Сологуб Фёдор Кузьмич [01.03.1863-05.12.1927]
Сологуб Фёдор (настоящее имя Фёдор Кузьмич Тетерников)
[17.2(1.3).1863, Петербург — 5.12.1927, Петербург]
— поэт, прозаик, драматург.
Отец Сологуба (рано умерший) занимался портняжным делом в Петербурге, мать (из
крестьян Петербургской губ.) — прислуга в господском доме. Рос и учился вместе
с господскими детьми, но спать приходилось на кухне. Много читает, уклон чтения
преимущественно социальный (в 11-12 лет прочел всего Белинского, Добролюбова,
Писарева, Некрасова, оцененного выше Пушкина и Лермонтова); событием жизни
становится прочтение романа Достоевского «Преступление и наказание». Окончив в
1882 Учительский институт, уезжает (взяв с собой мать и сестру) учительствовать
в Крестцы Новгородской губ.; оттуда в 1885 переводится в Великие Луки Псковской
губ., а затем в 1889 в Вытегру Олонецкой губ.
Первые стихотворные опыты относятся к 12-летнему возрасту. В последующих
юношеских стихах — острое ощущение «неравенства людей» и неизбежно
сопутствующая ему «неотмщенной обиды отрава». В годы учительства создается
никогда самим поэтом не публиковавшийся цикл стихотворений, получивший условное
название «Из дневника» (1883-1904). В нем описывается неоднократно испытанная
автором и примененная им самим порка розгами. Уже здесь выявлялся тот
садомазохистский комплекс переживаний, который составит одну из особенностей
творчества Сологуба: «В первую очередь писателя привлекает не социальный или
нравственный аспекты темы (деспоты и невинные жертвы), но психологический: ему
интересны те, кого "томят порочные желания", кто истязает с наслаждением <...>.
Поступки и чувства героев, изображенных Сологубом <...>, часто несут на себе
печать садического комплекса, осложненного эротическими и травестийными
мотивами» (Павлова М. [Вступ. статья] // Сологуб Ф. Из дневника. С.111).
Одновременно Сологуб работает над романом «Тяжелые сны» (1883-94),
опубликованным в 1895 в журнале «Северный вестник» (Отдельным изданием 1896). В
его основе — тяжелые впечатления жизни уездной России 1880-х. Главный герой
учитель Логин в избытке наделен чертами рефлексирующих героев Достоевского и во
многом автобиографичен.
В 1892 Сологуб переезжает в Петербург, где входит в круг сотрудников журнала
«Северный вестник», представителей «нового искусства», «старших» символистов
Д.Мережковского, 3.Гиппиус, Н.Минского. На первых порах произведения Сологуб
публиковались только в «Северном вестнике», затем — в журналах «Весы», «Русская
мысль», «Образование», газетах «Речь», «Слово», «Утро России» и др.
Продолжается и карьера Сологуба на поприще просвещения: из учителя математики
он превращается в инспектора училищ, становится членом Петербургского уездного
училищного совета. В «литературных сборищах» он был незаметен: «Тихий,
молчаливый, невысокого роста, с бледным худым лицом и большой лысиной,
казавшийся старше своих лет, он как-то пропадал в многолюдных собраниях»
(Перцов П. Литературные воспоминания. 1890-1902. М., Л., 1933. С.232). С
незаметным названием выходит в 1896 в Петербурге и первый поэтический сборник
Сологуба «Стихи».
Идейным единомышленником Сологуб в этот период становится прежде всего
Н.Минский с его книгой «При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни» (1890),
в которой главным было утверждение: «Цель жизни не вне себя, а в себе самом».
Этому сопутствует разочарование в идеалах «гуманности» и «добра», признание их
бессилия, что приводит человека к трагедии одиночества перед лицом смерти.
