Глазков Николай Иванович [30.01.1919-01.10.1979]
Глазков Николай Иванович
[30.1.1919, г.Лысково Нижегородской губ.— 1.10.1979, Москва]
— поэт.
Отец — член Московской коллегии адвокатов, в 1938 был репрессирован, реабилитирован посмертно. Мать — учительница немецкого языка. Глазков в 1938-40 учился на литературном факультете Московского государственнгого пединститута, до лета 1941 был студентом Литературного института им. М.Горького, в 1942 закончил Горьковский пединститут. Работал учителем в с.Никольское Арзамасской обл., в 1944 вернулся в Москву. Много путешествовал по стране, с 1965 стал членом Географического общества СССР, изучал геологию и минералогию, увлекался собиранием открыток (в его коллекции их было 40 тыс.), снимался в кинофильмах «Александр Невский» (в массовках), «Андрей Рублев» (летающий мужик), «Романс о влюбленных».
Стихи Глазков начал писать в 1936, распространял их через «самсебяиздат». Первый сборник стихов «Моя эстрада» был издан только в 1957, во время хрущевской оттепели, за ним последовал сборник «Зеленый простор» (1960), после которого Глазков был принят в СП СССР. В последующие годы у него выходят сборник «Поэтоград» (1962), «Дороги и звезды» (1966), «Пятая книга» (1966), «Большая Москва» (1969), «Творческие командировки» (1971), «Незнаемые реки» (1975), «Вокзал» (1976), «С января до января» (1976) и, посмертно, «Голоса друзей. Избранные переводы, стихи» (1982), «Автопортрет» (1984), «Тутанхамона видел я в гробу» (1990).
Все, кто близко знал Глазкова, прежде всего его друзья по Литературному институту, составившие позднее плеяду молодых поэтов фронтового поколения (М.Кульчицкий, С.Наровчатов, П.Коган, Н.Майоров, Б.Слуцкий, Д.Самойлов и др.), отмечали, что поэт он уникальный, исключительный, ни на кого не похожий, и этой своей уникальностью привлекавший их и воздействовавший на их собственное творчество. Глазков и сам не уставал говорить об исключительности, даже гениальности своего поэтического дара, но в этом не было самохвальства, стремления поставить себя на высокий пьедестал, а только чувствовалась спокойная, но настойчивая уверенность в эстетической значимости своего призвания, неизбежности признания его уникального таланта не только в узком кругу знатоков его поэзии, долгое время не публиковавшейся как раз из-за ее необычности, но и в более широком кругу читателей, а также в истории русской советской поэзии XX в.
На первый взгляд трудно сказать, что же в калейдоскопически многотемной поэзии Глазков является главным, определяющим ее характер, устремления ее автора и его вдохновение. Только при внимательном рассмотрении всего творчества Глазков становится ясным, что главной в нем является тема собственного поэтического призвания и выявления его своеобразия (родства и отличия от др. русских советских поэтов XX в.) в художественном постижении многообразной красоты (современной и исторической) родной страны. В своих произведениях 1940-х — первой половины 1950-х («По-этоград», «Фантастические годы», «Сорок скверный год», «Распутица», «На взятие Поэтограда» и др.), остававшихся во времена своего написания неопубликованными, Глазков говорит главным образом о себе и своей жизни, много рассуждает о поэтическом труде вообще и о своем в частности. В этих произведениях, осмысляя особенности своего поэтического дара, Глазков готовится к главному в своем призвании — к собственному постижению красоты России, которому будут посвящены все его печатные сборник стихов, начавшие выходить в 1957.
«Мозаично-фрагментарная поэма» «По-этоград», как назвал ее сам автор, была написана в 1940-41, накануне Великой Отечественной войны; она явилась поэтическим манифестом Глазков и, в известной мере, его друзей, среди которых пользовалась большим успехом. Она начинается со следующей декларации: «У молодости на заре / Стихом владели мы искусно, / Поскольку были мы за ре- / Волюционное искусство. / Я лез на дерево судьбы / По веткам мыслей и поступков. / Против меня были рабы / Буржуазных предрассудков. / От их учебы и возни / Уйти, найти свое ученье... / Вот так возник небывализм, / Литературное теченье». Глазкову и его товарищам по «небывализму» было близко «революционное искусство» футуристов, прежде всего искусство Маяковского и Хлебникова, которое каждый из них воспринимал по-своему, так, чтобы оно не делало их эпигонами лидеров русского футуризма, а способствовало выявлению их собственного поэтического своеобразия, соответствовало поэтической индивидуальности каждого из них, свидетельствовало о развитии, а не о повторении традиций авангардного, революционного искусства. Глазков в его послевоенном творчестве, глубоко связанном с многочисленными путешествиями по родной стране, оказались в творческом (а не туристическом) смысле родственны странствия «русского дервиша» Хлебникова и поездки Маяковского по городам Союза.
О своей жизни и о своем становлении как поэта в годы Великой Отечественной войны и первые послевоенные годы Глазков рассказал в небольших поэмах «Фантастические годы», «Сорок скверный год», «Распутица» и «На взятие Поэтограда». Будучи, по его словам, «от армии освобожден... по статье З-б», Глазков эвакуировался в родной для него Горький, где занимался не только поэтическим, то и тяжелым физическим трудом, а в 1944 вернулся в Москву. Все это время он помнил о воюющих друзьях, многие из которых (М.Кульчицкий, Н.Майоров, П.Коган) погибли, а оставшиеся в живых стали известными поэтами. Об одном из них он писал в «Распутице»: «Возле Каменного моста / В переулке во Лебяжьем / Жил Саша Межиров, мастак. / То есть поэт, которых редко / Встречал в быту, которых нет, / И если б ставились отметки / За поэтичность, как поэт // Имел бы Межиров отлично, / Был у него особый мир, / И было очень поэтично / Все, что он делал или говорил». Пережитое в годы войны позволило Глазков сказать: «Я не был на фронте, но я инвалид / Отечественной войны. <...> / Я не был на фронте, но я ветеран / Отечественной войны!» Тяжелые годы военных испытаний стали для Глазков временем духовной подготовки его послевоенного творчества, временем рождения любви к прекрасному в облике послезавтрашней, послевоенной России. По признанию поэта, в «сорок скверном году» он «полюбил Россию послезавтра, / Которая всех лучше будет стран».
