Зиновьев Александр Александрович [29.10.1922]
Зиновьев Александр Александрович
[29.10.1922, с.Пахтино Чухломского р-на Костромской обл.]
— прозаик, публицист, философ.
Из крестьянской семьи. Отец Зиновьева — профессиональный маляр, с начала 1920-х живший в Москве; как и большинство чухломских крестьян-отходников, приезжал ежегодно в родное село помочь семье в полевых работах. Детство Зиновьева провел в деревне; на формирование его мировоззрения и развитие способностей наибольшее влияние оказали родители.
Рано научившийся читать, писать, рисовать и производить в уме сложные математические вычисления, Зиновьев с детских лет привык анализировать структуру взаимоотношений внутри социума, постепенно расширяя сферу своих исследовательских интересов от кружка сельских сверстников до — спустя полвека — глобальной метаполитики. В детстве его любимыми авторами были Лермонтов, Гюго, Гамсун с исповедуемым их героями культом героического индивидуализма.
С детства Зиновьеву свойственно также обостренное чувство личной нравственной ответственности, сопряженное с сознательно-ироническим восприятием действительности; сочетанием этих качеств, оттененных внешним бесстрастием, интеллектуальным превосходством и безукоризненностью манер, обусловлены эпатирующие окружающих поведение Зиновьева (порой на грани юродства) и его мировоззрение. Взгляды Зиновьева оказались одинаково чужды коммуно-демократическому обществу как в советско-российском, так и в западном его вариантах, собирательно названных Зиновьевым «тоталитарной демократией».
После окончания в 1933 сельской начальной школы Зиновьев отправился в Москву к отцу, где окончил среднюю школу, интенсивно занимаясь самообразованием (увлечение философией, в частности, идеями утопического социализма). Зиновьев посещал архитектурный кружок Дворца пионеров, с которым объездил Подмосковье и неоднократно бывал в Ленинграде. Первая публикация Зиновьева — рассказ о поездке с кружком во Владимир, напечатанный в «Пионерской правде» в 1936. Ежегодные поездки Зиновьева в Пахтино к матери (где она жила до 1946) наглядно показали ему методы коллективизации — «только русская женщина могла выдержать эти каторжные годы — поэтому описания сталинских лагерей не произвели на меня сильного впечатления». В Москве Зиновьева «поразил сам факт вопиющего неравенства людей, причем неравенства, являвшегося продуктом уже нового общества, а не пережитком прошлого».
По окончании в 1939 средней школы с отличием Зиновьев был принят на философский факультет Московского института философии, литературы, истории. По его словам, «Суть моей жизненной драмы состояла в том, что я необычайно рано понял следующее: воплощение в жизнь самых лучших идеалов имеет неотвратимым следствием самую мрачную реальность <...> По всей вероятности, я был первым в истории коммунизма человеком коммунистического общества, который увидел источник зол коммунизма в его добродетелях». Персонификация зла воплотилась для Зиновьева в личности Сталина и привела к идее индивидуального террора. «Намерение совершить покушение на Сталина овладело моими мыслями и чувствами <...> Зародилось интеллектуальное любопытство к самому социальному строю страны, желание понять его механизмы, порождающие зло». Спровоцированный однокурсниками на комсомольском собрании объективный рассказ Зиновьева об увиденном в колхозе был заклеймен ими как «вражеская вылазка», и Зиновьев был исключен из комсомола и института без права поступления в высшие учебные заведения вообще.
В окт. 1939 Зиновьев был арестован без предъявления конкретных обвинений; во время производства следственных действий совершил побег и до нояб. 1940 находился на нелегальном положении. В день 18-летия добровольно прибыл на сборный пункт призывников и был определен в кавалерийский полк Особой Дальневосточной Красной Армии. По расформировании ОДКА весной 1941 часть Зиновьева была переброшена на западную границу. После начала войны Зиновьев участвовал в боях, был ранен и направлен курсантом в Ульяновскую военную авиационную школу пилотов, где в 1942-43 сочинил «Балладу об авиационном курсанте», имевшую успех в устном исполнении автора; образцом ее послужила поэма А.Т.Твардовского «Василий Теркин». После обучения Зиновьев стал летчиком на штурмовике Ил-2; неоднократно участвовал в воздушных боях. За годы войны Зиновьев сочинил значительное количество стихов и прозы, которые, опасаясь обыска, брал с собой в полет. Из армии Зиновьев вернулся с чемоданом рукописей, самую безобидную из которых — «Повесть о предательстве» — уничтожил в 1946 по совету К.М.Симонова во избежание ареста.
