Быков Василий Владимирович [19.08.1924-22.06.2003]
Быков Василий (Василь) Владимирович
[19.8.1924, д. Череновщина Ушанского р-на Витебской обл.- 22.6.2003, д.
Борувни, под Минском]
— прозаик, публицист, сценарист. Писал на белорусском и русском языках.
Многогранно одаренный деревенский мальчик из-под Полоцка, одного из древнейших
центров славянской культуры, не сразу обрел свое писательское призвание. Он
прекрасно рисовал, перед войной начал учиться на скульптурном отделении
Витебского художественного училища — одного из лучших учебных заведений страны.
Но в 1940 в системе среднего образования отменяют стипендии, и, бросив учебу,
Быков ищет заработка — семья жила очень трудно. Война застала Быкова на
Украине: вначале копал окопы, затем 17-летним добровольцем отступал с армией.
Быков принадлежит к поколению, почти полностью уничтоженному войной. Юному
лейтенанту, которому уже после победы исполнился 21 год, суждено было уцелеть.
Войну Быков прошел взводным (самая опасная офицерская должность), сменялся
только род войск — стрелковый взвод, взвод автоматчиков, взвод противотанковых
пушек. Был дважды ранен, имел заслуженные награды. Буквально чудом спасся, в
частности, на Кировоградчине, где до самого последнего времени стоял обелиск
над братской могилой, на которой было и его имя. Оттуда его мать получила
«похоронку». Из боя — в госпиталь, из госпиталя — в бой. Сначала на своей
земле, а потом — в Румынии, Венгрии, Австрии. Ч.Айтматов сказал, что судьба
сберегла нам Быкова, чтобы он жил и писал от имени целого поколения.
Еще 10 лет после отпразднованной в 1945 победы Быков прослужил в армии — на
Украине, в Белоруссии, на Дальнем Востоке.
Осенью 1955 Быков начал работать в «Гродненской правде» (корреспонденции,
очерки, фельетоны). Через год в республиканской печати стали появляться
художественные произведения, даже книжечка юмористических рассказов.
Сам Быков ведет начало своего творческого пути с 1951, когда на Курилах им были
написаны рассказы «Смерть человека» и «Обозник». Именно с этого времени война
станет не только главной, но почти (за очень редкими исключениями) единственной
темой его творчества. С самого начала своего пути Быкова формируется как
художник до предела обостренного трагического плана. Быковское пространство
войны, быковское поле боя — это всегда самые экстремальные условия,
«пограничные» ситуации между жизнью и смертью, которые, как правило, и
завершаются последней. В этом пространстве оказывается человек на крайнем
пределе своих физических и нравственных сил.
Раннее творчество Быкова относится к 1950-60-м и включает в себя из наиболее
известных следующие повести (фронтовые и партизанские повести станут основным
жанром всего быковского творчества): «Журавлиный крик» (1960), «Третья ракета»
(1962), «Фронтовая страница» (др. название — «Измена», 1963), «Альпийская
баллада», «Западня» (обе — 1964), а также вызвавшие ожесточенную полемику по
поводу «сгущения трагических красок» и «надрывного психологизма» повести
«Мертвым не больно» (1966), «Атака с ходу» (другое название — «Проклятая
высота», 1968) и «Круглянский мост» (1969). Эти повести были запрещены и до
рубежа 1980-90-х не перепечатывались. Большинство произведений Быков было
опубликовано в журнале «Новый мир», сам Быков придает особое значение
«новомировскому периоду» и работе в 1960-е с А.Т.Твардовским.
Новый этап зрелого творчества Быкова, принесший ему официально признание и
мировую известность, начинается с 1970-х — повести «Сотников» (1970), «Обелиск»
и «Дожить до рассвета» (обе — 1970), «Волчья стая» (1975), «Его батальон»
(1975), «Пойти и не вернуться» (1978). Почти все из них были удостоены
Государственных премий. «Сотников», написанный уже «после Твардовского», по
словам Быкова, характеризовался продолжением прежних тенденций: изображение
войны без прикрас, без бахвальства и лакировки. Особую актуальность и глубину
произведениям 1970-х придавало то, что события войны представали в них чаще
всего как воспоминания оставшихся в живых персонажей. Обращение к памяти героев
как бы расширяло худож. пространство произведений. Сюжетное время, сжатое до
нескольких дней и часов, дополнялось по психологии воспоминаний — событиями уже
всей жизни действующих лиц.