В своих послевоенных путешествиях по родной стране Глазков по-своему постигал ее красоту, какой она открывалась ему в природе европейской и азиатской частей России, в будничной повседневности, в древних былинах («Алеша Попович» и др.), в жизни и творчестве живописцев и зодчих (поэма «Юность Рублева» и др.), в подвигах землепроходцев (поэма о Хабарове «Ерофей Павлыч» и др.). Интерес к национальному худож. и духовно-нравственному наследству, к его связям с настоящим, с совр. российской жизнью, обострился после Великой Отечественной войны и нашел свое отражение во мн. произведениях советской литературы и искусства, причем у каждого художника по-своему. О своей связи как поэта с этим прошлым Глазков рассказал в стихотворении «Мужик». Образ мужика в этом стих, обобщенный, но в нем запечатлены дела и творения конкретных русских «мужиков» разных времен — от древних до начала 1950-х, в обстоятельствах которых поэт изображает и самого себя. Он — «очень невезучий человек», но он «возлюбил поэта мастерство», которое делает его счастливым творцом простых и хороших стихов. И он в полемике с некоей ученой особой, кичащейся своей сложностью, заявляет: «Чтоб так же, как деревья и трава, / Стихи поэта были хороши, / Умело надо подбирать слова, / А не кичиться сложностью души. /Як сложным отношеньям не привык. / Одна особа, кончившая вуз, / Сказала мне, что я простой мужик. / Да, это так, и этим я горжусь. / Мужик велик. Как богатырь былин, / Он идолищ поганых погромил, / И покорил Сибирь, и взял Берлин, / И написал роман "Война и мир"! / Правдиво отразить двадцатый век / Сумел в своих стихах поэт Глазков, / А что он сделал, сложный человек?.. / Бюро, бюро придумал пропусков!»
В полемике с показной «сложностью», скрывающей внутреннюю пустоту и примитивность души, Глазков утверждал в своей поэзии такую простоту и правдивость, глубокую искренность и непосредственность, которые для него были равнозначны гениальности. В одном стих, он употребляет как синонимы слова «просто, гениально». Простоту и красоту, например, Тамбова («Старый Тамбов») или реки Лены-красавицы («Такая это красота!..») он почти не живописует, а в основном передает свои чувства и ощущения (как правило, жизнерадостные), которые она у него вызывает. Глазков часто подчеркивает, что его, в отличие от Пушкина, больше восхищает лето, летняя жара, чем зима с ее холодами (см., например, стихотворение «Мороз и солнце», «Мой календарь» и др.). В стихотворение «Александр Блок» Глазков пишет о том, что и автору «Двенадцати» красота «прекрасной дамы» являлась в простом облике «незнакомки» (с маленькой буквы у Глазкова) и Катьки. Простота — и в поэтической речи Глазкова, имеющей преимущественно разговорный характер. Разговорчивость Глазкова генетически связана с разговорным характером поэтической речи футуристов, только у Глазкова, в отличие, например, от Маяковского, разговорность не трибунная, а просторечная, похожая на разговорную речь раешника. И стих Глазкова в основе своей раешный. Путешествуя по городам и весям России, Глазков рассказывает об их красоте языком раешника, так, как раешник комментировал картинки в райке. Только речь Глазкова, включающая в себя традиционные иронию, сатиру, парадоксальные афоризмы, обновлена открытиями футуристов: она содержит в себе и отголоски пафосности Маяковского, и неологизмы в духе Хлебникова, и другие приметы авангардистской поэтики.
Соч.:
Избранные стихи / вступ. статья Н.Старшинова. М., 1979;
Автопортрет: стихи и поэмы. М., 1984;
Стихи, поэты, время... Из литературных записок и воспоминаний // Юность. 1985. №3;
Григорий Распутин: Трагикомедия в одном действии. Из похождений Великого Гуманиста и другие рассказики // Октябрь. 1992. №1; [Самые мои стихи]. М., 1995;
Я поэт, поэты — боги... // Вопросы литературы. 1992. №2.
Лит.:
Гордин Я. Пятая книга: [рец.] // Звезда. 1967. №7;
Кожинов В. Простота и упрощенность // Литературная газета. 1970. 11 февр.;
Ковалев Д. О двух поэтических лицах: [О В.Семакине и Н.Глазкове] // Поэзия: альм. Вып. 20. М., 1977;
Евтушенко Евг. Скоморох и богатырь // Литературная Грузия. 1971. №7;
Самойлов Д. У врат Поэтограда // Литературная газета. 1980. 25 июня;
Воспоминания о Николае Глазкове. М., 1989;
Достян Р. ...но мне не дали досказать! // Литературная Россия. 1988. 8 июля;
Шеханова Т. Слово, равное изобретению // Поэзия: альм. Вып. 53. М., 1989;
Шерешевский Л. Поэтом стать мне удалось... // Книжное обозрение. 1989. 26 мая;
Леремышлев Евг. Николай Иванович Глазков — Великий Русский Гуманист и Путешественник // Октябрь. 1992. №1.
М.Ф.Пьяных
Оглавление | Все источники