В 1946 Зиновьев был демобилизован в звании капитана и поступил на философский факультет МГУ, который окончил с отличием в 1951 и был оставлен в аспирантуре. Десятилетие бытовой нищеты, а также разнообразные формы побочного заработка (грузчиком, статистом, донором, землекопом, маляром, преподавателем логики и психологии) обогатили Зиновьева обширным материалом для его «социологических романов». С 3-го курса Зиновьев избрал своей основной специальностью логику.
В 1954 Зиновьев защитил кандидатскую диссертацию («Метод восхождения от абстрактного к конкретному: На материале "Капитала" К.Маркса»), посвященную пригодности логического аспекта диалектического метода для анализа человеческого общества. Однако в ученой степени кандидата наук Зиновьев был утвержден спустя 4 года после защиты, а диссертация была изъята из открытого фонда ГБЛ и НБ МГУ и получила распространение в самиздате.
С 1954 по 1976 Зиновьев был научным сотрудником Института философии АН СССР и одновременно с 1956 по 1976 преподавал на кафедре логики МГУ (в 1967-1976 — заведующий кафедрой), приобрел мировую известность своими научными трудами. Успех монографии «Философские проблемы многозначной логики» (М., 1960; защищена в 1964 в качестве докторской дис), сразу же «ставшей логико-философским бестселлером всемирного значения», ввел Зиновьева в круг крупнейших логиков мира. Достижения логической школы Зиновьева систематически замалчивались в советской научной среде, в то время как сам Зиновьев был самым цитируемым в мире советским философом.
Очередной ступенью эволюции Зиновьева-логика явилось создание им в 1970-х логической социологии — оригинальной теории для науч. анализа советского общества, призванной, прежде всего, обобщить и сформулировать результаты полувековых наблюдений самого Зиновьева. Фрагменты лекций Зиновьева, а также эссе о скульпторе Э.Неизвестном были первым шагом Зиновьева на пути к созданию социологического романа «Зияющие высоты». Замысел романа с таким названием созрел у Зиновьева еще в 1945, но к работе над ним он смог приступить лишь в 1974. В течение полугода написанное или надиктованное Зиновьевым сразу же перепечатывалось женой, выносилось из дома вместе с черновиками и незамедлительно переплавлялось за границу. Построение романа находилось во взаимозависимости от процедуры творчества и способа переправки фрагментов: сюжет как таковой отсутствует вообще, а сам роман состоит из совокупности самых разнородных текстов: диалогов, очерков, небольших повестей, фельетонов, стихов; все это объединено условной общностью идей и персонажей, в которых искушенный читатель легко узнавал известных прототипов, а неискушенный — просто от души смеялся над знакомыми реалиями советского быта.
Все русскоязычные зарубежные издательства отказались печатать роман Зиновьева, который полностью противоречил традиционным представлениям о литературном произведении. «Аморфная груда страниц под именем "Зияющие высоты " <...> Идея расплывчата и противоречива; сюжета нет вовсе; композиция хаотична настолько, что не хочется употреблять слово "композиция" вообще; герои без имен-отчеств и человеческих чувств; заумь научных трактатов смешивается с матерной руганью; время от времени среди прозы зачем-то стихи. Все — не как в книжках. Все — не как у людей». Тем не менее «ни единой случайной фразы в книге нет, построена она по четким, хотя и гибким канонам — пусть и далеким от принципов современной литературности, но имеющим глубокие корни в литературе мировой» (Заговор против чувств: [Интервью П.Вайлю и А.Генису] // Континент. 1980. №2. С.401-423). В произведении, с наибольшей силой обличавшем совр. советскую действительность, не было ни привычных для текстов подобной тематики антисоветских штампов, ни публицистического пафоса. Зиновьев никогда не считал себя диссидентом-антисоветчиком. Он разоблачал язвы советского образа жизни, но при этом всегда оставался патриотом своей родины. Швейцарский издатель В.Димитриевич, не будучи финансово зависим от закупки его изданий Госдепартаментом США, издал «Зияющие высоты» и на протяжении двух десятилетий опубликовал большинство книг Зиновьева в своем издательстве «L'Age d'Homme» (Лозанна).
