Мандельштам Осип Эмильевич [15.01.1891-27.12.1938]
Мандельштам Осип Эмильевич
[3(15).1.1891, Варшава — 27.12.1938, пересыльный лагерь «Вторая речка» под Владивостоком]
— поэт, критик, эссеист, переводчик.
Отец Мандельштама, торговец кожами, в юности учившийся в талмудической школе, купцом 1 -и гильдии поселился с семьей в Петербурге в 1897 (с 1894 — в Павловске). Мать Мандельштама, музыкантша, родственница известного историка русской литературы С.А.Венгерова. Мандельштам окончил Тенишевское коммерческое училище (1907). 1907-10 провел в Европе: в Париже посещал лекции на словесном факультете Сорбонны, 2 семестра проучился в Гейдельбергском университете, жил в Швейцарии, совершил поездку в Италию. Вернувшись в Петербург, поступил на отделение романских языков историко-филологического факультета Петербургского университета (1911), но не окончил его.
Первые поэтические опыты — 2 стихотворения в традициях народнической лирики — были опубликованы в студенческом журнале «Пробужденная мысль» (1907. №1). Напряженные духовные поиски Мандельштама проявились, по его собственным словам, в «метаниях» от «платонических» религиозных устремлений к «детскому увлечению марксистской догмой», через «очистительный огонь Ибсена» к Л.Н.Толстому, Г.Гауптману, К.Гамсуну (см. письмо Мандельштама к Вл.В.Гиппиусу от 14 апр. 1908 // Камень. Л., 1990. С.203-205).
1907-08 отмечены «поворотом к модернизму»: Мандельштам переживает увлечение «музыкой жизни» Ш.Бодлера и П.Верлена, интуитивистской философией А.Бергсона. Со своими произведениями этого периода Мандельштам осмеливается познакомить Вяч.И.Иванова, которому отправляет письма с «символистскими» стихами (см.: Камень. С.206-210). В Петербурге Мандельштам — посетитель ивановских «сред», где выступает с чтением своих стихов, сочувственно встреченных символистами, одновременно знакомится с Н.С.Гумилевым и будущими членами «молодой редакции» журнал «Аполлон». На его страницах появилась первая подборка во многом антисимволистских стихотворений Мандельштама (1910. №9). «Эфирным лирам» здесь противопоставлены «целомудренные чары», «высокий лад, глубокий мир», пророческому пафосу и экстазу — подлинная «печаль» и стыдливость «в присутствии таинственных высот».
Сборник «Камень» (1913), вышедший под маркой издательства «Акмэ», представил читателю Мандельштама-акмеиста. «Акмеистичным» было уже само название (данное, правда, Гумилевым), указывающее на «тяжесть» и даже «грубость» материала, из которого художник творит красоту и гармонию. Оно было внутренне полемично по отношению к символистской поэтической концепции. Как заметил С.М.Городецкий, откликнувшийся на книжку молодого поэта, у Мандельштама «"тяжелые" слова <...> гордятся своим весом и для соединений своих требуют строгих законов, подобно камням, соединяющимся в здание» (Гиперборей. 1913. №6. С.27). И далее в подтверждение мысли о том, что Мандельштам «учился писать не у Верлена и Блока, а у строителей Notre Dame», цитировал строки из программного стих, сб.: «Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, / Я изучал твои чудовищные ребра,— / Тем чаще думал я: из тяжести недоброй / И я когда-нибудь прекрасное создам» («Notre Dame»). Принцип строгой выверенности формы и сознательного творческого усилия декларируется Мандельштамом и в других стихах архитектурной тематики («Адмиралтейство», «Айя-София»), а также в статье-манифесте «Утро акмеизма» (1913; впервые опубл. 