Кленовский Дмитрий Иосифович [06.10.1893-26.12.1976]
Кленовский (настоящая фамилия Крачковский) Дмитрий Иосифович
[24.9(6.10).1893, Петербург — 26.12.1976, Траунштейн, Германия]
— поэт.
Критика дружно называет Кленовский последним русским акмеистом и включает его в
тройку лучших поэтов «второй волны» русской эмиграции.
Отец поэта — академик живописи, мать — художница-пейзажистка. С 6-7 лет до 16
мальчик «издавал» свои журналы, разумеется, рукописные. Вместе с родителями
много путешествовал по Европе.
С 1904 по 1911 юноша учился в Царскосельской гимназии, имя которой будет часто
встречаться в его стихах.
Печатается с 1914. Первый сборник «Палитра» вышел в канун Октября 1917 и
остался почти не замеченным критикой.
С 1925 собственных стихов не пишет, но много переводит украинских авторов.
В 1942 писатель эмигрирует через Австрию в Германию, где возобновляет свою
поэтическую работу. Одна за другой выходят 11 книг стихов: «След жизни» (1950),
«Навстречу небу» (1952), «Неуловимый спутник» (1956), «Прикосновение» (1959),
«Уходящие паруса» (1962), «Разрозненная тайна» (1965), «Стихи. Избранное»
(1967), «Певучая ноша» (1969), «Почерком поэта» (1971), «Теплый вечер» (1975),
«Последнее» (1977).
В этих названиях легко прослеживается единая нить: стремление постичь, передать
почерком поэта след жизни, прикоснуться к неуловимой тайне бытия, устремиться
навстречу небу.
Как и у акмеистов, «радость» едва ли не ключевое слово в поэзии Кленовского. В
стихотворении «Просьба» (1946) он пишет о счастье «рвать черемуху, трогать
струны, провожать серебряные луны», сторожить розовые зори. Он называет
«высокими мгновеньями» общение с любимой и чтение пушкинского «Онегина». К
«сокровищам неба и земли» относит сады, звезды, прибои («Я их изведал, радости
земли»). Вместе с тем через все книги поэта проходит мысль о связи быта и
бытия: «В каждой капле, камешке, листе / Шумный космос дремлет, изначален, /
Оттолкнулся — и, глядишь, причален / К самой невозможной высоте!»
(«Повседневность», 1950).
В «никем не тронутой тишине», в луче света, в звезде «и в каждодневном хлебе
иногда» поэт видит «нездешней преломленности находку» («Заложница несбыточной
мечты.,.»). Другое дело, что земное воплощение бытия разрозненно в множестве
явлений. Поэт сравнивает эти проявления с черепками, подобранными в пыли
повседневности, и восклицает: «Как хороша должна быть в целом разрозненная
тайна их».
В стихотворении «Я знаю: мир обезображен...», «Вера», «Поговорим еще
немного...», «Я тоже горлиц посылал» Кленовский утверждает, что вопреки всему
следует верить в «связь неземного естества / С земным своим изображеньем!», в
наличие высшего смысла бытия: «Я знаю: мир обезображен. / Но сквозь растленные
черты / Себя еще порою кажет / Лик изначальной красоты... И с каждым разом
мысль упрямей. / Что мир совсем не обречен, / Что, словно фреска в древнем
храме, / Лишь грубо замалеван он». Даже «не забытое, не прощенное» с годами не
то чтобы прощается (этого нет), но становится неотъемлемой частью жизни
лирического героя, тяжкой, но все-таки благословенной («Прикосновение»,
«Певучая ноша»).
В земном и радостном мире поэзии Кленовского огромное место занимает любовь.
Почти все его поздние сборники. имеют краткое, но выразительное посвящение:
«Моей жене». Уже в ранних стихах любимая «ясна, как на заре», и питает всех
«этой утренней прохладою необугленной души» («Вот она, моя любимая»). Это
целомудренное описание любви сохраняется и в последующем творчестве
Кленовского. Шепот влюбленных у него сильнее «шума вселенной» («Как бушевали
соловьи»). Лишь в одном стих. («Нас было двое. Женщина была...») присутствует
любовная трагедия: обманутый лирический герой совершает самоубийство. Но и
здесь внимание автора сосредоточено не на измене, а на той нежности, которую
его герой испытывал к бросившей его женщине, прикоснувшейся к нему после
рокового выстрела. Через много лет пожилой поэт вновь обратится к этой теме,
хотя и в гораздо более смягченном, элегическом тоне («Я оборачивался без
конца», «Мне сладко думать, уходя»). Любовь поэта простирается столь далеко,
что он обещает любимой прийти к ней после смерти, чтобы она на другой день
улыбнулась: «Знай, это я вчера незримо / Пришел помочь меня забыть» («Я знаю
комнату, в которой...»). И если в «Певучей ноше» поэту еще казалось, что «она»
и «он» — «два разных существа», «мы можем быть вдвоем, но никогда не сможем
стать единым», то в стих. «Помнишь встречу наших двух дорог» следующей книги
Кленовского опровергнет это собственное утверждение, сказав, что «для нас они
(дороги.— В.А.) слились в одну» и «дорога превратилась в путь».