Подтверждение ее Сологуб находит в близкой ему философии будущего
«экзистенциалиста» Л.Шестова. Тем более что это откровение созвучно и
«философии пессимизма и отчаяния» А.Шопенгауэра, которая, по словам А.Белого,
была в ту пору «разлита в воздухе». Отдельные ее элементы поэт вводит даже в
свои стихи: «Какой-то русский Шопенгауэр, вышедший из удушливого подвала»
(Волынский А. Книга великого гнева. СПб., 1904. С.192). Близок был Сологуб и
Ницше с его темами «дионисийства» и «героического пессимизма». Стоял у истоков
художественных прозрений Сологуба и Достоевский, от которого им был унаследован
«трагизм подполья»: «Диапазон его (Сологуба.— Ред.) переживаний неширок и
однообразен: болезненная тоска и бессильные порывы, сердечная тревога и
отупляющая усталость, напряженное ожидание, безнадежность и отчаяние» (Дикман
М. — С.17-18). Сугубо сологубовским выступает мотив упоения страданием: «В этих
жилах струится растленная кровь, / В этом сердце немая трепещет тоска, / И
порочны мечты, и бесстыдна любовь, / И безумная радость дика» («Я устал, я едва
только смею дышать...», 1895). По «запрещенному раю» и «царице радостного зла»
с ее свитой «порочных снов и злых страстей» томится ранняя муза Сологуба («Нет,
не любовь меня влекла...», 1893).
Современники отмечали «глубину» погружения Сологуб в себя: «Предмет его поэзии
скорее душа, преломляющая в себе мир, а не мир, преломленный в душе» (А.Блок.
Творчество Фёдора Сологуба. 1907). Этот солипсизм приводит к развитию в лирике
Сологуба своеобразной мифологии, утверждаемой поэтом взамен религии. Богом
становится всепоглощающее «я» лирического субъекта. Не случайно поэтом даже
создается мистерийная поэма с характерным названием «Литургия мне» (1907).
Взамен существующего недоброго мира им утверждается как подлинная ценность мир
инобытия в образах «Звезды Маир», прекрасной земли «Ойле», куда человек
попадает после смерти: «Мой прах истлеет понемногу, / Истлеет он в сырой земле,
/ А я меж звезд найду дорогу / К иной стране, к моей Ойле» («Звезда Маир»,
1901). В своеобразном оригинальном мифе представляет Сологуба и антипода своему
демиургическому «я» — недоброго создателя и властелина мира в образе
солнца-дракона или змия, мучающего находящихся в его плену обитателей Земли
(воплощения шопенгауэровской концепции о мире как злой воле). Вышедшая в 1906
очередная (6-я по счету) книга стихов Сологуба не случайно названа «Змий»: в
ней мотив солнца последовательно разрабатывается как тема извечно тяготеющего
над человеком зла и проклятия. «О снеге у него нет ни одного стихотворения, а о
жаре столько, будто он аравийский поэт <...>. Сологуб всегда соединяет в одном
ощущении солнечные лучи и душевную муку»,— отмечал в своей статье 1910 «Навьи
чары мелкого беса» К.Чуковский (О Фёдоре Сологубе. С.48).
На уровне же своего эмпирического «я» Сологуб выступает как публицист (в
основном по вопросам педагогики), а также как сотрудник журналов с
либерально-сатирическим уклоном («Зритель», «Сигнал», «Адская почта» и др.), в
которых в период революции 1905 публикует соответствующего содержания стихи,
пародии и острые «политические сказочки».
В 1905 в журнале «Вопросы жизни» печатается создававшийся 10 лет (1892-1902) и
принесший Сологуб шумную известность роман «Мелкий бес» (Отдельное издание
1907), в котором на фоне затхлой жизни уездного городишки и колоритных
портретов обывателей возвышается сразу же вписавшийся в галерею масштабных
сатирических типов русской литертауры образ учителя гимназии Передонова,
существа отвратительного, все оскверняющего и патологического, кончающего
преступлением и сумасшедшим домом. Этот образ поразил современников и вызвал
самые противоречивые суждения о себе. Заклейменный В.Лениным как «шпион и
тупица», для Р.Иванова-Разумника он оказался символом как раз
революционно-материалистических настроений. При всем том он воспринимался и как
существо явно несчастное, страдающее от своей помраченности. Не случайно автор
дает ему в спутники неотступного мучителя — Недотыкомку, некое мифическое злое
существо. Это делает фигуру героя фатально-обреченной, символом глубоко
укоренившегося вообще в человеке зла. Высказывались предположения, что в
Передонове Сологуб изобразил темные стороны своего «я». В поздние годы писатель
признавался, что «Передонова ему пришлось протащить через себя» (Данько Е.—
С.211), хотя в момент первых обсуждений книги и возвращал любезно отгадчикам их
версию: «Нет, мои милые современники, это я о вас писал мой роман о Мелком Бесе
и жуткой его Недотыкомке» (СС. Т.6. СПб., 1913. С.VIII). Большинство, впрочем,
с этим соглашались: «Передонов — это каждый из нас <...>. В каждом из нас есть
передоновщина» (Блок А. О реалистах // Блок А. СС. Т.5. М.; Л., 1962. С.125);
«Кой черт тут "сатира", "воплощение зла", когда живой человек, вчерашний,
завтрашний Ардалион Передонов находится в таком беспримерном, беспросветном
несчастии» (Гиппиус 3. Слезинка Передонова // О Фёдоре Сологубе. С.75).