1919), где утверждение акмеизма как «духа строительства» сочетается с пониманием поэтического образа как сложного «организма» и делается упор на внутренний смысл, заключенный в слове. Н.Гумилев заметил, что Мандельштам «открыл двери в свою поэзию для всех явлений жизни, живущих во времени, а не только в вечности или мгновении» (Гумилев Н.С.Письма о русской поэзии. М., 1990. С.175). Мир увиден Мандельштамом в «красках жизни небогатой» («Но я люблю на дюнах казино, / Широкий вид в туманное окно / И тонкий луч на скатерти измятой...»; «В спокойных пригородах снег / Сгребают дворники лопатами; / Я с мужиками бородатыми / Иду, прохожий человек»), и он смело следует по пути «обмирщения» символистской лексики. Созданные им «жанровые» стихи-картины («Старик», «Домби и сын», «Аббат», «Лютеранин», «Кинематограф», «Теннис») свидетельствуют о любви Мандельштама к изобразительной детали, чувственной пластичности образа и умелом владении приемом гротеска, элементы которого возникают на пересечении разных планов — бытового и культурно-исторического. Однако акмеистический тезис восторженного «приятия мира» сочетается у Мандельштама с ощущением исторического времени как времени катастрофического, появляется пугающий образ бездны («Душа висит над бездною крылатой», «И музыка от бездны не спасет!»). Творческое сознание предстает как вместилище исторической памяти, оно выступает антиподом «беспамятной» действительности. Художественные образы — «вспышки сознания» — возникают «мгновенно» в результате как бы «случайных» ассоциаций.
Мандельштам стремится сделать далекие эпохи достоянием собственного творчества, сближая разновременные пласты. Греция Гомера и императорский Рим, средневековая католическая Европа, Англия Диккенса, французский театр классицизма — как в калейдоскопе, сменяются времена, эпохи, стили, ставшие для Мандельштама не материалом для стилизаций (характерно, что многие исторические реалии у Мандельштам неточны), а теми «мгновениями» в истории культуры, которые «рифмуются» с современностью. Об этом писал сам Мандельштам в статье «О природе слова» (1922): «...ветер перевернул страницы классиков... и они раскрылись на том самом месте, какое всего нужнее было для эпохи» (Соч. Т.2. С.186). В многомерном пространстве художественного текста одно слово «проступает» сквозь другое («И снова скальд чужую песню сложит / И как свою ее произнесет...»), играя своими «спрятанными» смыслами. И эта сложная и утонченная «игра» нужна Мандельштаму для того, чтобы следить «за шумом и прорастанием времени».
Сборник «Камень» в расширенном виде был переиздан в дек. 1915 (на титульном листе — Пг., 1916). Диапазон многочисленных критических откликов был достаточно широк: от неприятия «книжности», «ложно-классического пафоса» стихов Мандельштама (А.Дейч, Д.Выгодский), «слабости, случайности, неорганичности» его настроений (Н.Лернер) до оценки книги «значительного и интересного поэта» как «увлекательной повести развивающегося духа» (Н.Гумилев) и признания «гибкости и мощности» богатого оттенками поэтического голоса Мандельштама (М.Волошин).