Темы радости жизни и любви соединяются у Кленовского с темой поэзии. Писатель
приходит к выводу о равенстве поэзии и жизни. В подтверждение этой мысли он
приводит обычай немцев, восклицающих о цветке, девушке, о любом нравящемся им
предмете: «Ну разве не стихотворенье?» («Когда они вконец восхищены»). «Ничто
так сердце не будит, как настойчивый зов стиха»,— пишет Кленовский в
стихотворении «Поэты». Стихи — это «ямбическое прикосновение к душам»,— вторит
он себе во вступ. стихотворении сб. «Прикосновение», развивая свою более раннюю
мысль о том, что самое огромное пространство — «пространство наших душ» («Мы
потому смотреть на небо любим...»). Русский язык для поэта — способ выражения
души: «Есть в русском языке опушки и веснушки, / Речушки, башмачки, девчушки и
волнушки / И множество других, таких же милых слов. / Я вслушиваться в них, как
в музыку, готов» («Есть в русском языке...»).
Язык сближает поэта с родиной. Тема России постоянно звучит в лирике
Кленовского: «Я служу тебе высоким словом. / На чужбине я служу тебе»
(«Родине», 1952); «Он живет не в России — это / Неизбывный его удел. / Но он
русским живет поэтом / И другим бы не захотел» («Поэт зарубежья», 1973).
Кленовский уверен, что «обратно возвращает слово все то, что срублено и
сожжено» («Его вчера срубили, что осталось...»). Поэт, по Кленовскому, повар у
плиты, пчелка, собирающая мед («Стихи о стихах»). Впрочем, наряду с бытовыми
определениями стиха Кленовский охотно использует и высокие.
В одном из поздних стих, поэта («Себе», 1971) мысль о том, что все уже сказано,
«обо всем спрошено», «на все, что мог, тобой отвечено», опровергается прямо
противоположной: надо продолжать работать, писать: «Просто тропкой иди, /
Чужеземной, узкою / Что, быть может, впереди, / Все ж сольется с русскою». В
последних книгах Кленовского тема поэта и поэзии сливается с темой смерти. Поэт
говорит, что чем ближе к старости, тем яростнее становится жажда жизни. С этой
точки зрения показательно стих. «Когда приходит день осенний...», где
повторяются в целом ряде стихов слова «дожить бы до». Лирический герой хочет
дожить до первого дрозда. С другой стороны, в смерти Кленовский видит некое
драматичное «щемящее освобождение», «испепеляющее чудо», приближение к
непостижимой для земного существа тайне («Последних мук не утаить», «Чем дольше
я живу...», «На определенной высоте»): «Мы стоим перед загадкой, / Что
свершится с нами там...»). Находясь «в плену земли», человек, по Кленовскому,
не должен забывать о высшем предназначении (у поэта это звучит метафорой
«Давайте строить корабли»), и тогда поэзия обеспечит если не бессмертие, то
продление земного бытия («Мы сохраняем в памяти былых»).
Художественный мир Кленовского весь устремлен к классической поэзии. О своих
поэтических пристрастиях он скажет в стих, с полемическим названием «Нет бедных
рифм, докучливых, плохих...». «Строка,— утверждает здесь поэт,— требует, как
берегов река, / Спокойного, совсем простого слова». Рифмы Кленовского изящны,
но строги. Он избегает явной игры аллитерациями, ассонансами, сдержанно
пользуется составными рифмами, но мастерски владеет приблизительными и не
боится рифм глагольных (не просите — пишите; узнавайте — не забывайте). Его
любимый размер — ямб. Его он употребляет втрое чаще, чем хорей. Ориентация на
напевность, лиризм, а не приближение к разговорной интонации обусловила
минимальное использование трехсложных размеров. Не очень широко пользуется поэт
и разностопными размерами, характерными для нервного стиха XX в. Основными
художественными средствами Кленовского, покоряющими сердца читателей, являются
слово и интонация.
Идея гармонии, вера в мир и человека делают стихи Кленовского актуальными для
трагического XX столетия.
Соч.:
Собрание стихов. Париж, 1982. Т.1;
Стихи. Избранное. Мюнхен, 1967;
Певучая ноша. Мюнхен, 1969;
Почерком поэта. Мюнхен, 1971;
Теплый вечер. Мюнхен, 1975;
Последнее. Мюнхен, 1977;
[Стихи] // Строфы века: Антология русской поэзии. М., 1995.
Лит.:
Казак В. О Дм.Кленовском // Наш современник. 1993. №2;
Ульянов Н. Д.Кленовский // Новый журнал. 1960. №59;
Офросимов Ю. Рифмованные догадки: О поэзии Д.Кленовского // Новый журнал. 1967.
№88;
Витковский Е.В. Разрозненная тайна Дмитрия Кленовского // День поэзии. 1989.
М., 1989;
Ржевский Л. Последний акмеист: О творчестве Дмитрия Кленовского // К вершинам
творческого слова: Литературоведческие статьи и отклики. Norvich, 1990.
Агеносов В.В. Литература Русского зарубежья. М., 1998.
В.В.Агеносов
Оглавление | Все источники