Своеобразным переходом к современному этапу (1980-90-е) становится удостоенная
Ленинской премии повесть «Знак беды» (1982), за ней последовали «Карьер»
(1986), «В тумане» (1987), «Облава» (1990), «Стужа» (1993). Эти годы открывают
нового Быкова, с ярко заявленной эпической тенденцией, с обращением к эпохе
1930-х. А главное — на прежнем локальном материале Быков ставит теперь
глобальные проблемы спасения всего мира от разрушения и гибели. Размышляя о
задачах совр. искусства, Быков поддержал идею «сверхлитературы» (А.Адамович).
По мнению Быкова, это не иррациональное нечто, как определили некоторые
критики, а новое, максимально высокое гуманистическое звучание, чтобы
литература «в наше время, чреватое гибелью всего человеческого рода, сквозь
потоки полуправды, лжи и прямого одурачивания миллионов пробилась бы к сознанию
человечества, вынудив его остановиться у последней черты» (Трава после нас:
Интервью Быкова // Огонек. 1987. №19. С.5).
На первом этапе творчества трагическая коллизия у Быкова акцентировалась обычно
самим названием произведения — «Смерть человека», «Последний боец», «Утрата»,
«Измена», «Западня», «Мертвым не больно». Даже на первый взгляд нейтральный
«Журавлиный крик» вызывал в памяти древнее сказание о птицах, уносящих с собой
души погибших, или, по крайней мере, создавал образ разлуки, прощания. Отчасти
этот акцент спровоцировал многочисленные обвинения Быкова в приверженности к
«обочинам войны», в «окопной правде» и в узости обозреваемых позиций. Его
произведения действительно строго локальны по времени и месту действия,
отличаются малой «населенностью», его интересуют, как он сам подчеркивал, «не
масштабы сражений, а масштабы человеческого духа».
В критике звучали упреки в склонности Быкова к «ремаркизму» и
«экзистенциализму», что в условиях 1960-70-х означало некий вотум гражданского
недоверия писателю. По существу же Быков во многом опирался на традиции русской
батальной прозы, и прежде всего на толстовский принцип изображения войны как
она есть — в крови, в страданиях, в смерти. Но, разумеется, не прошел писатель
и мимо опыта литературы западноевропейской. Быков высоко оценивает, в
частности, Э.М.Ремарка и А.Камю, в особенности антифашистскую тему в их
творчестве. Если Ремарку Быков близок своим неприукрашенным изображением
фронтовых буден, солдатской солидарности перед лицом врага, то с
экзистенциализмом произведения Быкова перекликаются болезненно обостренным
восприятием подверженности человеческого тела боли, страданиям (например, сцена
смерти Володьки в «Волчьей стае» и др.), наконец, с самим интересом к проблеме
выбора в трагической «пограничной ситуации» и т.д. Естественно, что фронтовику
Быкову особенно близки настроения Сартра и Камю, вобравших в себя героический
дух Сопротивления и поверивших в возможности литературы как гражданского
гуманистического служения. Но от философии экзистенциализма Быков остался
далек, считая себя «в гипертрофированной степени реалистом», который
категорически не приемлет свойственные экзистенциалистскому искусству формы
повествования. Впрочем, в ряде произведений Быкова притчевой подтекст, не
нарушая принципов реализма, все-таки присутствует.
Приверженность военной теме имеет у Быкова две причины: историческую (люди
должны знать, какой человеческой ценой была завоевана победа над фашизмом) и
современную, как он сам подчеркивал (мы не ходим сегодня в разведку, но нам и
сейчас нужны те нравственные принципы, которые в годы войны питали героизм,
честность, мужество, чувство ответственности и т.д.). Если в начале пути Быков
прославляет подвиг человека, сражающегося до последней капли крови, то позднее
он будет анализировать истоки этого подвига — неисчерпаемые нравственные
возможности человеческого духа. В этом смысле показательно движение сходных по
сюжетной коллизии произведений — от романтического рассказа «Смерть человека» к
исполненной глубочайшего реалистического психологизма повести «Дожить до
рассвета».