В 1907 Сологуб уходит с поприща педагогической деятельности. Через год женится
на А.Н.Чеботаревской, их квартира становится одним из литературных салонов
Петербурга. Изменяется, по свидетельству современников, и внешний облик
писателя. Недавний типичный разночинец с бородкой и в пенсне делается теперь
«сущим патрицием», в облике которого отчетливо проступают писательские черты,
как это передал в его портрете К.Сомов и отметил в своей статье «Современные
портретисты» (1911) М.Волошин: «За презрительной и импонирующей маской Сологуба
пресыщенный, недобрый и анализирующий взгляд» (Лики творчества. Л., 1988.
С.282). В эти два года (1907-08) создаются почти все мифологические драмы
Сологуба: «Победа смерти», «Дар мудрых пчел», «Ночные пляски» и др., в которых
автор раскрывается (как и в поэзии) глубоким тайновидцем человеческой души на
путях двоемирия.
С выходом в 1908 лучшей итоговой книги стихов «Пламенный круг» (8-й по счету)
Сологуб признается, безусловно, крупнейшим явлением в поэзии. «В современной
литературе я не знаю ничего более цельного, чем творчество Сологуба» — так
начинает специально посвященный этой книге раздел в своей статье «Письма о
поэзии» (1908) А.Блок, утверждая далее, что «Сологуб давно уже стал художником
совершенным и, может быть, не имеющим себе равного в современности», что в
«Пламенном круге» он достиг вершины простоты и строгости» (СС. Т.5. М.; Л.,
1962. С.284,285). Даже М.Горький, всегда недолюбливавший Сологуба за его
«пессимизм», вынужден был впоследствии в письме С.Сергееву-Ценскому (1928)
признаться, что «Пламенный круг» — книга удивительная и надолго» (СС. Т.30. М.,
1955. С.57). По-настоящему в связи с выходом этой книги заходит разговор и о
роли Сологуба в литературном процессе, его художественных принципах и поэтике.
Однако тут же стало выясняться, что тайна поэтического мастерства Сологуба
остается неуловимой. Самое большее, что удавалось зафиксировать,— это ощущение
некой высокой (пушкинской) простоты и строгости формы: «Все его выражения, все
его слова обдуманы и осторожно выбраны. Такая простота в сущности является
высшей изысканностью...» (Брюсов В. Фёдор Сологуб как поэт (1910) // Брюсов В.
Далекие и близкие. М., 1912. С.108); его стихи «напоминают кристаллы по
строгости своих линий» (Чулков Г. Покрывало Изиды. М., 1909. С.61); «...его
поэзия,— высказался в статье "Поэзия и проза Фёдора Сологуба" (1909) Л.Шестов,—
как ответы Пифии — вечная мучительная загадка. В ней есть дивная музыка, смысла
которой ни ему, ни его читателю разгадать не дано» (О Фёдоре Сологубе. С.71);
позже И.Эренбург писал: «Сологуб познал высшую тайну поэзии — музыку. Не
бальмонтовскую музыкальность, но трепет ритма» (Портреты современных поэтов.