Успех «Зияющих высот» (Лозанна, 1976) был ошеломляющим. «Запомните это имя: раньше были Свифт, Вольтер, Гоголь, а теперь будет Зиновьев... Читать Зиновьева — это лечиться от всеобщего обледенения нашего общества» (Галло М. «I/Express»); ср.: «Даже сумасшедшая экстравагантность свифтовской фантазии не в силах пойти дальше той советской реальности, по которой так сардонически и мастерски медитировал гениальный Зиновьев» (Берджес Э. «Daily Telegraph»). В СССР роман Зиновьева, в отрывках читаемый по зарубежному радио, коллеги автора восприняли прежде всего как «донос на советскую творческую интеллигенцию». Либеральная среда подвергла Зиновьева остракизму и всячески побуждала власть к расправе над ним; популярность Зиновьева среди радиослушателей и читателей сам- и тамиздата также служила провокативным фактором. Вскоре Зиновьев был исключен из КПСС (членом которой он состоял с 1953) и уволен с должности старшего научного сотрудника Института философии и члена редколлегии «Вопросы философии»; с формулировкой «за несоответствие должностям и званиям» он был лишен степени старшего научного сотрудника и звания профессора, а также боевых наград и понижен в воинском звании с капитана запаса до рядового.
После издания наиболее резкого фрагмента «Зияющих высот», считавшегося утраченным — «Светлое будущее» (Лозанна, 1978), ответственный за идеологию член Политбюро ЦК КПСС М.А.Суслов упомянул о Зиновьеве как о «самой главной идеологической сволочи» и вскоре постановлением Президиума Верховного Совета СССР «за действия, порочащие звание гражданина СССР» Зиновьев был лишен советского гражданства. Еще до этого акта, 6 авг. 1978 Зиновьев с женой и дочерью были депортированы в ФРГ. По приглашению премьер-министра Баварии Ф.-Й.Штраусса (в годы войны — летчика-истребителя на том же участке фронта, что и Зиновьев) Зиновьев поселился в Мюнхене; в первые годы изгнания читал лекции сперва в Мюнхенском, а затем в Оксфордском университетах.
На протяжении более двух десятилетий Зиновьев вел привычную для него подвижническую жизнь проповедника. Ежегодно Димитриевич издавал одну-две его книги (всего за это время Зиновьев опубликовал около 30 книг, переведенных на 20 языков.), выступал с лекциями по всему миру и был постоянно востребован западными СМИ. Круг почитателей Зиновьев был весьма велик и разнообразен (среди них — диктатор Чили А.Пиночет), однако из видных деятелей русской эмиграции солидарным с Зиновьевым оказался лишь В.Максимов.
Русской эмиграции Зиновьев оказался столь же чужд, как и советской «либеральной фронде». Не будучи лично известен в западной русскоязычной среде, Зиновьев после высылки опубликовал пространную «Автобиографию» в большинстве конкурирующих изданий почти одновременно (Русская мысль. 1978. 25 мая; Посев. 1978. №8; Синтаксис. 1978. №3) и отказался входить в какие-либо группировки. Сразу же на Зиновьев «посыпались удары разной силы: от скромного «русофоба» до криминального «агента КГБ», от почти безобидного упрека в «незнании русской истории» до апокалиптического обвинения в «стремлении распространить коммунистическую экспансию на весь мир» (Заговор против чувств. С.403). Безоговорочное признание Зиновьева духовными вождями Запада («Один из самых больших современных писателей, с точки зрения чистой литературы, быть может, самый большой из всех» — Э.Ионеско), а также отдельные сравнительные характеристики («Книга вызвала куда большую сенсацию среди русских в Советском Союзе и на Западе, чем все написанное Солженицыным» — «Daily Telegraph») привели к отчуждению Зиновьева от обособленной эмигрантской среды. Высказываемые Зиновьевым парадоксальные суждения о СССР были далеки от достаточно однообразного антисоветизма, а безучастие Зиновьева к жизни эмиграции, в частности, к ангажированным западными спецслужбами правозащитным кампаниям, привели к созданию в умах изгнанников оригинальной мифологемы о Зиновьеве как об агенте КГБ, призванном отвлечь внимание западного общества от А.И.Солженицына. По мнению самого Зиновьева, «советскую эмиграцию можно объединить только на просоветской основе». Объективный анализ феноменов т.н. «диссидентства» и «перестройки» как взаимовыгодной имитации «диалога общественности и власти» (С чего начать. Статья первая. Обращение к третьей русской эмиграции // Континент. 1987. №1. С.219-242) окончательно восстановил против Зиновьева либералов по обе стороны границы. Добродетели «перестройки» сразу же были поставлены Зиновьевым под сомнение — он увидел в ней лишь мимикрию власти, а предложенные им термины «катастройка» и «горбачевизм» стали столь же нарицательными, как ранее «гомо советикус».