В самой человеческой природе, утверждает Быков («Сотников», «Обелиск», «Пойти и
не вернуться» и др.), заложена возможность героического по своей сути
противостояния хаосу и безумию. В контексте 1945 это означало вдобавок и веру в
конечную победу человека над бесчеловечностью. Характерна в этом отношении
повесть «Альпийская баллада» — единственная у Быкова романтическая повесть о
любви, не случайно названная именно балладой. Героический реквием юному
советскому солдату, ценой своей жизни спасшему любимую, звучит в исполнении
самой Джулии на фоне изумительной красоты горного пейзажа — жар цветущих маков
на альпийском лугу, белоснежная чистота вершин, бездонная синева неба — и три
дня любви (после побега и лагеря), огромные, как вечность, дни любви и
невообразимого счастья. Любовь и чудо этой любви — сын — озаряют Джулии всю
оставшуюся жизнь. К теме любви, которая сильнее войны, сильнее смерти,
обращаются в это время и другие писатели-фронтовики — В.Астафьев («Пастух и
пастушка»), А.Ананьев («Версты любви»), ощущая как в жизни людей второй
половины XX в. все больше и больше утрачиваются представления о нетленных
ценностях человеческого бытия.
Противостояние характеров-антиподов (нравственной высоты — низости) определяет
не только композиционную структуру знаменитого «Сотникова», но и «Фронтовой
страницы», «Третьей ракеты», «Круглянского моста», позднее — «Пойти и не
вернуться» и др. Быков приводит читателя от своих военных героев к
современности, потому, что знает: «любители подставить ближнего под удар судьбы
или начальства, чтобы самому укрыться за его спиной, не перевелись и поныне»
(Вопросы литературы. 1975. №1. С.130). Природа предательства всегда едина — оно
начинается с небольшой сделки с собственной совестью, а кончается полным
разрушением личности.
Современный этап творчества Быков может показаться несколько неожиданным:
теперь на смену «героической» ситуации приходит ситуация «тупиковая». Она
отчасти наметилась уже в повести, не случайно названной «Знак беды». Речь в ней
идет не только об огромной народной трагедии, вызванной фашистским нашествием
(что роднит повесть со мн. произведениями о войне, в частности, земляков Быкова
— И.Чигринова, А.Адамовича, А.Дударева, с документально-художественной книгой
«Я из огненной деревни» и т.д.). В повести интересен и своеобразный, многое
проясняющий «выход на 30-е годы», связавший в творчестве Быкова уже не две
(современность и война), а три эпохи. Но существует в произведении еще и идея
изначальной обреченности двух престарелых героев, которые не смогут смириться с
фашистским варварством, но уже не имеют сил не только для сколько-нибудь
результативной борьбы, но даже для разумного противостояния. И дело не в
возрасте — их силы отняла предшествующая жизнь и каторжный труд на почти
бесплодной земле, не случайно названной Голгофой. Несколько раз появляется в
повести и сам «знак беды» — обгорелое дерево, напоминающее Распятие... Именно
на фоне этой обреченности возникает абсурдная фантасмагорическая идея «бомбы»,
которую находит и прячет Степанида. Таким же «знаком беды» и таким же в
конечном итоге абсурдом становится «карьер», который раскапывает герой
одноименной повести, пытаясь найти хоть какой-то след погибшей по его вине
любимой, вдобавок ожидавшей ребенка (такая неожиданная «параллель» появляется в
1980-е к «Альпийской балладе»!). Герой «Карьера» метался, не находя выхода из
тупика недоверия по отношению к нему, попавшему в плен. Годы спустя он понял,
что Мария была дана ему «для счастья, а не для искупления», что самая
величайшая ценность мира — в любых обстоятельствах единственная и неповторимая
человеческая жизнь. Понял, но поздно, когда уже ничего нельзя было изменить и
исправить — ни судьбу Марии, ни свою собственную несложившуюся жизнь, ни
отношения с сыном.