М., 1923. С.69). Отмечалось также значительное ритмическое и строфическое
богатство поэзии Сологуба. Например, Брюсов в одном только 1-м томе СС поэта
(СПб.: Шиповник, 1910) в 177 стихотворениях находил «более ста различных метров
и построений строф: отношение, которое вряд ли найдется у какого-либо другого
из современных поэтов» (Далекие и близкие. С.108). Во всем же остальном попытки
определения поэзии Сологуба носили преимущественно импрессионистический
характер. Даже Н.Гумилев в своем анализе «Пламенного круга» ограничивался всего
лишь такими дефинициями сологубовского стиха, как «мягкий и певучий», лишенный
«и медной звонкости брюсовского стиха, и неожиданных поворотов блоковского»
(Письма о русской поэзии. М., 1990. С.78). С большей конкретизацией утонченную
его звукопись характеризовал в своей статье «О современном лиризме» (1909)
И.Анненский: «Помните вы эту "Тихую колыбельную"... Вся из хореев, усеченных на
конце нежно открытой рифмой. На ли, ю, ду, на, да, изредка динькающий — день —
тень, сон — лен или узкой шепотной — свет — нет. Сколько в этой элегии чего-то
истомленного, придушенного, еле шепчущего, жутко-невыразимо-лунного...» (Книги
отражений. М., 1979. С.352). Более поздний исследователь эту музыкальную
доминанту стиха Сологуб объяснял: «В гармонии, мелодии стиха Сологуб находил
душевное освобождение, "очищение", катарсис <...>. И это тот эстетический
катарсис, который присущ его безысходно жестокой лирике. Гармония стиха
противостоит злой, дисгармонической действительности и художественно
преодолевает ее» (Дикман М.— С.56).
Начиная с 1907 в альманахе «Шиповник» печатается самый большой роман Сологуба
«Навьи чары» (в завершенном виде получил назв. «Творимая легенда», 1913),
представляющий собой некий конгломерат сюжетов: бытописательных, мистических,
научно-фантастических, революционных, любовно-приключенческих и уголовных,
объединенных главным героем — сверхмогущественным «суперменом» Триродовым.
Более цельным предстает также законченный в это время (1912), начатый еще в
1894 рассказом «Шаня и Женя», психологический роман «Слаще яда» — о любви с
трагическим финалом.
Наряду с исключительной способностью, по признанию самого Сологуба, к
«воспроизведению болезненных состояний дум, истерических ощущений, умением
передавать сны, кошмары, химеры и т.д.» (Стихотворения. Л., 1978. С.592) он
является вместе с тем и художником светлого, гармонического мира. Об этом
пишется на первых страницах романа «Творимая легенда»: «Беру кусок жизни,
грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду...» Находит писатель для
определения этого творческого процесса и выразительный символ —
«дульцинировать» жизнь (от имени героини романа Сервантеса «Дон Кихот»
Дульцинеи — воображаемой прекрасной дамы, которую герой в ослеплении своей
мечты видел в простой и грубой крестьянке Альдонсе; Альдонса у Сологуба —
символ пошлой действительности). Самым существенным «ферментом» преображения
серой обыденности в мир высших ценностей выступает у Сологуба красота.
«Красота» — вот то «заветное слово», которым Ф.Сологуб хочет отогнать от себя
серую недотыкомку мещанства и победить передоновщину жизни» (Иванов-Разумник Р.
Фёдор Сологуб // О Фёдоре Сологубе. С.19). «Красота» преломляется в поэзии и
особенно прозе Сологуба весьма богатым спектром чувственных впечатлений и
образов. В русской литературе эстетический мир Сологуба, несомненно, самый
«благоухающий». В романе «Мелкий бес» пошлой похоти передоновщины противостоит
«сладкий, но странный, кружащий, туманно-светлый, как золотящаяся ранняя, но
грешная заря за белою мглою», запах цикламена; «пряный, сладкий и блудливый» —
корилопсиса; «сладко-влажный» — плематита; «томный и пряный» — японской функии
и др. Но красота человека предстает у Сологуба наивысшей, она всегда будет
опрокидывать «чахлую мечту о равенстве людей» («Заклинательница змей», 1921).