Помимо советского общества в сферу внимания Зиновьев органично вошел Запад, вознесший «социологическую прозу» Зиновьева на новый виток всемирной известности; предложенные Зиновьевым термины «глобализация», «западнизм/вестернизация» и «мировое негодяйство» стали общеупотребительными. Изучение Запада позволило Зиновьеву рассматривать современную ему эпоху не только как общий кризис мировой коммунистической системы, но и как начало глобального кризиса, знаменующего новый эволюционный переворот в истории человечества в целом. Возникновение сверхобществ (первым из которых была мировая коммунистическая система), по мнению Зиновьева, не менее важно, чем антропогенез и социогенез.
Идеология «перестройки» вызвала крайнее неприятие Зиновьева: «Нельзя оплевывать прошлое. Если оплевать прошлое, то мы ни шагу не сделаем в будущее». Удивительно несозвучными «новому мышлению» оказались тезисы Зиновьева о том, что «сталинизм был добровольным творчеством многомиллионных масс людей» и что «Целились в коммунизм, а попали в Россию!».
В 1990 Зиновьев и его семья были восстановлены в советском гражданстве и ему были возвращены степени, звания и боевые награды. За время изгнания Зиновьев был удостоен ряда престижных наград (Европейская премия за лучшее эссе, 1978; премия Медичи за лучший роман, 1979; Европейская премия за лучшее научно-фантастическое произведение, 1982; Премия Теверье, 1992 и др.; был избран членом Римской и Баварской академий наук, почетным гражданином ряда городов и проч.). Зиновьев счел своим гражданским долгом объяснять всему миру суть происходящего на родине. Так, в будущем ельцинском режиме Зиновьев увидел закономерное продолжение горбачевского разрушения государственности — это было предсказано Зиновьевым обескураженному Б.Н.Ельцину во время их телебеседы еще в 1990. Гостеприимный дом Зиновьева в Мюнхене превратился в место паломничества россиян, а также корреспондентов со всего мира. Помимо западных СМИ Зиновьев начал сотрудничать в российских оппозиционных изданиях («Правда», «День», «Завтра», «Советская Россия», «Политика»), чем поначалу вызвал изумление.
В 1999 Зиновьев с семьей возвратился в Россию и сразу же приступил к активной научной (профессорство в МГУ) и общественной работе. Сочинения Зиновьева оказались востребованными новым поколением читателей. Большая часть материалов о Зиновьеве находится в Бременском архиве.
Соч.:
СС: в 5 т. М., 2000;
Зияющие высоты. Лозанна, 1976;
Светлое будущее. Лозанна, 1978;
В преддверии рая. Лозанна, 1979;
Записки ночного сторожа. Лозанна, 1979;
Без иллюзий. Лозанна, 1979;
Желтый дом: в 2 т. Лозанна, 1980;
Мы и Запад. Лозанна, 1981;
Коммунизм как реальность. Лозанна, 1981;
Мой дом — моя чужбина. Лозанна, 1982;
Гомо советикус. Лозанна, 1982;
Ни свободы, ни равенства, ни братства. Лозанна, 1983;
Нашей юности полет. Лозанна, 1983;
Евангелие для Ивана. Лозанна, 1984;
Иди на Голгофу. Лозанна, 1985;
Пара беллум. Лозанна, 1987;
Живи. Лозанна, 1988;
Горбачевизм. Нью-Йорк, 1988;
Катастройка. Берлин, 1988;
Коммунизм как реальность; Кризис коммунизма. М., 1994;
Смута. Катастройка. Искушение. М., 1995;
Запад. Феномен западнизма. М., 1995;
Русский эксперимент. М., Лозанна, 1995;
Посткоммунистическая Россия. М., 1996;
Глобальный человейник. М., 1997;
Глобальное сверхобщество и Россия. Минск, 2000;
На пути к сверхобществу. М., 2000;
Русская судьба: Исповедь отщепенца. М., 2000;
Затея. М., 2000;
Гибель русского коммунизма. М., 2001;
Русская трагедия: Гибель утопии. М., 2003.
Лит.:
Философы России XIX—XX столетий. М., 1995;
Федина А.М. А.Зиновьев о России, о Западе, о загранице и о себе. М., 1998;
Давыдова Л.В. Мужество знать: А.А.Зиновьев о глобальном сверхобществе и посткоммунистической России. Пятигорск, 2001;
Феномен Зиновьева: 80 / сост. А.А.Гусейнов, О.М.Зиновьева, К.М.Кантор. М., 2002;
Бондаренко В.Г. Пламенные реакционеры. М., 2003.
М.П.Лепехин
Оглавление | Все источники