Следует отметить, что «тупиковая ситуация» возникала в творчестве Быкова и
раньше — в рассказе «Проклятие» (др. название «Одна ночь») об изначальной
бессмысленности войны, на которой солдаты, немец и русский, только что спасшие
друг друга от смерти в обрушившемся доме, вынуждены снова друг в друга
стрелять. Или в «Западне» — о садистском замысле фашистов — отпустить взятого в
плен взводного так, чтобы его убили свои: расстреляли, заподозрив в
предательстве. Почти четверть века спустя эта сюжетная коллизия «откликнется»
еще в одном «знаке беды» — партизанской повести «В тумане». Чудовищный абсурд —
37 лет все соседи знали Сущеню не просто как «хорошего», но как «особенного,
кристально чистого, честного, совестливого человека» — вся семья у них была
такая. Предательство для них просто органически было невозможно. И вдруг — не
поверили ему, а поверили фашистам и приговорили его к расстрелу!.. Такая же
повесть — крик «За что?!!» — «Облава». Еще один «знак беды», но теперь уже на
новом для Быкова материале — раскулачивание. Облава на незаконно
репрессированного человека, у которого ссылка сгубила жену и дочку, а сам он
бежал за последним утешением — увидеть родную землю. И вот односельчане во
главе с его сыном, знающие, что он не виновен, преследуют Хведора, устраивают
на него облаву, как на зверя, и в конце концов загоняют в погибельную трясину.
Страшна по-своему и другая «трясина» — судьба участника раскулачивания Азевича,
под нажимом, но все же подписавшего когда-то донос и оставшегося в страшную
военную пору («Стужа») только рядом со зловещим псом — Вурдалаком. И, наконец,
самое последнее крупное произведение Быкова, удостоенное в конце 2001
Российской премии «Триумф» — повесть «Волчья яма», апокалипсис «мирного»
чернобыльского атома.
Такова новая трагическая грань у быковской философии истории: самая страшная
ситуация — это когда человек оказывается в тупике, в западне, в болоте, на
последнем берегу, у крайней черты, где даже героической смертью ничего не
докажешь и не поправишь. Тупиком, облавой, гибелью может стать ядерная или
биологическая западня, экологические «знаки беды», генетическая катастрофа
(Ч.Айтматов), кровавые межнациональные конфликты (А.Приставкин) и
братоубийственная война, «разборки» внутри нации.
Быков — писатель-трагик. Война предстает в его произведениях как величайшее зло
и трагедия. Именно это обстоятельство порою затрудняло публикацию его
произведений. Примечательны в этом отношении цензурные мытарства, связанные с
печатанием повести «Мертвым не больно». Напряженные отношения с цензурой и
властью не могли не сказаться на здоровье писателя, которое стало резко
ухудшаться, так что потребовалось несколько онкологических операций.
По приглашению Европейского писательского парламента он живет (с середины
1990-х) во Франкфурте-на-Майне, где ему сделали операцию, затем по приглашению
финского ПЭН-клуба переезжает (в 1999) в Финляндию, где снова перенес операцию;
с дек. 2002, по личному приглашению Гавела,— в Чехии. Болезнь однако не
отступает, операции не помогают, и, предчувствуя неизбежный конец, Быков
возвращается умирать на родину — в любимые им с детства места, в д.Борувни.
Соч.:
СС. Т.1-4. М., 1985.;
Карьер: повесть. М., 1988;
Мертвым не больно. В тумане. Облава: повести. М., 1991;
Жажда перемен // Правда. 1989. 24 нояб.;
Хлеб и достоинство // Литературная газета. 1990. 27 июня;
Наш выбор был трагической ошибкой // Известия. 1991. 26 нояб.;
Стужа: повесть // Знамя. 1993. №11;
Волчья стая // Новый мир. 1974. №7;
Полюби меня, солдатик. Маленькая повесть // Дружба народов. 1996. №6;
Политрук Коломиец и др. рассказы // Звезда. 1999. №5;
Пасхальное яичко // Дружба народов. 2000. №9.
Лит.:
Лазарев Л. Василь Быков. Очерк творчества. М.,1979;
Дедков И. Василь Быков. Очерк творчества. М. 1980;
Дедков И. Под знаком беды // Новый мир. 1983. №10;
Оскоцкий Б. За что? [о кн. В.Быкова «В тумане»] // Знамя. 1994. №4;
Шагалов А. Василь Быков. Повести о войне. М., 1990;
«Мертвым не больно» под арестом: публикация документов // Дружба народов. 1993.
№9.
К.Ф.Бикбулатова
Оглавление | Все источники