Сологуб едва ли не первый в целомудренной русской литературе эмансипатор и
певец телесной красоты и «расцветающей Плоти». «Босые женские ноги, например, в
его стихах кажутся чем-то особенно и умилительным, и грешным,— а главное,
чем-то безмерно телесным» (Анненский И. О современном лиризме (1909) //
Анненский И. Книги отражений. М., 1979. С.355). Касается это, впрочем, и
противоположного пола: «Как глупо, что мальчишки не ходят обнаженные! Или хоть
босые <...>. Точно стыдятся иметь тело,— думала Людмила,— что даже мальчишки
прячут его...» («Мелкий бес»). Помимо чувственно-эротического, мотив телесного
обнажения у Сологуб имеет и смысл идейный: «Мы сняли обувь с ног, и к родной
приникли земле, и стали веселы и просты, как люди в первом саду. И тогда мы
сбросили наши одежды и к родным приникли стихиям. Обласканные ими, облелеянные
огнем лучей нашего прекрасного солнца, мы нашли в себе человека» («Творимая
легенда»).
Исключительную роль в сологубовском «преображении» пошлой действительности в
мир высшего бытия играет любовь. Мелким и грязным похождениям Передонова в
романе «Мелкий бес» противопоставляется любовная игра, которую ведет
молоденькая Людмила Рутилова с хорошеньким мальчуганом-гимназистом Сашей
Пыльниковым. Преобразующая красота их чувств и взаимоотношений держится на
недосягаемой для пошлости высоте. Восхищенный изображением этой игры, А.Блок
писал: «Когда читаешь о том, как веселятся и играют Саша и Людмила — оба
молодые и красивые <...>, как целуются, как над буднями уездной крапивы
празднуют праздник легкой плоти,— когда читаешь, кажется, смотришь в весеннее
окно» (Блок А. О реалистах // Блок А. СС. Т.5. М.; Л., 1962. С.127). Он же
высказывался и об уникальности этого романа не только в русской литературе:
«Эпизод, о котором я говорю, сколько мне известно, не имеет подобных себе во
всей мировой литературе. Разве только в древней идиллии можно отыскать глубокие
его корни» (Там же).
«Преображение» жизни осуществляется у Сологуба и путем постижения его героями
некоего сокровенного, но на самом деле единственно истинного бытия, сигналы
откуда доходят в нашу обыденность в виде неясных отзвуков и проблесков.
Неведомый, потаенный мир проявляется у Сологуба обычно в экстремальных
состояниях его героев, нередко в виде пришельцев. Во время болезни герою
рассказа «Призывающий зверя» (1906) является «дикого и странного вида» мальчик.
Тут же стены комнаты как бы растворяются, и герой оказывается в какой-то смутно
знакомой ему местности. Счастливые люди у Сологуба те, кто не порабощен
обыденностью и тем самым причастен высшему, сокровенному миру. Счастливая
героиня рассказа «Солнышко» — мать удивительного, как бы излучающего особую
жизненную энергию подростка. Но он ее плод не от мужа, человека с мелкой
чиновничьей душой. Отец мальчика — ее случайный возлюбленный, который был с нею
один только раз (и один только раз в жизни приходит), но с которым она испытала
«наитие силы, движущей мирами и сердцами».
В связи со своей концепцией двоемирия Сологуб перестраивает традиционное
представление о смерти, она в его произведениях выступает положительным
персонажем, некой «Прекрасной Дамой», уводящей героев из ущербной
действительности в мир «истинного бытия». Не случайно умирают у него чаще всего
люди, достойные быть в лучшем мире, преимущественно дети.
1910-е — полный расцвет творчества и популярности Сологуба — издательствами
«Шиповник» и «Сирин» (Петербург) выпускается сразу три его СС: два в 12-ти и
одно в 20-ти томах (последнее вышло неполным). Признанный современниками,
Сологуб входит в четверку наиболее знаменитых писателей вместе с Андреевым,
Куприным и Горьким и является безусловным авторитетом для поэтов. «Я всегда вас
считал и считаю одним из лучших вождей того направления, в котором протекает
мое творчество»,— признавался ему Н.Гумилев в письме 1915 (Письма о русской
поэзии. М., 1990. С.297). Война 1914 вызывает в Сологубе подъем национального
духа, выраженного им в статье «Почему символисты приняли войну» (1914) и в
книге стихов «Война» (1915). Встретив приветствием Февральскую революцию 1917,
Сологуб отрицательно отнесся к Октябрьскому перевороту и к дальнейшей власти
большевиков, как не отвечающим его идеалу «европейской гуманитарной
цивилизации». С апр. 1917 он возглавляет «литературную курию» в Союзе деятелей
искусства, выступившую с требованием «свободы» и «независимости» искусства от
государства. В своих знаменитых «Петербургских дневниках» этого периода
3.Гиппиус отмечала: «Все-таки самый замечательный русский поэт и писатель —
Сологуб — остался "человеком". Не пошел к большевикам. И не пойдет. Невесело
ему зато живется» (Петербургские дневники. 1914-1919. Нью-Йорк, 1990. С.260).