Стихи периода войны и революции (1916-20) составили новую книгу Мандельштама «Tristia» (Пг.; Берлин, 1922, без участия автора; под названием «Вторая книга» и с авторским хронологическим расположением стихов — М.; Пг., 1923), названную так М.А.Кузминым с аллюзией на «Печальные элегии» римского поэта Публия Овидия Назона. Изменяется тональность жанра составляющих книгу произведений: высокоторжественную оду миру и созидательному творчеству сменяет раздумчивая скорбная элегия-плач расставания с уходящим в небытие любимым и привычным миром. «"Tristia" — прямая антитеза "Камню". <...> В "Камне" воспевались встречи, в "Tristia" — одни разлуки. <...> "Камень" исследовал мир на поверхности, великие человеческие создания, восполняющие пустоту горизонта или неба; "Tristia" — спуск в инфернальный мир роковых страстей, ведущих к смерти, в мир разрушительной революции, в мир воспоминаний, предостерегаемого забвением, невоплощающегося стихотворения, нерождающегося слова» (Струве Н.— С.155). Благодаря обращению к мифу и мифопоэтической традиции Мандельштаму удается вести поэтический разговор в универсальном плане. Сценой поэтической репрезентации нередко становится пышный и торжественный Петербург эпохи «заката» империи; город предстает как царство смерти («В Петрополе прозрачном мы умрем, / Где властвует над нами Прозерпина. / Мы в каждом часе смертный воздух пьем. / И каждый час нам смертная година»). Миф нужен Мандельштаму и для расширения горизонта историософских обобщений, где сложно переплетаются духовная судьба поэта и вся история России («Кассандре», «На розвальнях, уложенных соломой...» и др.). Тема «конца истории», данная через образ идущего ко дну корабля времени («Сумерки свободы»), сплетается с метафизической темой посмертной памяти («Но будем помнить и в летейской стуже, / Что десяти небес нам стоила земля»). В области поэтики сборника «Tristia» отмечен усложнением ассоциативных ходов, усилением иррационализации словесного образа (мотив «блаженного, бессмысленного слова» вплоть до признания: «Я слово позабыл, что я хотел сказать...»). Творчество Мандельштама периода «Tristia» — отражение более сложного отношения к поэтическому слову. Благодаря скрытой в нем «энергетике» сами «вещи» становятся носителями определенных культурных контекстов. В «крымских стихах» Мандельштама («Золотистого меда струя из бутылки текла...», «На каменных отрогах Пиэрии...», «Возьми на радость из моих ладоней...», «За то, что я руки твои не сумел удержать...» и др.) бытовая предметность вызывает в сознании образы греческой мифологии, к тому же пропущенные сквозь призму литературной традиции. Античность, вводимая таким образом, предстает как модель бытия и как тот культурный код, который необходим для понимания смысла произведения. По словам Л.Я.Гинзбург, Мандельштам в «Tristia» стремится создать «некий эллинистический "диалект" в поэзии» (Гинзбург Л. Поэтика Осипа Мандельштама // Известия АН СССР. М., 1972. Т.XXXI. Вып.4. С.310. Сер. литературна и языки.). Параллельно Мандельштаму разрабатывает концепцию «домашнего эллинизма» как бытийственного начала в русской культуре. В статье «О природе слова» он подробно обосновывает свой взгляд на «эллинистическую природу русского языка»: «Эллинизм — это печной горшок, ухват, крынка с молоком, это — домашняя утварь, посуда, все окружение тела; эллинизм — это тепло очага, ощущаемое как священное, всякая собственность, приобщающая часть внешнего мира к человеку... Эллинизм — это <...> очеловечение окружающего мира» (Соч. Т.2. С.181-182). Сохранить в поэтическом образе чувственное тепло вещи, его душу — Психею — вот к чему стремится Мандельштам. Для этого он воскрешает скрытые в слове архаические смыслы, создает новые ассоциативные ряды, расширяя тем самым смысловой диапазон слова.
Цикл «1921-1925» не стал отдельной книгой; он составил раздел (наряду с разделами «Камень» и «Tristia» в последнем прижизненном сборнике Мандельштама «Стихотворения» (1928). Увлеченность культурной «археологией» уступает место теме текущего бытия; становятся узнаваемыми биографические реалии. Лирическое «я» неотделимо от конкретной личности автора. Но приметы быта и жизненная проза не препятствуют философско-поэтическим обобщениям и свойственному Мандельштам пафосу трагического предчувствия. Центральное место в цикле занимает «Грифельная ода», иллюстрирующая новую манеру Мандельштама. В ней разрушительному действию времени противопоставлено не подвластное ему истинное искусство. Высокий одический строй речи сочетается с усложненной метафоричностью, как бы демонстрируя творческое усилие, преодолевающее гнет времени, истории, языка. Безудержный полет метафор отличает и историософские стихи «Век», «1 января 1924», представляющие собой своеобразную «исповедь сына века», где доминируют экзистенциальные переживания «сдвига» исторических координат и собственного «умиранья» вместе с «веком».
