит.:
Довлатов С. Против течения Леты // Звезда. 1991. №9;
Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж; М., 1996;
Кондаков И. Яновский В.С. // Русские писатели 20 века: биографический словарь. М., 2000.
А.Ю.Арьев
Оглавление | Все источники