В 1921 Сологуб переживает самоубийство Анастасии Чеботаревской. Спасение от
одиночества находит в творчестве.
В первой половине 1920-х выходят сборники стихов Сологуба «Голубое небо»
(1920), «Одна любовь», «Соборный благовест», «Фимиамы» (все — 1921), «Костер
дорожный», «Свирель», «Чародейная чаша» (все — 1922), «Великий благовест»
(1923). Неопубликованными остаются сб. «Стихи о милой жизни», «Туманы над
Волгой», «Лиза и Колен» (все — 1920), «Анастасия» и «Кануны» (оба — 1921).
Поздняя лирика Сологуба претерпевает значительную эволюцию в сторону опрощения
и приятия жизни (начинающуюся, впрочем, еще в 1910-е). М.Кузмин в 1922 писал:
«В лучших стихах (Сологуба,— А.М.) вы найдете примиренность, большее приятие
жизни и милое простодушие, вообще свойственное этому поэту, но которое прежде
он часто маскировал наивным демонизмом» (Кузмин М. Условности. Пг., 1923.
С.166).
Сологуб предвидел свою кончину именно в декабре: «Каждый год я болен в декабре,
/ Не умею я без солнца жить. / Я устал бессонно ворожить, / Я склоняюсь к
смерти в декабре...» («Триолетты», 1913). Он и скончался в последний месяц
1927; похоронен на Смоленском кладбище неподалеку от места первоначального
захоронения А.Блока.
Соч.:
Стихотворения / вступ. статья, подгот. текста и примеч. М.Дикман. П., 1978.
(Б-ка поэта. Б. серия);
Тяжелые сны. Л., 1990;
Мелкий бес. Заклинательница змей: рассказы. М., 1991;
Творимая легенда. М., 1991;
Из дневника. Неизданные стихотворения // Ежегодник РО Пушкинского Дома на 1990
год. СПб., 1993;
Неизданный Фёдор Сологуб. М., 1997;
Письма к А.А.Измайлову // Ежегодник РО Пушкинского Дома на 1995 год. СПб.,
1999;
Собрание пьес. Т.1-2. СПб., 2001;
СС: в 6 т. М., 2002.
Лит.:
Библиография сочинений Ф.Сологуба. СПб., 1909;
О Фёдоре Сологубе. СПб., 1911;
Данько Е. Воспоминания о Фёдоре Сологубе // Лица: альм. СПб., 1991;
Тэффи Н. Фёдор Сологуб // Воспоминания о Серебряном веке. М., 1993;
Дикман М. Поэтическое творчество Федора Солоуба // Сологуб Ф. Стихотворения.
Л., 1978;
Якубович И. Романы Ф.Сологуба и творчество Достоевского // Достоевский:
Материалы и исследования. Т.2. СПб., 1994;
Гладкий А. «Тяжелые сны» Фёдора Сологуба» на фоне Бахтина. Проблема автора и
героя // Бахтинские чтения. Витебск, 1998;
Евдокимова Л. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф.Сологуба. Астрахань,
1998;
Рублева Н. Субъективная организация трилогии Ф.Сологуба «Творимая легенда» //
Сборник научных работ студентов и аспирантов ВГПУ. Вологда, 1999. Вып.7;
Иванова О. Ирония в романе Ф.Сологуба «Мелкий бес» // XX век: Проза. Поэзия.
Критика. М., 2000. Вып.3;
Сергеев О. Поэтика сновидений в рассказах Фёдора Сологуба. М., 2002;
Клейнборт Л. Встречи: Фёдор Сологуб // Русская литература. 2003. №1;
Павлова М. Фёдор Сологуб в 1890-е — начале 1900-х годов. Жизнь. Прозаическое
творчество: автореферат докторской дис. СПб., 2005.
А.И.Михайлов
Оглавление | Все источники