В 1920-е Мандельштам обращается к мемуарно-автобиографической прозе («Шум времени» и «Египетская марка», 1925 и 1928), пишет очерки, переводит, выпускает сб. статей «О поэзии» (1928).
В 1930 после поездки в Армению создает «путевой очерк» «Путешествие в Армению» (Звезда. 1933. №5) и стихотворный цикл «Армения». В стихах начала 1930-х усиливается значение темы ретроспективной памяти («наука расставанья») («С миром державным я был лишь ребячески связан...»), скудеющего культурного пространства, собственной обреченности и предощущения грядущих катастроф: «Колют ресницы. В груди прикипела слеза. / Чую без страху, что будет и будет гроза. / Кто-то чудной меня что-то торопит забыть. / Душно — и все-таки до смерти хочется жить».
В мае 1934 за эпиграмму против Сталина («Мы живем, под собою не чуя страны...») Мандельштам был арестован и сослан сначала в Чердынь-на-Каме, а затем в Воронеж.
В 1935 после годового молчания поэт возвращается к стихам. В вынужденном диалоге с властью сила все-таки оказывается на стороне творческой личности, ибо поэзия спасительна и неистребима: «Лишив меня морей, разбега и разлета / И дав стопе упор насильственной земли, / Чего добились вы? Блестящего расчета: / Губ шевелящихся отнять вы не могли». Три «Воронежских тетради» стихов первоклассной пробы (опубл. 1966) — духовная исповедь поэта и его приговор «немеющему времени». Тема приятия жизни земли — основы и опоры бытия — в полную силу зазвучала в стихах воронежского периода («Чернозем», «Я к губам подношу эту зелень...»). «Земля — последнее оружье» — давала поэту силы, веру в жизнь и творчество тогда, когда жизнь его близилась к трагическому исходу. По возвращении из ссылки в 1938 Мандельштам был вторично арестован и отправлен на Дальний Восток, гдк погиб в пересыльном лагере. Поэтическое наследие Мандельштама было сохранено его вдовой Н.Я.Мандельштам, распространялось в списках, затем отдельные подборки стали появляться в периодических изданиях.
Впервые СС поэта было издано в 1964 в США.
Соч.:
Соч.: в 2 т. / подгот. текста и комм. А.Д.Михайлова, П.М.Нерлера; вступ, статья С.С.Аверинцева. М., 1990;
Камень / подгот. текста Л.Я.Гинзбург, А.Г.Меца, С.В.Василенко, Ю.Л.Фрейдина. Л., 1990. (Литературные памятники);
Полное собрание стихотворений / вступ. статья М.Л.Гаспарова и А.Г.Меца; сост., подг. текста и прим. А.Г.Меца. СПб., 1997. (Новая б-ка поэта).
Лит.:
Волошин М.А. Голоса поэтов [1917] // Волошин М.А. Лики творчества. Л., 1988;
Тынянов Ю.Н. Промежуток [1924] // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История. Литература. Кино. М., 1977;
Гинзбург Л.Я. О старом и новом. Л., 1982;
Семенко И.М. Поэтика позднего Мандельштама. Рим, 1986;
Мандельштам Н.Я. Воспоминания. М., 1989;
Мандельштам Н.Я. Вторая книга. М., 1990;
Жизнь и творчество Мандельштама. Воронеж, 1990;
Слово и судьба. Осип Мандельштам: Исследования и материалы. М., 1991;
Литературное обозрение. 1991. №1. [вып. посвящен Мандельштаму];
Струве Н. Осип Мандельштам. 1-е изд. Лондон, 1988; Томск, 1992;
Нерлер П. «С гурьбой и гуртом...»: Хроника последнего года жизни Мандельштама // Минувшее: Исторический альм. М., 1992. Вып.8;
Эткинд Е. Там, внутри. О русской поэзии XX в. СПб., 1995;
Мандельштам и античность: сб. статей. М., 1995;
Смерть и бессмертие поэта. М., 2001.
Н.Ю.Грякалова
Оглавление | Все источники